- Зачем же это?
- Долг уплачиваю. Поликарпу Андреичу я должна больше, чем он был тятеньке должен,- сказала Дуня, переглянувшись с Аграфеной Петровной.
- Как должна? В толк не возьму,- сквозь зубы проговорил недовольный Чапурин. Дуня не отвечала.
- Тятенька,- вступилась Аграфена Петровна,- вы ведь еще ничего не знаете, как мы с Дуней от Луповицких уехали. Много было всяких приключений, говорить теперь не стану, сама когда-нибудь расскажет. Поликарп Андреич да еще один человек и ей и мне много добра сделали. Будь у меня такие же деньги, как у Дуни, я бы и больше трех тысяч не пожалела. - Вот оно что! - тихо промолвил Патап Максимыч.- Да что ж вы ничего не расскажите? Три тысячи деньги ведь немалые, кидать их зря не годится. Может быть, одолжения Сивкова и десятой доли этих денег не стоят.
- Когда Дуня тебе расскажет все, сам увидишь, что помощь Сивковых стоит больше,- сказала Аграфена Петровна.
- Так расскажи, Дуня, не утай от второго отца,- ласково молвил стихший Патап Максимыч.
- После расскажу, после, когда буду у вас в Осиповке,- сказала Дуня,- а теперь, видит бог, не могу.
Язык не поворотится. Знаете, отчего мне хочется покинуть этот город и в нем даже родительские могилки? Чтобы подальше быть от этих Луповицких, от Фатьянки, от Марьи Ивановны. Много я от них натерпелась - говорить, так всего не перескажешь.
Навострила Дарья Сергевна уши, услыхавши от Дуни такие слова про Марью Ивановну. Довольная улыбка озарила лицо ее. Радостно она вокруг посмотрела.
- Как? С Марьей Ивановной рознь у тебя? - промолвила она.- Слава богу! Никогда я не чаяла в ней толку.
- Все они обманщики, богопротивники! - с горячностью вскликнула Дуня.
- Уж они тебя в поганую свою веру не приводили ль?- спросила Дарья Сергевна.- Весной, как Марья Ивановна жила у нас, она ведь про какую-то новую веру рассказывала тебе да расхваливала ее. Я слышала сама из каморки, что возле твоей комнаты. Только что слов ее тогда понять не могла.
Дуня не дала ответа.
- А ведь я в Фатьянке-то без тебя была,- продолжала Дарья Сергевна.Покойный Марко Данилыч думал, что ты уж приехала сюда с Марьей Ивановной и, только что воротился с ярманки, посылал меня за тобой. В Фатьянке мы никого не достучались, а ночь провели в Миршени у одной вдовы. Она и порассказала нам кое-что про фатьянских. Это, слышь, особая какая-то вера - фармазонами прозывают тех, кто ее держится. После того и стала я думать: Марья-то Ивановна не той ли же веры? А вот на днях дошли вести, что фатьянских за ихнюю противную веру посадили в острог. Туда и дорога безбожным!
Дуня смутилась. Стала жаловаться, что у ней голова разболелась, и ушла с Аграфеной Петровной в свою спальню.
* * *
На возвратном пути Патап Максимыч с Аграфеной Петровной у Колышкиных остановились. Рады были гостям и Сергей Андреич и Марфа Михайловна.
- Что так долго загостились? - спрашивал Сергей Андреич Патапа Максимыча.
- Схоронили ведь мы Марка-то Данилыча,- отвечал Чапурин.
- Как? - вскликнул Колышкин.
- Когда с Груней мы к нему приехали, был он без языка и только одной рукой владел немножко. Груня поехала в Рязанскую губернию за дочерью его. И в тот день, как они воротились, другой удар случился с ним. Так и покончил жизнь.
Подробно рассказал Патап Максимыч, как он ночью застал Корнея возле умиравшего Смолокурова, рассказал и о распоряженьях своих по делам сироты. Колышкин нашел, что крестным все сделано было хорошо.
- А в этот раз, как были вы у меня с Аграфеной Петровной, не успел я вам сказать, что на короткое время я отсюда отлучался. В Казань надобность была съездить. Назад ехал на своем пароходе. Ехал на тот раз со мной молодой купчик с большим багажом, из Казани на житье сюда переселяется он. Разговорились мы, вижу и слышу - парень умный и, надо думать, доброй души, однако, кажется, маленько озорной, кровь-то молодая, видно, еще не совсем уходилась в нем. И тебя знает он и Аграфену Петровну; знал и покойного Марка Данилыча. Здесь покамест стоит на квартире, а сам присматривает, где бы домик купить себе.
- Не Самоквасов ли Петр? как величать по отечеству - забыл,- сказал Патап Максимыч.- Петр-то он, Петр,- в прошлом году на Петров день в Комарове мы именины его справляли. И Марко Данилыч с нами был тогда.
- Он и есть,- молвил Сергей Андреич.- Петром Степанычем зовут его.
- Ну так, так, Петр Степаныч,- подхватил Патап Максимыч.- А что озорной, так впрямь озорной. Сколько он в скитах у матерей начудил, так и рассказывать всего не расскажешь. А голова умная, и точно что доброй души человек. Куролесит, а перейдет время, остепенится, и, ежели возьмет за себя умную да хорошую жену, чистое золото выйдет из него.
- Частенько у меня бывает,- сказал Колышкин,- да и живет неподалеку. С неделю назад прибежал он ко мне, бледный такой, расстроенный, и спрашивает, не слыхал ли я чего про Смолокурова и про его дочь. Я не знал еще ничего и сказать не мог, а он ушел от меня такой притуплённый, даже слезы, кажется, из глаз выкатились.
- Как бы с ним повидаться?- сказала вошедшая Аграфена Петровна.- Мы довольно с ним знакомы, в ярманку, бывало, каждый день к мужу в лавку ходил.
- Не придет ли вечерком, давно что-то не бывал,- ответил Колышкин.- А не придет, спосылать можно.
- Пожалуйста, Сергей Андреич, спосылайте. Мне непременно хочется с ним повидаться.
- Можно и послать,- молвил Колышкин. И тотчас же послал за Самоквасовым. И записку написал на случай, если бы посланный не застал его. Приписал, что теперь у него Патап Максимыч с Аграфеной Петровной и что на другой день уезжают они в свои леса за Волгу. Прибавил также, что Марко Данилыч приказал долго жить.
Не застал посланный Петра Степаныча, куда-то по делам он уехал. Записку Сергея Андреича оставил.
К вечернему чаю Самоквасов пришел к Колышкиным. Его радушно встретили, и Патап Максимыч вскоре обратился к нему:
- Давненько, Петр Степаныч, мы не видались. Как твое дело с дядей? Покончил ли?
- Слава богу, покончил. Поделились,- отвечал Самоквасов.
- Как же? - спросил Чапурин.- Чем решили?
- Не мы решали, суд порешил,- сказал Самоквасов.- Я получил свое, хоть не без хлопот, надо было выручать присужденное наследство. И надоела же мне эта Казань после этого, хоть и родина, а век бы не видать ее. Сюда на житье переехал, здесь хочу устроиться.
- И дело,- молвил Патап Максимыч.- Хорошо придумано. На новом месте и новая жизнь пойдет. А сколько с дяди-то пришлось?
- Половина, что после дедушки осталось. На двести тысяч,- ответил Самоквасов.
- С таким капиталом можно повести дела,- молвил Чапурин.- Переписывайся в здешние купцы да заводи торги. Только чур не шалопайничать - по скитам ради озорства не ездить, не повесничать там. Пора остепениться, любезный Петр Степаныч. А то и не увидишь, как дедушкины двести тысяч вылетят в трубу.
- Что было, то прошло, да и быльем поросло,- с глубоким вздохом промолвил Петр Степаныч.-- Был молод, был неразумен, молодая кровь бурлила, а теперь уж я не тот,- укатали сивку крутые горки. Как оглянешься назад да вспомнишь про прежнее беспутное время, самому покажется, что, опричь глупостей, до сей поры ничего в моей жизни не было.
- Ожениться бы тебе, Петр Степаныч. С хорошей женой и сам бы ты был хороший человек,- сказал Патап Максимыч.- Годков-то уж тебе не мало, из подростков вышел,- право, не пора ли? От дяди отделился, имеешь теперь свой капитал, рожна, что ли, тебе еще? Аль в скиты тянет с белицами да с молоденькими старицами валандаться?
- Что мне скиты? Пропадай они пропадом, и ухом не поведу,- сказал Петр Степаныч.- Дядя каждый год меня с милостиной туда посылал, не своей охотой ездил я на Керженец. Теперь то время прошло.
- Толкуй! Знаем и мы кой-чего понемножку,- сказал Патап Максимыч.- Никому спуску не давал. Хоть Фленушку взять, сестрицы моей воспитанницу. Валандался ведь с ней? Ну, скажи правду-матку как есть начистоту. И лукаво поглядел на Петра Степаныча.
- В скитах да и везде в ваших лесах много сплеток плетут, Патап Максимыч,ответил Самоквасов.- А если что и было, так я теперь ото всяких обителей отшатился. Пропадай они совсем.
Все примолкли. Спустя немногое время Колышкин спросил Петра Степаныча:
- Домика не присмотрели ль?
- Нет,- тоскливо ответил Самоквасов.- Да и на что мне дом, как порассудить хорошенько. Истратишься на него, а после с рук не сбудешь... А где мне еще придется жить, сам покуда не знаю. В Москве ли, в Питере ли, или у черта на куличках где-нибудь...
- А ты, парень, не черкайся (Не поминай черта.), коли говоришь про хорошее дело,- внушительно сказал ему Патап Максимыч.- Зачем супротивного поминать? Говорю тебе - женись. Поверь, совсем тогда другая жизнь у тебя будет.