- Может быть, вы правы, - спокойно продолжал Смугляк, присаживаясь возле Янки. - Но для наступления нужны большие людские силы и огневые средства. У нас этого пока не хватает. Как же наступать, Янка? Ты подумал об этом, скажи-ка?
- Конечно, подумал, - опустил руку Корень. - По-моему, надо делать так, чтобы фашисты не отсюда оттягивали силы, а сюда подбрасывали. Понимаешь, о чем я говорю? Тогда и на Волге будет легче.
- Я понимаю, Янка. Но об этом нужно говорить не со мной, а с высшим командованием.
- Поговорю и с высшим, - не сдавался тот.
Корень был прав, но он не знал да и не мог знать, что высшее командование уже давно готовило такое наступление на узком участке. В дивизии это стало известно только накануне штурма высоты Н. Настроение у всех поднялось, особенно оживился Янка. Фронтовики горели и горят одним желанием - улучшить свои позиции, вырвать у врага железнодорожный полустанок, столкнуть гитлеровцев с высоты, с которой они просматривали все подходы и подъезды к переднему краю.
В двадцать два часа в подразделения полка прибыло пополнение. Землянки были битком набиты. Младшие командиры тщательно проверяли оружие и снаряжение воинов, офицеры уточняли свои задачи. Каждый боец хорошо знал, как ему вести себя во время артподготовки, перед началом атаки и в глубине обороны противника.
Многие уже не раз обстрелянные воины написали заявления с просьбой считать их коммунистами, если они не вернутся с поля боя. Написал такое заявление и Смугляк. В это время в землянку его взвода вошел секретарь дивизионной партийной комиссии, батальонный комиссар Бабко. Покурив и раздав анкеты фронтовикам, которых он хорошо знал, Бабко повернулся к Смугляку, мягко сказал:
- Заполняйте и вы, Михаил Петрович. Утром будем принимать. Я думаю, что вы пойдете в бой уже коммунистом.
Смугляк взял анкету. Когда Бабко ушел, он присел к дощатому столу, задумался. Как заполнять анкету? Вот и наступил тот самый момент, когда он должен будет рассказать всю свою биографию, подробно ответить на вопросы, не скрывая ни одного факта. "Что ж, - думал Смугляк, - чему быть, того не миновать!" Он взял у писаря ручку и начал тщательно заполнять анкету. Прежде всего написал свою двойную фамилию. В графе о судимости коротко поставил: "Судился. Отбывал наказание..."
Теперь он готовился к выступлению на приеме. Но ему не пришлось рассказывать о прошлом, которое его так угнетало все время. Заседание парткомиссии состоялось за час до наступления. В партию принимали около двадцати человек. Заявления рассматривались коротко, по-деловому. Когда очередь дошла до Смугляка и он поднялся, чтобы рассказать о себе, политрук роты Скиба махнул рукой, остановил его:
- Не нужно, товарищ Смугляк. Мы знаем вас.
- Да, да, - согласился секретарь парткомиссии. - Есть предложение принять товарища Смугляка Михаила Петровича кандидатом в члены нашей партии. Другого предложения нет?
- Нет!
- Принять! - послышались голоса.
Гвардии младший лейтенант Михаил Смугляк единогласно был принят в партию. Вместе с ним стали коммунистами снайпер Николай Громов, младший командир Янка Корень и старшина Василий Закура. Однополчане горячо поздравили их, крепко пожали им руки.
Ровно в пять часов утра в синее небо бесшумно поднялась ярко-красная ракета. Это был условный сигнал начала штурма высоты Н. Когда ракета описала полукруг и, угасая, упала, за спинами фронтовиков грозно загремели дальнобойные орудия, а вслед за ними минометные и артиллерийские батареи полка. Взвод Смугляка был уже на исходном рубеже. Впереди орудовали саперы, ловко и быстро образуя проходы в минных полях и в проволочном заграждении. Связисты с катушками за спинами тянули провода. Через десять минут все подразделения полка оставили свои позиции и сосредоточились у проходов, на рубеже для общей атаки.
Смугляк лежал в цепи взвода и зорко смотрел вперед. Перед ним все гремело, дымилось и сверкало фонтанами огня. Снаряды часто падали на передний край врага, глубоко вскапывая землю. Михаилу вспомнилась страшная гроза на полях Донбасса. Давным-давно он вдвоем с тетей Машей возвращался домой из города. Навстречу им наплывала черная, тревожная туча. Перед лицом блистали угловатые молнии, раскатывался оглушительный гром. Гнедко останавливался и, дрожа всем телом, беспокойно поднимал уши. Тетя Маша все время крестилась и шептала: "Свят, свят!" По дороге они увидели знакомого пастуха, лежащего под старым расщепленным дубом. "Громом убило! Вот несчастный!" - в ужасе проговорила тетя Маша, вытирая слезы.
Страшно было тогда Михаилу. Теперь он не чувствовал такого страха, хотя огонь и канонада были гораздо ближе и страшнее грома. Теперь у него было одно желание - поднять взвод в атаку и забросать траншеи врага гранатами, не давая ему опомниться. Обработка переднего края продолжалась двадцать пять минут. И когда огонь артиллерии был перенесен в глубину обороны противника, Смугляк легко оторвался от земли и не своим голосом крикнул:
- За мной, товарищи!
- Вперед! - загремели голоса.
Гвардии младший лейтенант бежал к траншее гитлеровцев, легко и ловко перепрыгивая ямы и бугорки. Нервы его были напряжены до предела. Перед глазами маячил только фашистский блиндаж. Вот он уже спрыгнул в траншею и поспешил к блиндажу. Из запасного хода выскочил немецкий офицер и, не целясь, выстрелил из парабеллума. Каска слетела с головы Смугляка. Враг снова навел на него оружие, но подоспевший Коля Громов сильным ударом сбил фашиста. Из блиндажа, подняв руки, вышло еще десять немцев. Смугляк коротко приказал:
- Громов, отведите всех в тыл!
Бой нарастал. Танковые подразделения подавляли огневые точки противника на железнодорожном полустанке. Смугляк бросил туда свой гвардейский взвод. В это время во фланг атакующим ударил крупнокалиберный пулемет. Кто-то вскрикнул, зажимая руками рану, кто-то упал сраженный. Гвардии младший лейтенант приказал пехотинцам залечь и окопаться. Враг обстреливал их из домика железнодорожного полустанка. Корень зло скрипнул зубами, свалился в канавку и, сжимая в руке гранату, пополз к домику.
- Сейчас я заткну ему горло! - выругался он. - Подавишься, гад! Только бы пуля не задела.
Но Янка не успел доползти до цели. Танковый экипаж, заметив в домике пулемет противника, развернулся и на полном ходу врезался в кирпичную крепость. Послышался треск. Домик, словно картонный, рассыпался, похоронив под своими обломками и вражеских пулеметчиков.
К двадцати часам дня железнодорожный полустанок полностью перешел в руки советских воинов. Труднее было брать высоту. Враг ожесточенно огрызался. Пришлось обходить огневые точки, штурмовать высоту со стороны. Бой длился несколько часов. Только поздно вечером, пользуясь темнотой, гвардейцы сбросили фашистов с высоты и пошли дальше, добивая их мелкие группы.
Но наступающие вскоре стали выдыхаться. Для того, чтобы успешно и организованно преследовать врага, нужно было подтянуть тылы, пополнить боеприпасы, накормить людей. Поступил приказ остановиться. Подразделения заняли новые позиции, окопались.
Глубокой ночью Смугляк зашел на командный пункт командира роты Воронкова. Гвардии лейтенант взглянул на почерневшее лицо взводного, понял его смертельную усталость и кивком головы показал ему на свободный угол бывшей немецкой землянки:
- Отдохните, Михаил Петрович.
- Благодарю! - отказался Смугляк. - Я пойду в соседний блиндаж. Если что - будите. До рассвета еще три часа.
- Хорошо. Идите.
Михаил вышел. Ему не хотелось ни есть, ни курить. "Спать и только спать!" - словно в полусне шептали его обветренные и потрескавшиеся губы. В блиндаже он чиркнул спичкой и посмотрел перед собой слипающимися глазами. На земляных нарах, застланных соломой и брезентом, лежало несколько солдат. Смугляк заметил между ними узкое свободное место, ослабил поясной ремень, не снимая шинели, лег в промежуток и сразу уснул как убитый.
Утром его разбудил гул самолетов. Раннее солнце заглядывало в подслеповатое окно блиндажа. Смугляк протер глаза и потянулся. Возле него, справа и слева, по-прежнему лежали солдаты. Спрыгнув с нар, он застегнул воротник гимнастерки, подпоясался и снова взглянул на спящих. Глаза его вдруг удивленно расширились: перед ним в разных позах... лежали убитые немцы. Какой ужас! Ночью он принял их за гвардейцев. Брезгливо морщась, Смугляк вышел на воздух.
- И чего только на войне не бывает! - глубоко вздохнул он, закуривая. - Отдохнул с мертвецами, дурнее не придумаешь!
Случай этот объяснялся просто. При отступлении немцы, как правило, подбирали убитых, закапывали или сжигали их, чтобы скрыть потери от противника. И теперь, стащив в блиндаж погибших, они рассчитывали при отступлении завалить его, но сделать этого не успели.
Через несколько дней Смугляку было присвоено новое воинское звание гвардии лейтенанта. На его груди прибавился еще один орден - "Боевого Красного Знамени". Вместе с ним получили награды и повышения в званиях Янка Корень и Николай Громов.
Глава четвертая
Дня через два после наступления Смугляк оставил за себя во взводе помощника и направился в соседний тыловой лесок передохнуть часика два-три перед обедом. Он всегда делал так, когда чувствовал сильную физическую усталость. Сегодня ко всему этому ему хотелось еще и побыть одному, наедине с совестью, вспомнить о прошлом и подумать о будущем.
Облюбовав полянку, он разостлал плащ-палатку под кустом душистой смородины и прилег с теневой стороны, расстегнув ремень и ворот гимнастерки. Это был живописный уголок природы. Полянка напоминала собой большой отрез изумрудного бархата, на котором кто-то небрежно разбросал самых разнообразных форм цветы - белые, желтые, розовые, голубые. Чистый и густой аромат воздуха опьянял и немного кружил голову. Несмотря на близость переднего края, пернатые жители леса не покинули своих заветных мест, бойко резвились и пели, перелетая с куста на куст, с дерева на дерево. И только в моменты, когда где-нибудь неподалеку гулко разрывался орудийный снаряд, птицы замолкали и, свалив головки на бок, тревожно прислушивались к раскатистому эху.
Смугляк размечтался. Он лежал навзничь и, не моргая, пристально смотрел в безбрежную голубизну далекого неба, откуда на землю пробивались длинные и острые, как мечи, яркие и живительные лучи раскаленного июльского солнца. Гвардии лейтенант лежал и думал. На этот раз он почему-то мысленно сравнивал себя с мастеровым странником, которого видел в далекие детские годы.
Было это в селе в дни весенней распутицы и половодья. Незнакомый бородатый человек в желтом полушубке переходил по льду с одного берега реки на другой. За его поясом виднелось коричневое топорище, воткнутое наискось, а подмышкой - связка больших и маленьких рубенков. Мост был далеко в стороне, и человек решил сократить путь: шагал по водянистой, черной дорожке, проторенной еще в зимнее время. Вдруг на середине реки в нескольких местах лед треснул и разошелся. Человек остановился и замер. Перед ним, впереди и сзади, быстро расширялись трещины, вскоре их нельзя уже было ни обойти, ни перепрыгнуть. Потом вся масса льда отодвинулась от берегов и начала ломаться на мелкие куски. Льдину, на которой стоял человек, понесло вниз по течению. Лодки на берегу не оказалось. Люди толпились у реки, охали, размахивали руками и наперебой говорили:
- Пропал человек!..
- Может, к берегу прибьется...
- Куда там, сомнет!..
А льдина плыла и плыла. И чем дальше она уходила, тем человек становился меньше. Вот он превратился уже в черную точку на белом островке льда, которая то скрывалась, то появлялась снова и, наконец, исчезла совсем. Странным и страшным все это показалось тогда Михаилу. Почему все-таки взрослые люди не оказали помощи человеку: боялись или не могли? Так и не узнал он, что с ним случилось. Может, прибился где-нибудь к берегу, а может, льдина в пути раскрошилась и похоронила его под своими холодными обломками.
"Вот и я плыву на такой льдине, - с грустью подумал Михаил, продолжая смотреть на голубизну неба. - Несет меня по течению жизни к опасности, и никто не может помочь. Может, льдина причалит где-нибудь к берегу, может, раскрошится - кто знает!?"
В самом деле, Михаил не мог представить себе своего будущего. Каким оно приближается - радостным или печальным? Он всегда чувствовал за собой три вины: во-первых, ввел в заблуждение судебные органы, во-вторых, бежал из лагеря заключения и, в-третьих, оказался под чужой фамилией. Три факта, три вины! Но с корыстной ли целью совершались все эти проступки? Нет! В первом случае он оградил от неприятностей семью хорошего товарища, бежал из лагеря потому, что черствый и бессердечный начальник не хотел признать его доводов, а чужую фамилию ему присвоил старший лейтенант на формировочном пункте.
Путались и ломались мысли в голове Смугляка. Как не рассуждал он сам с собой, какие доказательства не приводил в оправдание, чувство вины не оставляло его. Скоро уже год, как он на фронте. Никакие опасности не страшили бывшего шахтера, никогда не щадил он крови и жизни в жестоких боях с врагами. Его знали теперь не только в полку, но и в дивизии как инициативного, смелого и находчивого офицера. Ему присвоили новое воинское звание, наградили двумя большими орденами, его совсем недавно приняли в ряды партии Ленина. Но все это - боевые заслуги Михаила Смугляка, а не Михаила Молчкова. Смугляк и мертвый живет, а Молчков живой умер. Как и что нужно сделать, чтобы снять с души и сердца боль вины и обиду? Много раз задавал Михаил этот вопрос своей совести, но не находил прямого ответа. Так что же делать? Что?
В это время приблизился Янка. Увидев Смугляка, остановился, почесал зашелушившийся, словно у мальчишки, нос, спросил: