- Был такой "грех" в юности, товарищ гвардии генерал-майор! Восемь прыжков на счету имею.
- Это совсем хорошо! Прихватите с собой парашют. Не помешает. Задача ясна. Желаю успеха!
Вооружившись биноклем и телефонной трубкой, Смугляк поднялся на аэростате. Фашистские позиции были как на ладони. Справа - несколько уцелевших домиков полустанка, слева - церквушка, прямо - два холмика-дзота, засыпанные чем-то белым, под цвет домиков, между ними железнодорожная колея, по которой кочевало орудие. Смугляк установил ориентиры и передал их на землю. Вскоре грозно загремели дальнобойные тяжелые орудия гвардейского артполка. Смугляк следил за разрывами снарядов и передавал поправки. Наконец, кочующее вражеское орудие замолкло, повалившись набок.
Раздосадованные фашисты начали усиленный обстрел аэростата бризантными снарядами. Желтые клочья разрывов испятнали чистое голубое небо. Пока опасность не угрожала: снаряды рвались далеко от цели. Но вдруг гондола подпрыгнула и закачалась. Телефонную трубку вырвало из рук. Аэростат по ветру медленно поплыл в сторону противника. Смугляк не мог сразу понять в чем дело. Но когда церквушка и железнодорожные домики приблизились к нему, он догадался, что трос аэростата перебит, и корабль свободным ходом, через передний край направляется в тыл врага.
Легкий холодок пробежал по спине гвардейца. Что делать? Выброситься на парашюте? А что произойдет с аэростатом? Не слишком ли много будет так легко пожертвовать им? В минуты опасности мысль обычно работает быстро и четко. Михаил решил выбросить из гондолы мешочки с песком, чтобы уменьшить вес корабля, тогда он поднимается выше, попадет в другую струю воздуха и, кто знает, возможно, повернет обратно? А ну, быстрее за дело!
Аэростат облегчился и высоко поднялся вверх. Но потом он неожиданно стал на месте, словно вмерз в синеву неба. В эти минуты с земли к аэростату протянулись пунктирные линии трассирующих пуль. Его обстреливали. Смугляк понял, что противник пытается поджечь шар. И это может случиться каждую секунду.
Раздумывать было некогда. Гвардеец взглянул вниз, ловко вывалился из гондолы и, дернув за кольцо парашюта, стремительно полетел навстречу земле. В первые минуты он словно задохнулся. Кровь приливала к лицу, в ушах гудело. И вот парашют раскрылся, Смугляку показалось, что он повис в воздухе, но земля приближалась. "Только бы хорошо приземлиться. Только бы не у врага, а у своих", - думал он. А если ветер снесет его в расположение немцев? Как они будут торжествовать, издеваться. Нет, лучше смерть, чем плен! Смугляк старался понять, куда он приземляется, потом вытащил из кармана нож, чтобы в минуту опасности обрезать стропы. На этом мысль его оборвалась.
Долго приходил Михаил в сознание. Он лежал на боку возле сосны, будто прикованный. Потом с большим усилием повернулся на спину, открыл отяжелевшие веки, осмотрелся. Кругом возвышался лес, а прямо, над ним виднелся голубой кружок неподвижного неба.
- Где я?
Подул тихий майский ветерок. Смугляк, словно во сне, услышал знакомый шелест хвои, запах лесной травы. Дыхание ветра освежило его, показалось, что кто-то разлил густой аромат смолы и земляники. Закрыл глаза, жадно начал глотать живительный воздух леса.
Михаил смутно вспомнил большое село, детство. Дядя Гриша несколько раз тогда спускал его на веревке в колодец, чтобы достать оторвавшуюся бадью. Колодец был глубокий, узкий, маленькому Мише было тесно. Веревка сдавливала ему грудь, но он терпел, ловко нацеплял бадью на крючок и, подняв голову, громко кричал:
- Поймал, дядя, тяни!
Дядя Гриша осторожно вытаскивал его из колодца, а он все время смотрел вверх, и над ним возвышался вот такой же голубой кружок неподвижного неба.
Михаил медленно поднял правую руку и положил ее на грудь. Пальцы сразу же нащупали что-то жесткое, ребристое. "Ремни! - подумал он. - Ага, это они так стиснули мне грудь". Попытался поднять голову - не смог. Ноги тоже не слушались, они были тяжелыми, будто налитые свинцом. Перевел взгляд с одной сосны на другую. На зеленой кроне увидел парашют.
Смугляк постепенно вспомнил, что с ним произошло. Он вывалился из гондолы и открыл парашют. Несколько пуль просвистели возле его уха стреляли немцы. Потом парашют накрыл крону сосны. Михаил повис" быстро обрезал стропы и камнем полетел на землю.
- Бок болит, жутко болит бок! - прошептал он, расстегивая ремень парашюта. - Но крови нет. Это хорошо.
Потом он повернулся, лег на живот и попытался ползти. Позади сразу же застрочил пулемет. Пули, как шмели, пролетели над головой Смугляка, оставляя на бугорках следы серой и желтой пыльцы. "Заметили, - подумал он, припадая к земле. - Нет, ползти нельзя. А где же наши? Почему они молчат?"
Прошло минут пятнадцать. Стрельба прекратилась. Фашисты попытались приблизиться к Смугляку, захватить его. Они ползли по-пластунски. Гвардейцы разгадали замысел врага и открыли беглый огонь из минометов. Тут только Смугляк понял, что он находится на нейтральной полосе, между двух огней. Прикинул расстояние до своих и до немецких траншей. Оно было примерно одинаковым. Ползти опасно - убьют. Нужно подождать темноты. Смугляк вынул из кобуры пистолет, зажал его в руке. "Обойма цела, мысленно рассуждал он, - значит, семь пуль для фашистов, одну для себя. Живым они меня не возьмут".
Лежал настороженно. И когда первые сумерки вечера тихо и незаметно опустились на пожелтевшую траву, он вдруг услышал еле уловимый шорох с левой стороны. Взвел курок пистолета, предупредил:
- Кто? Стреляю!
- Тише, товарищ гвардии младший лейтенант! Это я. Лежите спокойно. Немцы следят за нами.
Смугляк узнал голос Коли Громова, растрогался, закрывая лицо холодными ладонями. Совершенно тихо, плотно прижимаясь к земле, в легком халате под цвет местности Громов подполз к Михаилу и, тяжело дыша, спросил:
- Ранен?
- Вроде нет, Коля. А ты как пробрался сюда? Кто послал?
- Скоро наши начнут обстрел немцев, - вместо ответа горячо зашептал снайпер. - Ползти можешь?
- Могу, но...
Смугляк что-то еще хотел сказать, но в это время дружно и гулко загромыхали орудия и минометы. Вдоль переднего края противника, распахивая землю, поднялись черные фонтаны дыма и пыли. Гитлеровцы запрятались в норы траншеи. Коля Громов и Смугляк, словно по команде, сорвались с примятой травы и, пригибаясь, устремились к участку своей роты. Фашисты вскоре пришли в себя и открыли по ним огонь из пулеметов. Но было уже поздно. Смугляк и Громов свалились в свою траншею, где их ожидали товарищи.
И вот теперь Смугляк лежал в ротной землянке, на соломенном матраце. Он не чувствовал никакой боли, кроме ушиба на правом боку. Рядом сидел Янка Корень, только что вернувшийся из дивизионного дома отдыха. Узнав о происшествии, он заботливо осмотрел лицо и руки Смугляка, смазал вазелином ссадины, сказал:
- В медсанбат бы направить тебя.
- Ничего, Янка, теперь мне хорошо, - успокоил его Смугляк, обрадованный возвращением своего любимца. - Отлежусь тут. Утром встану. Ну, а ты как отдохнул во фронтовом санатории?
- Здорово! Потом расскажу.
- Хорошо, Янка.
Опираясь на локоть левой руки, Корень прилег возле своего друга, с минуту помолчал. Он на год был старше гвардии младшего лейтенанта, война давно уже сгладила разницу между их воинскими званиями, и они жили в одной землянке, как закадычные друзья, готовые на любые испытания. Михаил попросил свернуть ему цыгарку, закурил и уставшими глазами посмотрел на Янку.
- Что же все-таки случилось? - спросил Корень.
- Трос перебили, - ответил Смугляк, поглаживая колючий подбородок и продолжая глядеть на друга. - С этого и начались мои приключения, Янка. Прямо скажу, лет пять жизни фашисты отобрали у меня.
- А ты знал, какая опасность ожидала тебя уже после приземления на нейтральной полосе? - взглянул на него Корень.
- Нет. Скажи.
- Немцы пытались захватить тебя как "языка". Они уже подползали. Чуешь?
Смугляк сухо улыбнулся.
- Об этом я знал, Янка. Видимо, смерть была бы самым лучшим выходом из моего положения. Такой закон войны. А потом... я имел пистолет... Ложись, отдыхай, Янка.
- И то правда. Спокойной ночи, взводный!
*
Летом 1942 года немецкие захватчики начали большое наступление на юге нашей страны. Две танковые армии, четвертая и шестая, рвались к Волгограду. Сотни истребителей и бомбардировщиков поддерживали это наступление. Земля горела под ногами. Зловещие тучи дыма и пыли закрывали небо. Горели села, в руины превращались города. Дороги были забиты войсками и беженцами.
Воины Западного фронта внимательно следили за сообщениями Совинформбюро. Каждый из них всем существом понимал, что там, на Волгоградском направлении, теперь решался исход войны. Центральные и фронтовые газеты пестрели патриотическими призывами. В "шапки" первых полос выносились клятвенные, сердечные слова воинов: "За Волгой для нас земли нет!"
А тут, в роте гвардии лейтенанта Воронкова, было спокойно и тихо. В полдень возле огневой точки пулеметчиков собрались стрелки. Среди них на желтом выступе траншеи сидел вездесущий Янка Корень и громко читал последнюю сводку "Совинформбюро". Михаил подошел к ним, прислушался. Тени сосняка пересекали траншею, защищали пехотинцев от зноя. Корень, не спеша, дочитал сводку, почесал за ухом, сказал раздумчиво:
- Вот оно какое дело, братцы! Там наши люди кровью истекают, а мы в траншеях отсиживаемся. Несправедливо это!
- Что ж ты предлагаешь? - спросил Смугляк, подходя к нему.
Корень поднял голову.
- Что предлагаю? Наступать! - сверкая глазами, ответил он. - Надо тормошить врага, не давать ему никакого покоя.