Приподнимая над головой автомат, Михаил попробовал вытащить правую ногу. Ничего не получилось: сапог оставался в тине. Обидно и досадно стало гвардейцу. Вот в какую пропасть загнали его фашисты! Что же делать? Отчаявшись, он выдернул из сапог ноги и осторожно, стараясь не шуршать камышами, побрел к лесному берегу болота.
"А где же ребята? Что с ними? Успели ли они вырваться?".
Позади снова послышались голоса и лай собаки.
"Шумите, шумите, - мысленно подбадривал сам себя Смугляк. - Черта я вам дамся! Впереди - лес, а там недалеко наши. Теперь я на суше. Ползи, Петрович, ползи!"
Уже в лесу он сел на бугорок, потер окоченевшие ноги, прислушался. В сосняке было тихо. Значит, опасность миновала. Только вот неприятно в таком виде возвращаться в отряд.
- На войне все бывает, - вздохнул он.
Теперь Смугляк сидел возле горячей печки штаба и подробно рассказывал о ночном происшествии. Партизаны внимательно слушали командира группы подрывников. Они находили действия его правильными и смотрели на него как на героя.
Смугляк отмахивался:
- Что вы из меня Данко делаете! Дайте лучше закурить.
Со всех сторон к нему потянулись руки с кисетами.
Большакову сделали перевязку. Его поместили в самую лучшую в отряде землянку. Остальные подрывники группы Смугляка спали крепким сном в теплом углу соседнего домика, широко разметав руки.
В полдень Михаил был уже на ногах. Чувствовал он себя бодро. Только на руках виднелись камышовые порезы, закрашенные иодом. Смугляк решил обязательно встретиться с обходчиком перегона и спросить его, почему он не сдержал своего слова. После обеда Михаил предупредил командование о своем намерении и поздно вечером, вооружившись автоматом и гранатами, направился на полустанок.
- Часа через два вернусь, - сказал он Тасе.
В половине двенадцатого Смугляк добрался до будки обходчика. Старик не на шутку перепугался. Он сидел у окна и не мог подняться. Его большие, седоватые брови дергались, руки тряслись. И когда Михаил, не выпуская из рук автомата, сел против него, он виновато сказал:
- Не дай сигнала - расстреляли бы меня.
- А вы надеялись на нашу гибель. Тогда и концы в воду.
- Что вы говорите, товарищ, - часто заморгал обходчик, не зная, чем убедить партизана. - Не брал я такого греха на свою душу. Семью пожалел... Вот и получилось так.
- Ясно! - резко прервал его Смугляк. - Рассказывай, чем был загружен эшелон прошлой ночью?
- Зерном и скотом. Часть немцы собрали, использовали, а что не могли подобрать - под откосом осталось. Люди соберут.
- Охрана на эшелоне была?
- Десять человек. Все погибли.
- Немцы не трогали вас?
- Нет. Полицаи рассказали, что я был связан.
Смугляк поднялся, отошел к двери.
- Так вот что, старик, - заговорил он уже тоном приказа. - Завтра же семью переправь к партизанам. После этого получишь взрывчатку и произведешь диверсию сам. Мои ребята научат тебя, как это делать. Фашисты подвозят на фронт военную технику. Вот ты как обходчик и встретишь их. Хватит работать на врага!
Старик еще больше растерялся.
- Значит, все понятно? - спросил его Смугляк. - А теперь выйди и посмотри: нет ли фашистов поблизости. Надеюсь, сегодня ты не позовешь их на помощь?
Вскоре обходчик вернулся, приоткрыл дверь.
- Можно идти, товарищ, - сказал тихо.
На следующий день семья обходчика была уже у партизан. Сам он, пустив под откос эшелон с танками и орудиями, тоже явился под вечер в отряд. Увидев Смугляка, старик с улыбкой доложил ему:
- Задание выполнено, товарищ!
*
Пока Михаил Смугляк после смерти Янки находился на лечении, Тася чувствовала себя гораздо спокойнее, чем теперь, когда он поднялся на ноги и систематически стал выходить на выполнение боевых заданий. Каждую ночь на железной дороге совершались диверсии, в деревнях исчезали фашистские заготовители, на шоссейных дорогах взлетали мосты. Тася догадывалась, чьих это рук дело. Сколько бессонных ночей просидела она возле окна, сколько раз выходила на опушку леса, с нетерпением ожидая возвращения партизанской группы.
Не знал Михаил, как болела душа у Таси. Она боялась потерять друга и остаться снова одной. Разные мысли приходили ей в голову. Вчера Михаил пристрелил фашистского карателя в кабине легковой машины, а потом сам чуть не пожертвовал жизнью, вернувшись в отряд с простреленными полами ватника. Тася мучилась: почему он так часто подвергает себя опасности? Может быть, разлюбил ее? Но у него хватило бы мужества сказать ей об этом прямо. А возможно, комиссар умышленно подогревает в нем безумную храбрость и упорство. Нет ли в этом скрытого и злого умысла?
Да, Михаил мог разлюбить ее. Почти пять лет она не встречалась с ним, а последние два года даже не переписывалась. За это время можно было многое передумать и пересмотреть. К тому же Михаил всего только полтора года знал Тасю. Молодость почти всегда бывает неразборчивой. Не раскаивался ли он в своей первой любви?
Ну, а комиссар? Комиссар давно симпатизирует ей. У него перед войной умерла жена. Он познал семейную жизнь и тоскует о ней. Еще в дни окружения Тася чувствовала большую и искреннюю заботу со стороны Николая Григорьевича Исакова. Он делился с ней последней коркой хлеба, берег, как только мог, в тяжелых условиях окружения. Тася не отвергала его заботы и сердечной внимательности. Но между ними не произошло ничего такого, что могло бы унизить Михаила, ранить его впечатлительную душу. Николай Исаков просто по-человечески любил и продолжает любить ее.
Тася замечала, что комиссар очень хорошо относится к Михаилу. Но почему все-таки он поручает ему, а никому другому выполнение самых тяжелых и опасных заданий? Неужели в отряде нет мужественных и сильных людей? Есть! О их подвигах давно уже знают люди и здесь, и на Большой Земле. Так в чем же дело? Не думает ли Николай Исаков таким образом избавиться от Михаила и расчистить себе путь к сердцу Таси? Нет, этого не может быть! Комиссар отряда порядочный и бескорыстный человек. Он вместе с партизанами выходит на рискованные диверсии, подвергает себя опасности. Плохо подумала Тася о комиссаре, очень плохо! Хорошо, что он не знает об этом - стыдно было бы Тасе.
Партизанская медсестра худела на глазах. Врожденная жизнерадостность и общительность тускнели, на лице редко появлялась милая, согревающая улыбка. Партизаны замечали это, но никто из них не подозревал, что Тася жила и продолжает жить тревогами и боевыми делами Михаила. Ей хотелось как можно чаще видеть его возле себя. Но это было невозможно. В суровые дни борьбы Михаил не мог отсиживаться в партизанской землянке. Он придерживался высокого патриотического правила: всегда и везде доказывать на деле, что советские люди были и остаются хозяевами своей земли.
После каждого выхода Смугляка на боевое задание Тася ловила себя на одном и том же вопросе: вернется ли он? Михаил знал о переживаниях девушки, но что он мог сделать, чтобы облегчить ее переживания? Не очень частые и короткие встречи мало приносили ей радости. Она успевала только переменить ему носовой платок или пришить пуговицу, и он снова уходил из отряда.
Однажды на лесной дневке Смугляк сидел на огромном стволе сосны, поваленной бурей, и безотчетно смотрел на молодую березу. Рядом с ним покуривал самокрутку Иван Андреевич Шугай, тот самый "запорожский казак", который не так давно привел в штаб Максима. За три месяца пребывания Смугляка в партизанском отряде Иван Андреевич привык к нему, полюбил его. Он высоко ценил в нем простоту и человечность, безграничную храбрость и удивительную выносливость. Шугай незаметно для себя научился без слов понимать его и вовремя поддерживать всем, чем только мог. И вот теперь, видя командира группы в глубокой задумчивости, он решил заговорить с ним, отвлечь его от тяжелой думы. Затоптав окурок, Иван Андреевич повернулся к Смугляку всем корпусом, полюбопытствовал:
- Скажи-ка, гвардии лейтенант, ты давно знаешь нашу медичку?
Смугляк поднял голову, посмотрел на Шугая:
- Это ты о ком, Иван Андреевич?
- Одна у нас медичка. О Тасе Бушко спрашиваю.
- Тасю давно знаю, - ответил командир группы, предчувствуя в вопросе Шугая что-то недоброе. - Еще до войны в Донбассе познакомились. Она и там медичкой работала. А что, тебя интересует это?
- Комиссар на нее, замечаю, часто заглядывается, вот я и спросил, давно ли ты знаком с медичкой, Смотри, парень, не проворонь... Девушка хорошая, но стоит ли ей скучать?..
- А как Тася к комиссару относится? - поинтересовался Михаил.
Шугай погладил усы, ответил серьезно:
- Как и ко всем. Девушка, видать, хорошего воспитания: с каждым разговаривает, а большего никому не позволяет. Я уважаю таких. Только вот одного я никак не могу понять...