Кузнецов схватил весла.
- Хлеба привези! - кричали с баржи.
- Ну-ка, давай каравая три в мешок. Свежего-то хлеба.
Бабы засуетились. Егор захватил с собой рыбы, мяса, хлеба. Васька столкнул лодку. Наталья плакала от нетерпения:
- Я поеду!
- Нет, ты останься, - не пустил ее в лодку Егор.
Все население Додьги высыпало на берег. Кузнецов быстро заработал веслом.
Подойдя ближе, Егор и Васька разглядели, что огромная баржа битком набита народом. Слышался звон кандалов. Волны ударялись в обшивку баржи, могучее течение бурлило у бортов.
Солдат-рулевой переложил правило и велел подымать из-за борта водяной парус. Баржа замедлила ход. Над ее бортом видны были бритые головы столпившихся каторжников. С завистью, тоской и любопытством смотрели они на приближающуюся лодку.
Егор подъехал стоя. И в том, как стоял он, и как ловко гнал лодку одним веслом, и как смотрел - открыто, зорко, - во всем была привычка к свободной жизни.
- Вольный-то и на Амуре живет, - переговаривались арестанты.
На Сибирском тракте, на пересыльных пунктах - всюду, где были каторжники, все делалось медленно, и эта медлительность убивала человека, тушила в нем всякие желания.
И когда арестанты шли, они шагали тоже медленно, переставят ногу, потом, словно нехотя, другую... Времени было много, его как-то надо протянуть, прожить подневольную каторжную жизнь. Торопиться некуда.
А тут явился человек - гонит лодку быстро, сам торопится, словно у него жизнь короче, чем у других.
- Давай сюда! - позвал один из арестантов, плешивый, с испитым лицом. - Родные наказывали тебе кланяться... Наказывали передать Кузнецову Егору на Амуре, что живы и здоровы. Только Семка будто поломал ногу.
Егор подал каторжному хлеб и мясо. Арестанты с тоскливыми, болезненными лицами тянулись к нему через перила.
- Сами пришли? - спросил пожилой каторжник.
- Сами...
Арестанты вдруг зашумели. Егор почувствовал, что эта огромная истомленная толпа живо отзывается на каждое его слово. Едва он заговорил, все стихли мгновенно.
- Да как узнали, что мы тут? - спросил Егор.
- Уж узнали, - ответил плешивый.
- Уж узнали! - на барже снова все оживились. И, как по команде, смолкли, ожидая слов Егора.
Заговорил плешивый:
- Выше Хабаровки-то казаки живут, значит - тебя искать ниже. За Хабаровку заехали - там воронежские. Мы спросили их. Вот они и сказали, что пермяков на Мылки загнали...
Егор расспрашивал о родных. Каторжники слушали весь разговор со вниманием. Всю дорогу занимала их судьба неведомого Егора. Привет, привезенный из такого далека, волновал всех. Быть может, во встрече с Егором каждый из них видел другую, желанную встречу. Кто-то им передаст привет с далекой, покинутой родины?
- Ну, смотри, Егор, - продолжал плешивый арестант, - обратно пойдем накормишь... - Плешивый намекал на побег.
Мгновение стояла тишина, потом вся толпа загрохотала. Смех каторжников был грубый, болезненный и громкий.
- Ну, а ты как на новом-то месте?
- Конвою чего-нибудь дай. Он баржу задержал, рупор давал скричать.
Егор дал солдатам рыбы.
- Ну, ребята, бежать будем, так работа у мужиков найдется!
Арестанты опять захохотали. Смеялись и солдаты конвоя.
- Сами с голоду не подохнут, так прокормят, - сказал унтер.
- На мужиков всегда надежда.
- У нас уж есть двое, - сказал Егор. - Живут в деревне у соседей.
- Эй, эй, от борта! - крикнули с кормы.
- Как тебя зовут-то? - спросил Егор.
- Аким.
- Куда вас теперь?
- На Соколин остров.
- Вот тебе, Аким, еще рыбы соленой.
- Дай мне!.. Дай мне!.. - потянулись худые руки. Тощие, желтые, в серых халатах, со злыми, истомленными, больными глазами, арестанты заискивающе улыбались Егору.
- От борта! - орал часовой. - Хватит, спускай парус!
- Дай мне! Дай солененького-то! - молил Егора какой-то старик и толкался по отходившему борту, цепко хватаясь за него руками, оттесняя с силой товарищей. Он облизывал губы и глотал слюну.
Егор подал ему последнюю рыбину.
Вода вдруг зашумела, волны заплескались. Егор отвел лодку, баржа пошла. Водяной парус в огромной деревянной раме ушел под воду. Течение быстрей погнало судно.
Арестанты долго еще махали Егору.
- Видишь ты, какой он!
- Вольный, сам пришел...