В начале декабря в действующие части шло все новое пополнение. В ночное время к переднему краю выдвигалась тяжелая артиллерия, в лесах и в низинах скапливались самоходные орудия и танки. Фронтовики повеселели. Они понимали, что готовится разгром врага, но помалкивали, ожидая приказа о наступлении.
И приказ был отдан.
На всю жизнь запомнил Михаил Смугляк метельную ночь. Весть о начале наступления в какие-то считанные минуты облетела передний край. Землянки и блиндажи сразу опустели. Артиллерийские и минометные расчеты приготовились к открытию огня. Траншеи до отказа заполнились пехотинцами. Настроение у всех было приподнятым. Наконец-то наступила пора нанести фашистам чувствительный удар.
Точно в назначенное время на широком фронте одновременно загремели сотни орудий. Глухое эхо заметалось по взбудораженному лесу Подмосковья. С приподнятых коротких рельс катюш срывались багровые куски стали, сверкая, пролетали над пехотой и быстро гасли в синеве раннего зимнего утра. После мощной и длительной артиллерийской подготовки заревели моторы танков и самоходок. В небо взвились алые ракеты - и сразу же все двинулись вперед, на запад.
Огневым валом и стремительной атакой войск оборона противника была сломана, передовые подразделения разбиты. Танки и самоходные орудия, расширяя прорыв в полосе вражеской обороны, увлекали за собой пехоту все дальше и дальше на запад. На пути зияли черные и желтые воронки, виднелись обваленные блиндажи и землянки, по сторонам шоссейных дорог и большаков валялись брошенные фашистами автомашины и орудия, санные и колесные повозки.
Разведчики роты гвардии старшего лейтенанта Никитина наступали в составе первого полка мотострелковой дивизии. Все они были на лыжах, в дубленных полушубках и в серых валенках. Смугляк шел впереди роты, расторопный и взволнованный, словно его подменили. В полях белым дымком курилась метель. Янка Корень, тоже довольный, с раскрасневшимся лицом, спешил за Смугляком, ровно поскрипывая лыжами. Он внимательно оглядывал поле битвы, и, догоняя гвардии старшину, говорил ему одобрительно:
- Вот наломали!..
- Они заслужили, - отвечал Смугляк.
Мелкие подразделения противника, не принимая боя, стремились оторваться от наступающих войск. Пришлось преследовать врага без отдыха и привалов. В полях ни одной тропинки! Седая снежная целина да поземка встречала советских воинов. Отходя "на заранее подготовленные позиции", фашисты мстили мирным жителям: отбирали у них продукты питания и одежду, выгоняли стариков и женщин на расчистку проселочных дорог и в завершение всего выжигали села. Позади гитлеровцы оставляли сплошные пепелища, взорванные мосты, минированные шоссейки, сорванные и погнутые рельсы железной дороги. Это не устрашало, а еще больше разжигало ненависть воинов к поработителям.
Второй день наступления подходил к концу. Надвигалась ночь, морозная, неспокойная. Лица разведчиков обветрились, зачерствели. Шли все время без тепла и горячей пищи. Одно было утешение у солдат - лес. Там они разводили костры, отогревались и продолжали идти дальше. За наступающими подразделениями тянулись полковые обозы, а за ними уже пробивались автомашины.
В четыре часа ночи объявили привал. Сразу же были выставлены посты и выдвинуто боевое охранение. Разведчики без команды взялись за саперные лопаты. Через несколько минут расчистили снег и разложили костры. Высушив портянки и рукавицы, фронтовики разгребали пепел и на согретой земле вплотную ложились спать. Командир роты Никитин поднял воротник полушубка, прислонился к толстому стволу сосны и стоя задремал. Смугляка тоже одолевали усталость и сон, но он старался все время быть в движении. Не снимая с плеча автомат, гвардии старшина проходил между лежащими разведчиками, поглядывая, чтобы никто из них не обжегся и не обморозился. Вскоре позади, на темном фоне ночи, показались черные точки упряжек. Это подходил обоз полка, а вместе с ним полевая кухня разведчиков. Смугляк разбудил Никитина и доложил ему о подходе обоза. Командир протер глаза заскорузлой рукой, отошел от сосны и, умываясь снегом, проговорил простуженным голосом:
- Поднимайте роту! Нужно как можно быстрее накормить разведчиков. В десять минут шестого - выступаем.
К Никитину подошел офицер связи командира дивизии и сообщил: в пяти километрах от привала полка, в селе Н. находится на постое батальон фашистов и большой обоз. Генерал беспокоится. На рассвете противник, оставляя село, может поджечь его. Нужно принять все меры, чтобы предупредить новое преступление врага. Приказ прост и ясен, но как выполнить его? Разведчики утомлены до крайности. В полном составе рота не успеет подойти к селу и завязать бой с фашистами.
Никитин задумался. На помощь ему пришел Смугляк. Он предложил немедленно выслать к селу хорошо вооруженную группу лыжников во главе с ним. В данной обстановке другого решения не придумаешь. Гвардии старший лейтенант согласился.
- А вы отдохнули? - спросил он Смугляка.
- Да, часа два вздремнул, - впервые обманул командира Смугляк, умышленно напуская на себя бодрость. - Самочувствие отличное. Разрешите действовать?
- Действуйте!
Перед рассветом, когда остатки разведроты и стрелки первого батальона вышли из леса на дорогу, лыжный отряд Смугляка был уже далеко впереди. В отряде насчитывалось двадцать четыре человека, пять ручных пулеметов, шестнадцать автоматов и около пятидесяти гранат. Обогнув село, отряд смельчаков вышел на западную окраину и расположился у самого большака, по которому должны были отходить фашисты. Место оказалось на редкость удобным и безопасным для проведения внезапного боя. Большак разделял на две половины березовую рощу и тянулся от села на возвышенность. Старшина разбил отряд на две группы, одну во главе с Янкой Корнем послал на левую сторону большака, с другой остался сам. Бой должен был начаться по его условленому сигналу.
Как и предполагалось, ровно в шесть часов утра фашисты выступили, оставив в селе поджигателей. Сначала на большак вышли пехотинцы, человек пятьдесят. За ними потянулся обоз. На каждой повозке сидело по два немца. Смугляк прикинул, что фашистов было по меньшей мере человек восемьдесят. "Ничего, повоюем!" - подумал он и передал приказ по цепочке лыжников: "Приготовиться!"
Первая колонна уже перешла мостик и начала подъем. До нее было метров сто. Когда она приблизилась, Смугляк прицелился и дал очередь из ручного пулемета по передней повозке. Кони вздыбились. Фашисты опешили. Это был сигнал. Сразу же с двух сторон застрочили автоматы и пулеметы. Несколько гитлеровцев ткнулись в снег, остальные бросились в березняк, началась паника. Лыжники Смугляка косили врага меткими очередями. Ездовые и сидевшие с ними солдаты подняли вверх руки. Но в хвосте повозок была еще одна группа немецких пехотинцев. Заметив малочисленность советских воинов, окружавших обоз, они развернулись и начали отстреливаться. Смугляк немедленно выдвинул вперед свою группу и приказал открыть огонь из всех видов оружия. В то время, когда он, пригибаясь, перебегал от одной подводы к другой, рядом, из-за повозки, послышался выстрел. Смугляк бросил туда гранату, но тут же почувствовал сильную боль в паху. Пробежав еще несколько метров, он упал, затем быстро поднялся, сделал шаг вперед и снова упал.
Янка Корень поспешил к нему.
- Что случилось? - тревожно спросил он.
- Ничего, Янка, - стараясь быть спокойным, ответил гвардии старшина. - Не задерживайся, веди бойцов, доколачивайте фашистов. Я полежу... В ногу что-то попало... Беги, Янка, беги! Я скоро догоню вас.
Короткий, но ожесточенный бой решил участь фашистского батальона и обоза. Лыжники обезоружили уцелевших немцев. В плен было захвачено пятьдесят стрелков и сорок подвод, нагруженных боеприпасами и продовольствием. Разведчики перенесли Смугляка на повозку с сеном. Он был ранен в пах и в ногу. В валенок натекла кровь, нога горела. Смугляк напрягал последние силы, чтобы не застонать от боли. Приподнимаясь, он приказал собрать трофейное оружие и не спускать глаз с пленных.
- Скоро подойдут наши, - сказал он.
На восходе солнца к окруженной лыжниками повозке, на которой лежал гвардии старшина, подошли три старика из деревни. Они привели двух немцев со связанными руками. Рыжебородый высокий старик окинул взглядом собравшихся и басовито спросил:
- Кто тут командир?
- Я командир, - ответил Смугляк. - Чем могу служить?
- Хрицев привели вот, - продолжал рыжебородый, указывая глазами на связанных фашистов. - Село спалить пытались. А потом услышали ваши выстрелы и решили спрятаться. Мы и захватил их. Хотели в овражке стукнуть, да раздумали.
Смугляк пожевал посиневшие губы.
- За поджег села стоило бы стукнуть их, но мы с пленными не воюем, папаша. Развяжите им руки, теперь они не опасны.
- Зверь и в клетке остается зверем, - нахмурил брови рыжебородый, переминаясь с ноги на ногу. - Вчера они забрали у нас последнюю пару коней и четырех коров забили. Млеко им дай, яйки. Все никак не нажрутся, проклятые!
Смугляк посмотрел вдоль дороги.
- Ничего, отец, это дело поправимое, - проговорил он. - Двух лошадей фашисты взяли, а сорок с лишним оставили. Возьмите-ка по одной повозке в дар от воинов.
Старики переглянулись.
- Это как же так? - опять заговорил рыжебородый. - Выходит, мы этих чертей за плату схватили? Хорошо ли будет, если мы возьмем у вас повозки? Что в селе подумают о нас?
- Не волнуйтесь, папаша, - вмешался в разговор Янка. - Вы оказали нам достойную помощь, а за это всегда благодарят. Да и колхозу кони нужны. Оставьте боеприпасы и гоните три повозки домой.
Когда старики скрылись с повозками, в село с восточной стороны вошел первый батальон гвардейского полка. Вслед за ним прибыл и командир разведроты Никитин. Быстрым взглядом окинул он обоз, пленных, и на лице его промелькнула довольная улыбка. Смугляк, не поднимаясь, слабым голосом доложил:
- Боевая задача выполнена, товарищ гвардии старший лейтенант. Потерь нет. А я... я ранен.
Никитин присел к нему на повозку.
- Сегодня же доложу о вас командиру дивизии, - проговорил он тепло и твердо. - Вы сделали больше, чем я ожидал. Благодарю! А теперь мы устроим вас в селе и оставим с вами солдата. Скоро сюда прибудет медсанбат. Видимо, вас эвакуируют во фронтовой госпиталь. Придется полежать. Но не сокрушайтесь. Адрес подразделения вы хорошо знаете, пишите нам. После выздоровления возвращайтесь в роту. Где мы остановимся - пока не известно. Не падайте только духом, товарищ гвардии младший лейтенант!
Смугляк удивленно открыл большие, уставшие глаза.
- Что смотрите? Я не ошибся, называя вас гвардии младшим лейтенантом, - продолжал Никитин. - Это воинское звание вам присвоено приказом командования. Генерал поздравляет вас.
И он крепко обнял Смугляка. Было уже светло. По крышам села катилось большое и багровое зимнее солнце.
*
В тыловом госпитале, который находился под Москвой в бывшем доме отдыха, Смугляка поместили в маленькую палату, где лежало еще двое: летчик и командир танковой роты. У них тоже были тяжелые ранения, а у танкиста еще и сильные ожоги лица. С ног до самого затылка он был обмотан бинтами и походил на склеенную скульптуру. Танкист сильно страдал, но старался держаться бодро и весело. Прикованный к постели, он вдруг вполголоса начинал петь "Ревела буря" или очень подробно рассказывать забавные случаи из жизни знакомых фронтовиков.
Нигде так быстро не сближаются люди, как в госпитале. К вечеру Михаил все знал о летчике и танкисте. Когда на ногу гвардейцу наложили гипсовую повязку и стало ясно, что лежать придется долго и без малейших движений, он загрустил. Танкист словно подслушал мысли товарища. Приподнял на губах бинт, чтобы удобнее было говорить, повернул голову в его сторону, сказал озабоченно:
- Терпи, разведчик. У медицины свои законы. Нарушишь режим - без ноги останешься. Это не интересно. Я уже второй раз с госпитальной койкой встречаюсь. Терплю.
Смугляк с благодарностью посмотрел на танкиста, подумал: "Железный человек! А почему бы и мне не быть таким?" Но как он ни крепился, бездеятельность все-таки угнетала его. Если первое время он мог думать о своем прошлом, часто вспоминать Тасю и Степана, то теперь не было и этого. Целыми днями гвардии младший лейтенант лежал на больничной койке и смотрел в потолок. В голове ни одной мысли. Это было страшно. Нужно чем-то заняться? И Смугляк предложил организовать коллективную читку исторических романов. Летчик и танкист согласились. После этого старшая медсестра охотно принесла им "Спартака" из госпитальной библиотеки. За читку принялся летчик Федя Грачев, моложавый и задушевный человек, ни при каких случаях не впадавший в уныние. Голос у него был мягкий, приятный, читал он быстро, без запинок, с правильным произношением. Слушать его не надоедало. Читали запоем, забывая "мертвый час". За короткое время были прочитаны "Чингиз-хан" и "Батый", романы "Степан Разин" и "Петр Первый". На очереди в намеченном списке значились: "Суворов" и "Емельян Пугачев", "Тихий Дон" и "Хождение по мукам". Старшая медсестра озабоченно кивала головой: "Не много ли они читают? Не утомляет ли их чтение?" Ежедневно после обеда она заходила в палату, отбирала у летчика книгу и, улыбаясь, говорила беспрекословно, строго: