А Илюшка пустобояровский, немного поплясав, сел среди шума и гама за красный стол, под образами. Сидит, облокотясь на стол, сам ни слова. Не радуют его больше ни песни, ни пляски. Подошла было к нему Лизавета Трофимовна, стала было на пляску его звать, но возлюбленный ее, угрюмый и насупленный, ни слова не молвивши, оттолкнул ее от себя. Слезы навернулись на глазах отецкой дочери, однако ж она смолчала, перенесла обиду.
И что-то всем стало невесело. Недолго гостили парни у Мироновны, ушли один за другим, и пришлось девушкам расходиться по домам без провожатых; иные, что жили подальше от Ежовой, боясь, чтобы не приключилось с ними чего на дороге, остались ночевать у Мироновны, и зато наутро довелось им выслушивать брань матерей и даже принять колотушки: нехорошее дело ночевать девке там, где бывают посиделки, грехи случаются, особливо если попьют бражки, пивца да виноградненького.
Минею Парамонову с осиповским токарем идти было по дороге, но к ним пристал и дюжий Илья, хоть его деревня Пустобоярова была совсем в другой стороне. Молча шли они, и, когда вышли за ежовскую околицу, вымолвил слово Илья.
- Что ж, други? Станем, что ли, клад-то вынимать?
- Какой клад?- спросил прогнанный Патапом Максимычем токарь. А звали его Асафом Кондратьичем.
- Эх, ты! - с усмешкой сказал ему Илья в ответ.- Сам ходит вокруг клада, каждый день видит его, а ему и невдомек, про какой клад ему сказывают.
- Я пойду,- молвил Миней Парамонов.- Чем с бедности да с недостатков чужие клети ломать, цапнуть сразу тысячу-другую да и закаяться потом.
- Да где же клад-от лежит? - спрашивает недогадливый Асаф.- И какой зарок на нем?
- Никакого зарока нет, а лежит клад у тебя под носом,- молвил Илья пустобояровский.- Сам же давеча сказывал, что на десяти возах к Чапурину клад на днях привезли.
- Так ведь он его в каменну палатку сложил,- сказал Асаф.
- А что ж из того? - спросил Илья.
- Ключи у самого, как без них в палатку войти? - молвил Асаф Кондратьев.
- Не то что палатку, городовые стены пробивают,- сказал Илья.- Были бы ломы поздоровей да ночь потемнее.
- А как услышат? - промолвил Асаф.
- Надо так делать, чтобы не слыхали,- отвечал Илья.- Ты осиповский, тебе придется сторожить. Ходи одаль от палатки, и на задах ходи, и по улице. Ты тамошний, и кто тебя увидит, не заподозрит - свой, значит, человек. А ежель что заметишь, ясак (Сторожевой клик или другой знак, непонятный посторонним. ) подавай, а какой будет у нас ясак, уговоримся.
- Ведь десять возов - всего не унести,- заметил Асаф.
- А кто тебе про все говорит? - сказал Илья.- Вестимо, всего не унесешь. Возьмем, что под руку попадется; может, на наше счастье и самолучшее на нашу долю достанется. Ну что ж, Асаф Кондратьич, идешь с нами али нет?
- В ответе не быть бы...- колеблясь, промолвил Асаф.
- Какой тут ответ, когда только сторожем будешь,- возразил Миней Парамонов.- Да ты постой, погоди,- ночные караулы бывают у вас на деревне?
- Исправник и становой не один раз наказывали, чтобы в каждой деревне караулам быть, только их николи не бывает,- отвечал Асаф.- Дойдет до тебя черед, с вечера пройдешь взад да вперед по улице, постучишь палкой по клетям да по амбарам, да и в избу на боковую. Нет, на этот счет у нас слабовато.
- А у Чапурина есть свои караулы? - спросил Илья.
- Как ему без караулов быть? Нельзя,- отвечал Асаф.- У токарен на речке караул, потому что токарни без малого с версту будут от жилья, а другой караул возле красилен. Эти совсем почти в деревне, шагов сто, полтораста от жилья, не больше.
- А далеко ль от палатки те караулы? - спросил Миней Парамонов.
- Далеконько,- ответил Асаф,- токарни-то ведь по другую сторону от деревни.
- А за палаткой что? Назади-то ее, значит? - продолжал расспросы Миней.
- Да ничего,- отвечал Асаф.- Одно пустое место, мочажина, болотце гладкое, без кочек. А за мочажиной перелесок, можжевельник там больше растет, а за перелеском плохонький лесишка вплоть до Спасского села.
- Так хочешь, что ли, с нами? - спросил Илья.
- Да я, право, не знаю,- нерешительно отвечал Асаф.- Боязно, опасно, ежели проведают. В остроге сгниешь.
- Коли что, так мы с Илюшкой в ответе будем,- молвил Миней.- Твое дело вовсе почти сторона, станешь ходить по приказу начальства да по мирской воле. Твое дело только ясак подать, больше ничего от тебя и не требуется. А дуван станем дуванить, твоя доля такая ж, как и наша.
- Вина тогда, Асафушка, будет у тебя вволю. В город поедем, по трактирам станем угощаться. А какие, братец ты мой, там есть любавушки, посмотреть только на них, так сто рублей не жаль, не то что наши деревенские девки,говорил Илья осиповскому токарю.
Асаф долго колебался, наконец решился. Очень уж прельстился он никогда до тех пор не виданными городскими любавушками, что поют на всякие голоса, ровно райские птицы, а в пляске порхают, как ласточки, что обнимают дружка таково горячо, что инда дух занимается. Знал Илья пустобояровский, за какую струну взяться, знал он, что Асаф чересчур уж падок до женского пола и что немножко брезговал деревенскими чупахами. С полчаса он расписывал ему про веселое житье в городе и про тамошних красавиц, что на все руки горазды и уже так ласковы и податливы, что и рассказать недостанет слов. Уговорились ломать палатку, только что настанут темные ночи. Ежели будет сухо, нести добычу к Илюшке в Пустобоярово, а если грязно, так нести сначала прямо в лес по мочажинам, чтобы не было заметно следов.
Подойдя к Осиповке, приятели, по указанию Асафа, свернули в сторону и пошли по задам деревни. Полный месяц обливал чапуринскую палатку. Она ставлена была позади дома на усаде, и усад был обнесен плетнем. Плетень как плетень, пихни ногой хорошенько, он и с места долой. Плетня, однако же, парни не тронули: следа бы не оставить после себя, а перелезли через него, благо ни души нигде не было, обошли палатку кругом и видят, что без большого шума нельзя через дверь в нее попасть, дверь двойного железа, на ней три замка.
- Нет, про дверь и думать нечего,- молвил опытный в воровском деле Миней Парамоныч. Он два года в остроге высидел, но по милостивому суду был оставлен только в подозренье, а по мелким кражам каждый раз отделывался тем, что ему накостыляют шею, да и пустят с богом на новые дела.
Поднял он валявшуюся неподалеку оглоблю и пошел вкруг палатки, постукивая об ее стены и чутко прислушиваясь ко звукам.
Обойдя кругом палатку, он подумал немножко и молвил товарищам:
- Стены-то, никак, в два кирпича.
- Так точно,- подтвердил Асаф.- Помню я, как Чапурин ее клал, я еще известку тогда ему месил да кирпичи таскал. Точно, в два кирпича строена.
- Ну, айда по домам,- сказал Илья.- Да тише, черти, через плетень-от перелезайте. Перелезли и вышли на проселок одаль от деревни.
- Стену легче пробить, чем дверь сломать,- сказал там Миней.- Ты, Илюха, добудь лом поздоровей, а у меня есть наготове, а ты, Асаф, заранее оповести нас, когда придется тебе на карауле быть.
Затем все трое разошлись по своим местам. В Осиповку приехал Никифор Захарыч. Ездил он на Низ, наполовину покончил смолокуровские там дела, но их оставалось еще довольно, приводилось весной туда плыть, только что реки вскроются. Возвращаясь, Никифор побывал у Чубалова, там все шло хорошо, оттоле проехал в Вихорево, рассказал Дуне все по порядку обо всем, что ни делал он в низовых местах, и выложил кучу денег, вырученных за продажу лодок, снастей (Снасти - сети, мережи, невода и другие делаемые из пряжи орудия рыболовства. ) и бечевы. Дуня слушала, мало что понимая из речей Никифора Захарыча, денег не взяла, а просила съездить в Осиповку, обо всем рассказать Патапу Максимычу и деньги ему отдать. Никифор так и сделал.
Выслушав шурина и принявши деньги, Чапурин сказал:
- До весны у меня оставайся, по зиме, может, приведется кой-куда послать тебя по моим делам, не по смолокуровским...
Там к весне-то свой хозяин будет, Авдотья Марковна замуж, слышь, выходить собирается.
- Слышал и я об этом стороной,- ответил Никифор,- только ни Груня, ни сама Авдотья Марковна мне ни слова о том не сказали. Приезжаю в Вихорево, а там Иван Григорьич в отлучке, и большая горница полнехонька девок: семь ли, восемь ли за белошвейною работой сидят, а сами поют свадебные песни; спрашиваю: "Кому поете?" Авдотья Марковна, сказывают, выходит замуж за приезжего купца. Я Груню спросил, а она говорит: "Немножко повремени, обо всем расскажу, а теперь не скажу". Так ничего я и не добился. А невесту так и не спрашивал, не мое, думаю, дело.
- Самоквасова Петра Степаныча знавал? Он еще каждое лето в Комаров с подаяниями от дяди из Казани приезжал,- сказал Патап Максимыч.
- Слыхать слыхал, а видеть не доводилось,- отвечал Никифор.
- За него выходит,- молвил Чапурин.- Хоть богатством своим много уступит своей нареченной, а все-таки сотни с две тысяч у него и своих наберется.
- Видно, что, как лист к листу, так и деньги к деньгам,- заметил Никифор Захарыч.
- Видно, что так,- сказал на то Патап Максимыч.- Опричь капиталов, домов, земель и прочего, одного приданого у ней тысяч на сто, ежели не больше. Побоялись мы в Вихореве его оставить, не ровен случай, грешным делом загорится, из Груниной кладовой ничего не вытащишь, а здесь в каменной у меня палатке будет сохраннее. Десять возов с сундуками привезли. Шутка ли!