ДОЛЯ СЛАДКАЯ — вид долевого участия в картежной игре, при котором дольщику в случае удачи партнера причитается половина выигрыша, а при проигрыше участия в оплате долга он не принимает;
ИСПОЛНЕНИЕ — мухлеж при раздаче колоды, сложенной нужным игроку образом. Варианты исполнения: «одна в одну» — если врезать карты пять раз «одна в одну», они вернутся в исходное, заранее продуманное положение; «лягушка» или «вольт» — исполнение, при котором передергивается лишь верхняя карта;
ИСПОЛНИТЕЛЬСКАЯ ИГРА — собственно игра, при которой выигрыш обеспечен умением передернуть колоду при раздаче;
КОЦКА — метка на картах. Типы коцек: «на боку» — на ребре колоды делается запил, например, на одной масти; «на лоха» — цветная, фабричная, т.к. в некоторых колодах «рубашки» черных и красных мастей различимы для внимательного взгляда;
МАЯК — человек, стоящий за спиной игрока и подающий условные сигналы его сопернику;
СКРИПКА — «закоцанная» (помеченная) определенным образом колода карт...»
Наивно думать, что вся эта лексика картежногго мошенничества (а мы привели здесь самую малость ее) враз стала достоянием уральских подростков. Нет, конечно. Даже «пингвинята» осваивали ее с трудом и на первых порах для «работы» с лохами использовали более простые приемчики. Могли, например, «поймать кого-либо на базаре». Подходили к незнакомцу-сверстнику, совершали несложный ритуал, деморализуя его (попросту запугивали и оскорбляли свою жертву, используя устоявшиеся «наезды»), а потом спрашивали: «Решишь задачку?!» Когда прижатый к стенке подросток подписывался (т.е. соглашался), ему объявлялись условия задачи, у которой заведомо не было точного решения («Сколько миллиметров от нас до Москвы?»). И требовали денег за неправильный ответ. «За что деньги?» — вопрошал изумленный «математик». Ему поясняли: «Мы договаривались, что ты решишь ЗА ДАЧКУ. Ты не решил. Поэтому тебе никакой ДАЧКИ не положено, а вот ты нам должен». — и называли сумму «контрибуции», которой облагалось, по сути, трепетное отношение подростка к разного рода условностям, его уровень сознания, склонного во всех явлениях (а в словесных — особенно) видеть магическую изнанку.
Подобный промысел, связанный собственно с жаргоном, распространен, пожалуй, лишь в подростковой среде. О нем свидетельствуют сообщения «криминальных хроник», такие, как эта, например: «Девять квартирных краж совершил учащийся одной из екатеринбургских школ. На последней его неожиданно застал вернувшийся домой хозяин. Недолго думая, школьник ударил хозяина по голове монтировкой, но потерпевший оказался крепким орешком: он догнал преступника у Кировского универсама. В ходе дознания установлено, что на скользкую дорожку квартирных краж парень пошел под давлением лиц, которым «задолжал» десять тысяч рублей, проиграв на игре слов». (Тревожная хроника. «Уральский рабочий». 1991, 29 октября.) «Проиграв на игре слов...» — думаю, так будет заканчиваться еще не одна оперативная информация...
Словесная эквилибристика, фразы «с двойным» дном вовсю использовались и собственно в катальных сеансах. Простаку предлагалось сыграть в карты «на просто так». Когда картежная игра была «сделана», проигравшему простодыре пояснялось: «На просто так» — это играть «на сто рублей». И объявлялись сроки, в которые нужно вернуть долг. Другой фразой-ловушкой служил вопрос: «Покатим?» Неискушенный игрок воспринимал этот вопрос как обычное приглашение к началу картежного ристалища. Мол, поехали, стартуем... Но произнесенный с самой невинной интонацией вопрос таил в себе нечто другое: уговор сыграть «по кате, екатерине», то есть с первоначальной ставкой в те же сто рублей.
Параллельно освоению картежной науки нашими «аргонавтами» вводились в обиход азартные игры попроще. Например, «жмэн» (от глагола «сжимать»). Юный мошенник зажимал в кулаке купюру и предлагал выцепленному (т.е. введенному кем-то в круг шулеров) игроку назвать порядковые номера цифр, из которых состояло серийное число купюры (например, первая цифра и пятая). Объявлял свои номера. Эти цифры складывались. У кого получался больший результат — тот выигрывал. В качестве «премиальных» ему полагалась «бумажка» такого же достоинства. Надо ли пояснять, что для игры использовалась специально подобранная купюра, так называемая «колхозная капуста», обеспечивающая выигрыш инициатора... Ее особенность заключалась вот в чем: как можно больше ноликов в серийном числе! По теории вероятности простодыра обычно и натыкался на эти нолики. «Пингвиненок» же отлично помнил, где расположены цифры, отличные от нуля.
Подобные уловки плодились в кругу «молодой катки», словно мушки-дрозофилы. Волнами разбегались по школам и дворам. Легко забывались, когда становились известными слишком большому кругу. А на подкрепу этим разминочным «невинностям» уже подступала собственно катальная «премудрость». И набирала силу и значимость лексика, составляющая ее понятийный аппарат. Вначале этой лексикой владели в основном «пингвинята». Позже круг «посвященных» слегка расширился. Одни, завидуя удачливым сверстникам из «Пингвина», но не решаясь с ними связываться, начинали промышлять картами самостоятельно, по крохам впитывая секреты «молодой катки», а с ними — и жаргон... Другие становились на такой путь вынуждено. Проиграв «пингвинятам» запредельные суммы, они сами, в свою очередь, добывали деньги для возврата долга теми же способами, вовлекали в цепную реакцию мошенничества более неопытных ребят. А третьих влекла жутковатая романтика, и такие говорили о «врезках» и «коцках» с тем же жаром, как дети иных времен — о парусах, каравеллах и ultima Fula (поголовное увлечение картами, если помните, можно было наблюдать тогда сплошь и рядом: в автобусах, в кинотеатрах, на парковых скамейках и в толпе митингующих встречались вполне благообразных отроки, увлеченно тасующие колоду в надежде освоить «эфиопскую», например, врезку).
Если «специальная» часть жаргона расползалась по городу невпопыхах, то лексика, связанная со взиманием долга, была активизирована мгновенно и прочно усвоена в с е м и юными екатеринбуржцами. Усердность «учеников» подхлестывалась не розгами. Ценой нерадения здесь становилось здоровье, а порой и жизнь. В те годы почти каждый молодой человек мог припомнить ситуацию, как кто-то из знакомых попал в сети «пингвинят» и был жестоко избит за увиливание от денежных расчетов. Легендами стали и истории о том, как в выколачивание долга с наиболее строптивых ребят «впрягалась» катка из «Космоса». Боги спускались с заоблачного Олимпа!.. Куда без таких легенд в среде, натасканной жрецами-митрофанушками на трепетное поклонение агрессивным божкам от криминала?! Хотя, по-видимому, основа этих легенд была реальной. «Космос» просто не мог не продемонстрировать свое заступничество за младших «соратников», ибо там формировалась его боевая гвардия, ему прислуживающий и выполняющий любую волю костяк, его смена, в конце концов. Впрочем, заступничество было, вероятно, еще и оплачено: жрецы, как и подобает, делали жертвоприношения... в воровской общак. В виде неизменной капусты. А потом смело ссылались на имена авторитетов из «Космоса», и в этом — лишнее подтверждение союзничества двух «каток», молодой и взрослой (сослаться на «авторитетное» имя без о с н о в а н и я считалось среди подростков беспределом; тот, кто бравировал такими знакомствами, не имея на то прав, мог быть сурово наказан, и материально, и денежно).
Впрочем, «Космосом» своих сверстников «пингвинята» стращали очень недолго. Слово «пингвин» и само в одночасье стало жупелом... А вместе с ним в жупел превратилась и немудреная «этика» «пингвинят». Основные ее правила свелись к двум... Первое: «Отказываться играть в карты — в стрем!» (смысл очевиден: для процветания «молодой катки» требовалась клиентура, заполучить ее можно было, лишь навязав отрочеству подобное понимание мальчишеской чести). Второе правило: «Не рассчитаться с картежным долгом — западло!» (Тут подтекст еще очевиднее...). Из пены молодежной субкультуры возникли этакие Сцилла и Харибда, опасные, нет, не для «пингвинят», а для тех подростков, которые «аргонавтами» становились вынуждено. Число таких «аргонавтов поневоле» росло. Освоение жаргона становилось наукой выживания.
Среднестатистичный подросток обязан был накрепко усвоить, что «стрелка», например, — это не просто встреча для разрешения каких-либо вопросов (как правило, финансовых), а о б я з а т е л ь н а я встреча, и что стрелку проколоть (т. е. игнорировать ее) нельзя. Частное жаргонное слово коннотировало в себя магическое отношение к миру.
Нельзя убивать священное животное... Нельзя всуе произносить имя племенного божка (имя «авторитета» — для наших «аргонавтов»)... Нельзя прокалывать стрелку — табу того же ряда... Если табу нарушено, боги с Олимпа жестко покарают дерзких! Впрочем, какой Олимп? Мы же не о Язоне... Нашим «аргонавтам» (вольным или невольным, — теперь уже все сцепилось в пекле агрессивной субкультуры) кара грозила из шулерских рядов. И «аргонавты» знали, против криминала лучше не восставать! А следовательно — и против правил, им поддерживаемых! Именно этот принцип к о н т а г и о з н о й магии (нерушимость связи между объектами и явлениями, побывавшими в соприкосновении, — уголовников, в нашем случае и их «этики») был вплавлен в неказистую на слух стрелку...
Подобными коннотациями оказались наполнены многие сленговые слова и выражения. Если проигравший медлил почему-то расставаться с деньгами, его подстегивали заявлением, что могут «перевести долг на крутое каталье» (т.е. «подарить» эти деньги взрослым шулерам, предоставив им решать судьбу должника), и перед потускневшим взором жертвы тут же возникали видения... да, почти богов! О криминальной «космогонии» мира напоминало и слово «счетчик» (накручивание процентов на просроченный долг). Заимствованное из воровского сленга, оно отражало беспощадную реальность... Иногда — о, чудо? — сленговые идиомы светились, казалось, доброжелательством, дополнительным значением вбирали в себя определенное послабление в отношениях между теми, кто звался лохами, и теми, кто их стриг. Могло показаться, что подобная коннотация имеется во фразе «раскинуть по срокам». Смысл этой фразы состоял в том, что должнику позволялось выплачивать деньги по частям, «по срокам». Это ли не гуманно в отношении какого-нибудь подзалетевшего на картах «фазаненка»? Но на самом деле предложение «раскинуть долг по срокам» таило в себе хитроумную ловушку. Несчастный мог целый год являться на «стрелку», приносить «пингвинятам» по рублю, по пятерке...А когда оставалось выплатить самую малость, он вдруг, представим, заболел (или сломал ногу, или попал в милицию — мало ли что может случиться в течении целого года!). И плакала стрелка! Должник «двинул сроки». Страшненькая идиома... Она подразумевает, что весь долг проигравшего будет «восстановлен», т.е. придется выплачивать всю сумму в прежнем объеме. Заново! И против катки не попрешь! Правила взаимоотношений жестко определены и мастерски закреплены в арго-словах. Вот такой «гуманизм»!Судьба древнегреческих героев определялась волею богов. Судьба наших ребят — волею навязанных правил, представлений, слов. Победившая и надолго восторжествовавшая люмпен-культура ввергла в свои мутные водовороты всех ребят поголовно, заставила их осваивать и применять на практике арго-язык в надежде воздействовать на ход процессов, не природных, как в эру человеческого варварства, а сугубо общественных. Мне не привелось изучать особенности существования этой субкультуры в других регионах так систематически, как в Екатеринбурге. Но даже по кратковременным командировкам, по анализу прессы виделось: и там, в регионах, с уральским малосходных, заправляет субкультура молодежного люмпенства. Пути ее воцарения оказались различны, объединительные стержни (как «катальский» стержень Екатеринбурга) многообразны, но суть не менялась: вытряхнуть из ребячьих карманов все, что звенит, что поскрипывает на сгибах, как капустный лист. А значит, был схожим и обслуживающий эту культуру язык. По крайней мере, схож там, где речь идет не о средствах, а о целях субкультурных устремлений. Вот поэтому и понятно всей стране, что такое бабки, счетчик, стрелки...
«Время настанет, катки не станет», — мечтали в свое время уральские подростки. Так и случилось. Бывшие тинейджерские божки с криминального Олимпа занялись делами покруче, чем тасование покоцанной колоды. А «пингвинята» и подобные им птички, гнездящиеся по всей стране, выросли. Пройдя по всем ступеням теневого бизнеса (от рэкета в отношении первых кооперативов до навязывания своей «крыши» — т.е. защиты — солидным коммерческим банкам), они вникли в категории более универсальные, чем картежное мошенничество... В вопросы экономики, политики, в их хитросплетение. А потом отчаянно рванули наверх, во власть. Не давал покоя юношеский опыт: подкрепленная прошлыми успехами уверенность, что несложные магические ритуалы позволяют безгранично влиять на мир. Деньги, роскошь, экзотические забавы, ощущение собственной значимости — всего этого захотелось не мелкими порциями, от случая к случаю, а сразу во всем объеме. И те счастливчики с нашего «Арго», кто уцелел в междуусобных перестрелках, кто не очутился на тюремных нарах, кто не спился и не сел на иглу, протянули татуированные руки к вожделенному «золотому руну». А оно, обесцененное нынешним безвременьем, валялось прямо под ногами...
«Давайте вспомним, как менялся социальный слой людей, участвовавших в выборах. В декабре 1993 года это были крупные (или не очень) политики. Весной 1994 года появились представители крупных финансовых структур, а уже осенью 1994 года в довыборах и выборах в местные советы открыто участвовали «деятели» криминальных групп. А что будет в 1995 году?» Этим вопросом задавался Виталий Савицкий, председатель подкомитета Госдумы РФ.* Человек, надо полагать, информированный в этих вопросах. Сегодня ему может ответить любой из нас. Достаточно лишь освежить в памяти разного рода скандалы, связанные с какими-нибудь совсем недавними выборами любого уровня...
Поигрывая печаткой на холеном пальце, молодой депутат встал перед местным законодательным собранием и процедил сквозь зубы:
— Ну че? По-прежнему будем дурку валять или за дело поговорим? Столичная Госдума вон решила дать каждому своему депутату по 60 тысяч баксов на лапу. Беспроцентная ссуда на покупку хаты. А мы что — гвозди беременные? Лохи недоделанные?
В зале шумно зааплодировали...
Постаревший Язон прилег в тени гниющего остова своего «Арго». Воспоминания о подвигах молодости набегали на него, словно морская волна. А еще — тяжелые думы о собственном коварстве, убийствах, изменах — о всем том, с помощью чего он пытался вскарабкаться на трон. Золотое руно, на поверку, не принесло всемогущества. Граждане Иолка объявили царем Адраста, а не Язона. И его дети будут отныне наследовать трон. Его, а не предводителя «аргонавтов»... Дети же Язона, ловкие, смелые мальчики, теперь в мрачном подземном царстве богини Гекаты... Это он, Язон, погубил их своим одержимым желанием власти... О, Боги!.. Если бы все вернуть назад!.. Язон с тоской оглядел стадо овец, бредущих на водопой. Разве не был он одной из таких овец, ведомый более могущественной пастушьей рукой?
...Шумный вихрь налетел вдруг на останки корабля, завыл в щелях — оплакивал судьбу оборванного язоновского рода, да? Тяжелый брус с вырезанной на нем головой Афины сорвался с корабельного носа, упал на Язона. Смерть аргонавта таилась в корабле, на котором он некогда бороздил морские просторы... И не разгадать никому этого жеста богов, гибельного для постаревшего покорителя морей, для Язона. Мойры обрезали своим серпом никому не нужную нить его судьбы...
Отплававшие на «Арго»...
Отговорившие на арго...
P.S. А один «узелок» в структуре нашего очерка оказался-таки незавязанным. Я — о прорицательских качествах жаргона... Читателю остается поверить на слово, что, как и древнегреческий корабль, арго-язык обладает провидческими способностями, умеет обрисовывать надвижение на отроческий мир новых явлений и процессов. Доказывать это свойство сленга на материале, в какой-то мере уже историческом, было бы явно некорректно. Обрисовка же нового субъязыка, нарождающегося у «надцатилетних», и обозначение перспектив, этим языком выявленных, потребует печатного объема, не меньшего, чем очерк, вами прочитанный. Поэтому ограничимся такой вот констатацией: отдельные жаргонные «новинки», сама направленность подросткового сленготворчества — все показывает, что рождается и собирается с силами субкультура, принципиально иная, чем люмпенская. Хотя утвердит она себя в какой-то мере именно в пику люмпенской... Нынешние ребята обрушат свою энергию на «божков» и «жрецов» середины и конца 80-х, на их понимание романтики, чести, жизненных целей... «Новорожденная» окажется интеллектуалкой (настолько, насколько вообще может похвастаться интеллектом культура «суб»). Ее оружием будет не агрессивность, а смех... Субкультура прикольщиков... Субкультура паяцев, низвергающих то, от чего устали и что возненавидели... Разрушив с прямотой отроческой «поперечности» каркас все еще главенствующей культуры «подростков в лохмотьях», новая не закрепится надолго, зачахнет, ибо несуетливые цели ее создателей сосредоточатся вне субкультурных рамок, а там, где и положено фокусироваться всему настоящему, — в океане истинной культуры. Туда и устремится новый парусник «Арго».
Возможно, мы еще поговорим об этом нескучном путешествии. А пока же не будем мешать «аргонавтам» собираться в дорогу...