- Да согласна, согласна, - поспешно говорила она сквозь слезы, видя, что от Авдотьи отец толку не добьется.
- Чего же ты раньше молчал? - спрашивал Пахом у солдата.
- Солдату какая вера! Вот и молчал.
- Напрасно. Я солдата уважаю. У меня дед был солдат. Еще с французом воевал.
Авдотья, сидя на скамейке рядом с Андреем, счастливая, глядела в его лицо. Теперь она могла смотреть на него, сколько хотела. И чужой он был, и милый, и так много было в нем нового, незнакомого. Но душу его она уже давно знала.
"А отец все чего-то городит", - думала она. Авдотья чувствовала, что самое важное сейчас в ней, а не в отцовских разговорах.
- Я солдат не боюсь, - говорил Пахом. - Это другие мужики: "Ах, солдат, да ах, солдат идет! Берегите кур, а то сейчас растащат! Мол, солдат - грабитель!" А у нас в семье все были солдаты. Дед наш, бывало, выпьет и сейчас скомандует: "Во фрунт!" - и старые песни запоет с нами. Ну-ка давай, как вы нынче поете про турецкого-то царя?..
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
- Идолища поганые, постыдные... Окаянство это прочь!
Поп хватал в фанзе гольда деревянных божков, ломал их, топтал и бросал в огонь.
- Ведь это кусок дерева, как ты не понимаешь! - гремел он, обращаясь к гольду. - Ведь это ты сам придумал, сам вырезал - какой же он бог? Подумай, чему ты молишься?
Однажды поп застал шамана в доме Покпы. Он оттаскал колдуна за волосы, все шаманские предметы изломал, сжег; а железки выбросил в воду, зная, что гольды нырять не умеют и в реке их не найдут. Досталось и Покпе.
Шаманы боялись попа как огня. Один из них, Хангани, пробовал сопротивляться, но поп явил такую силищу, что все пришли в ужас.
Завидя попа, гольды прятали божков и бубны, но на молитву собирались охотно. Пение попа, его парчовая одежда, кадило с благовониями, евангелие в серебре - все нравилось им. Гольды верили ему, крестились и кланялись, признавали, что главный бог един и что их молитва дойдет до него.
Но вот поп уезжал, и снова они доставали своих идолов, бубны, сушеных ершей и разные другие талисманы.
Поп знал об этом, но верил, что сломит их упорство.
- Язычество, мракобесие я искореню, - говорил он.
Айдамбо был его верным и неутомимым помощником. Он путешествовал с попом по самым отдаленным протокам и горным речкам, помогая ему отыскивать спрятавшихся шаманов, открывать их убежища, уличать в шаманстве сторонников старой веры, и, не задумываясь, вырывал из рук своих соплеменников идолов, бубны и ломал их тут же. Он знал, что раз взялся работать на попа, то должен все делать честно.
Айдамбо был бесстрашным человеком. Кроме того, поп не давал ему покоя. Он все твердил про грехи, про ужасы ада, которые ждут идолопоклонников и тех, кто не борется с ними, и тех, кто не слушает священнослужителей. Айдамбо чувствовал, что поп как бы все время держит его когтем за душу, не дает отвлечься, помечтать, подумать о чем бы то ни было, кроме церковного дела.
"Как у хорошей собаки чутье: все знает, если я что-нибудь задумаю, и сразу все по-своему заставит делать", - думал Айдамбо и тотчас же сетовал на себя, что так смел подумать про попа.
Летом Айдамбо все терпел. Временами новые занятия даже нравились ему. Но вот наступила осень.
Айдамбо и мылкинские гольды вместе с попом ловили рыбу. Они приехали на лодках под Уральское, на Егорову косу.
- Богу приятно занятие рыболовством, - толковал бородатый и волосатый поп в штанах, завернутых до колен, налегая на веревку. - Христос был рыболов... Русский бог был рыбак, рыбу ловил.
Известие, что русский бог был рыбак и ловил рыбу, всегда глубоко трогало туземцев и располагало их к новой вере.
- А почему, Егорка, попа не гоняешь? - спрашивал Улугушка, явившийся в этот день в Уральское. - Зачем на нашей косе рыбачит?
Сам Улугушка теперь ловил кету каждую осень на Егоровой косе. Балагана он не делал, а приезжал вместе с семьей к Кузнецовым, жил у них и без спросу брал сено на подвязку к неводу. Обе семьи - Егора и Улугу связывали вместе свои невода в один большой и рыбачили артелью.
- Что я могу с батюшкой сделать! - отвечал Кузнецов. - Знаешь, у них ручки загребущие, глаза завидущие...
Гольды наловили попу рыбы. Упершись в днище лодки тяжелыми босыми ногами, поп сам погнал лодку одним шестом вверх по течению.
Отработав на попа, мылкинцы разъехались, и Айдамбо, возвратившись на постройку церкви, опять остался один. На этот раз ему пришлось копать картошку на огороде.
"Это уж плохо. Такое дело я не люблю. Рыбу ловить могу, в лодке грести тоже могу, а огород копать совсем не хочется. Ах, как не хочется браться за работу, если бы кто знал! Лучше не знаю что сделал бы!"
Айдамбо не желал долго исполнять одно и то же, да еще новое, непривычное, скучное дело. Не было ни охоты, ни навыка, плечи болели по вечерам. Ноги и руки тянуло, как при болезни. "Кто сам не копал картошку, никогда не поймет меня, - думал молодой гольд, со злобой наблюдая весело ездивших мимо сородичей. - У них сейчас самое хорошее время. Можно наесться досыта рыбой. Сейчас можно жениться. Все сыты. Морской бог один раз в год досыта народ накормит, только надо поймать рыбу. Во-он там свадьба, наверно, в лодках едет!"
Иногда Айдамбо казалось, что он зря не послушал отца, не убежал домой.
"Люди мимо ездят - смеются надо мной. Чего они смеются? Людям жить можно, как они хотят, а мне нельзя? Я должен ума набраться. Все надо сделать, как обещал. Тогда Дельдика не скажет про меня, что я дикий".
* * *
"Побили меня! - думал Покпа. - Все-таки нашелся, кто сильно поколотил. Еще ни разу не били так, как поп".
Покпа невольно проникся уважением к священнику. С такой силой ничего не сделаешь. Его сила крепче, чем у шамана.
"Сразу явился, когда узнал, что молился, и выворотил плечом дверь. Уж не знаю, правильна его вера или нет, но поп шибко дерется, как настоящий разбойник".
Покпа чувствовал, что попался. Бежать, уйти на глухие речки нечего было и думать: сын остался бы в залоге у попа.
"Ну, раз попался длинноволосому хунхузу, то делать нечего. Я к нему поеду и покорюсь, покажу, что я за него, а то жить мне трудно будет. Может быть, тогда сын не станет меня ругать. Обидно, конечно, что не можешь жить, как хочется! Но раз тебе бока так обломали, то сразу понимаешь: надо делать, как велят".
Покпа поехал на озеро. Он явился к попу, привез подарки, низко кланялся.
- Брось свое шаманство! - строго сказал ему поп. - До тех пор сын твой не вернется домой, пока ты не надумаешь креститься.
Покпе такие разговоры не понравились.
- А ты че, моего сына купил? - спросил старик. - И чего тебе надо от нас?! - пришел он в ярость. - Зачем ты его, как китайского раба, держишь?
Поп молча повел глазами, нахмурил брови, и Покпа стих. Он чувствовал, что попа ненавидит, что креститься ему не хочется, что Айдамбо в кабале, но после разгрома, который поп и сын устроили в его фанзе, старик боялся. От одного взгляда попа он сразу струсил и стал улыбаться.
- А ты все землю копаешь? - зло спросил он сына, уезжая.
- Все копаю...
Покпа через несколько дней снова приехал и робко попросил отпустить сына домой половить рыбы на зиму.
- Я больной, глаза нету... коленка болит, старуха больная...
- Крестись - и поедет сын домой, - отвечал поп. - Суди сам: как он с тобой, безбожником, язычником, станет жить?