Да утвердит Господь, Царь Царей, Трон Ваш в праведности и Престол Ваш в справедливости.
Базель, первый день августа,
год тысяча пятьсот тридцать пятый^.
Намёк на мюнстерских анабаптистов и «Мюнстерскую коммуну» 1534-1535 гг.— Прим. ред.
Книга I
О ПОЗНАНИИ
БОГА КАК ТВОРЦА И СУВЕРЕННОГО ПРАВИТЕЛЯ
МИРА
Глава I
О ВЗАИМОСВЯЗИ НАШЕГО ЗНАНИЯ1 О БОГЕ И О САМИХ СЕБЕ,
А ТАКЖЕ О ТОМ, КАК ОСУЩЕСТВЛЯЕТСЯ ЭТА ВЗАИМОСВЯЗЬ2
i. Почти вся наша мудрость — во всяком случае заслуживающая наименования истинной и полной мудрости — разделяется на две части: знание о Боге и обретаемое через него знание о самих себе3. Оба эти вида знания соединены друг с другом таким множеством связей, что не всегда легко отличить, который из них предшествует другому и порождает его. Во-первых, никто не может созерцать самого себя, не обратившись сразу же к созерцанию Бога, которым живёт и движется. Ведь ясно, что способности, заключающие в себе всё наше достоинство, принадлежат вовсе не нам, что всей своей силой и добродетелью мы обязаны Богу. Во-вторых, изливающиеся на нас капля за каплей небесные блага приводят нас к их неисчерпаемому источнику, подобно тому как приводят к своему источнику малые ручейки.
Но прежде всего обращать взор к небу нас заставляет то бедственное положение, в которое вверг всех людей мятеж первого человека — и не только в ожидании благ, которых мы лишены как люди бедные, сирые и алчущие, но и для того, чтобы пробудиться от страха и таким образом научиться смирению4. Ибо человек, лишившись небесных облачений, превратился в средоточие всяческой низости и вынужден
с великим стыдом выносить в своей наготе столько бесчестья, что впал в совершенную растерянность. Кроме того, необходимо, чтобы сознание наших бедствий жестоко терзало нас и тем самым хоть немного приближало к познанию Бога. Именно ощущение нашего невежества, тщетности усилий, нищеты, немощи, нечестия и порочности приводит нас к осознанию того, что только в Боге можно найти свет истинной мудрости, непоколебимую добродетель, изобилие всяческих благ и неподкупную справедливость. Когда же от созерцания Божьих благ мы обращаем взор на самих себя, то испытываем потрясение при виде собственного ничтожества и не можем не преисполниться отвращения ко всему, чтобы затем сознательно устремиться к Богу. Ведь каждый человек склонен к самодовольству, пока не знает своего истинного облика. Он похваляется дарами Божьими, словно пышными церковными облачениями, не ведая о своём ничтожестве или забывая о нём. Поэтому знание о самом себе не только побуждает человека к бого-познанию, но и является средством достижения знания о Боге.
2. Известно, что человек никогда не достигнет верного знания о себе самом5, пока не увидит лика Бога и от созерцания его не обратится к созерцанию самого себя6. В нас настолько укоренилась гордыня, что мы постоянно кажемся себе праведными и непорочными, мудрыми и святыми, если только наши нечестие, безумие и нечистота не бросаются в глаза слишком явно. Но мы не сумеем увидеть наших пороков, если будем смотреть только на себя, не думая одновременно о Боге, не соотнося своих суждений с Ним как с единственным верным мерилом. Ведь все мы по природе склонны к лицемерию7, и поэтому видимость правды нам приятнее самой правды. И поскольку всё, что нас окружает, полно обезображивающей нечистоты, а наш разум ограничен и зажат скверной этого мира, любая вещь, в которой хоть немного меньше низости, чем во всём остальном, уже очаровывает нас, словно воплощённая чистота. Это подобно тому, как глаз, привыкший видеть лишь чёрное, воспринимает коричневое или просто тёмное как царственную белизну. Можно привести и более убедительные примеры из области телесных ощущений, чтобы показать, насколько при оценке наших душевных сил и способностей мы склонны преувеличивать. Если мы смотрим вокруг при дневном свете, нам кажется, что наше зрение весьма остро; но стоит нам поднять глаза кверху и взглянуть на солнце, как их моментально ослепит невыносимо яркий свет. И тогда мы вынуждены признать, что наше зрение приспособлено к рассматриванию земных предметов, но его совершенно недостаточно, чтобы смотреть на солнце. То же верно и в отношении духовных благ. Пока мы глядим на землю и любуемся собственной справедливостью, мудростью и добродетелью, то испытываем полную удовлетворённость и предаёмся самообольщению вплоть до того, что почитаем себя за полубогов. Но едва мы обращаем свои помыслы к Богу и осознаём безупречное совершенство его справедливости, мудрости и добродетели, которые должны служить нам образцом,— всё тотчас меняется. То, что так нравилось нам под маской праведности, начинает издавать гнилостное зловоние нечестия; всё, что восхищало мудростью, кажется безумием; а всё, что являлось в прекрасном обличье добродетели, предстаёт просто как слабость. Таким образом, то, что кажется нам верхом совершенства, ни в малейшей степени не соответствует божественной чистоте.
3. Вот откуда ужас и смятение праведников8, о котором говорится в Св. Писании: всякий раз, когда они ощущали присутствие Бога, их охватывали печаль и томление. Пребывая вдали от Бога, они чувствовали себя уверенно и ходили с высоко поднятой головой, но стоило Богу явить им свою славу, как они приходили в смятение и ужас, впадали в уныние, испытывали смертельный страх и едва не лишались чувств. И нам становится понятно, что людей трогает и потрясает собственное ничтожество лишь тогда, когда они сопоставляют его с величием Бога.
Нам известно множество примеров такого потрясения — от Судей, через которых Бог правил в Иудее, до Пророков. В конце концов это вошло в предание древнего народа: «Мы умрём, ибо видели Бога» (Суд 13:22; Ис 6:5; Иез 1:28 и др.). В рассказе об Иове вся глубина человеческой немощи и скверны также показана через её сопоставление с божественной премудростью, добродетелью и чистотой — и не без основания! Мы видим, что Авраам, созерцая вблизи величие Бога, называет себя прахом и пеплом (Быт 18:28); что Илия закрывает лицо, не осмеливаясь приблизиться к Богу (3 Цар 19:13): настолько сильный ужас истытывают верные перед лицом высочайшего величия. Но что говорить о человеке, который всего лишь червь и прах, если даже херувимы и все ангелы небесные не осмеливаются взглянуть на Него? Именно это имеет в виду Исайя, когда говорит, что покраснеет луна и устыдится солнце пред ликом Господа Саваофа (Ис 24:23). Иными словами, когда Бог изольёт своё сияние или явит нам хотя бы его частицу, то всё, что было до сих пор светлейшего в мире, окажется по сравнению с Ним погружённым во мрак (Ис 2:10,19).
Итак, между нашим познанием Бога и познанием самих себя существует взаимосвязь, и одно служит другому. Тем не менее, порядок наставления требует рассмотреть в первую очередь, что значит познать Бога, и лишь затем перейти ко второму вопросу.
Глава II
ЧТО ЗНАЧИТ ПОЗНАНИЕ БОГА И КАКОВА ЕГО ЦЕЛЬ
i. Говоря о познании Бога, я имею в виду, что мы не просто принимаем существование некоего Бога, но знаем, что именно нам необходимо понять, что служит Божьей славе, короче — что полезно для нас. Ведь, строго говоря, не может быть и речи о знании Бога там, где нет никакой религии и благочестия9. Я не касаюсь пока богопознания особого рода, благодаря которому погибшие и проклятые приходят к Богу и обретают в Нём искупление во имя Иисуса Христа. Я говорю только о чистом и простом знании, к которому привёл бы нас естественный ход вещей, если бы его не нарушил Адам10.
Конечно, никто из человеческого рода, погибающего и отчаявшегося, не может почувствовать в Боге своего Отца, Спасителя и Заступника, пока Христос не явится Посредником между Богом и людьми и не примирит нас с Ним. Но всё же одно дело — знать, что Бог, будучи нашим Создателем, поддерживает нас своею силой и управляет нами через провидение, питает своей добротой и изливает на нас всяческие благословения, а другое дело — принять милость примирения, предлагаемую Богом во Христе. Бог познаётся в первую очередь как Творец — из совершенного устройства мира и из учения, содержащегося в Священном Писании, а затем предстаёт как Искупитель в лице Иисуса Христа.
Из этого проистекает двоякое богопознание11. Пока нам достаточно обратиться к первому его роду, второй же будет рассмотрен в своё время12. Наш разум в состоянии познать Бога лишь через какое-либо служение Ему. Однако недостаточно лишь смутно сознавать, что есть некий единый, достойный поклонения Бог. Мы должны быть убеждены в том, что Бог, которому мы поклоняемся,— единственный источник всех благ, и ничего не искать вне Бога. Именно это я и хочу сказать: Бог, создав этот мир, не только поддерживает его существование своим бесконечным могуществом, не только управляет им своей премудростью, хранит его своей благостью и в особенной мере заботится о справедливом устройстве жизни человеческого рода, о защите и поддержке его своей милостью. Он также даёт нам веру в то, что вне Его не может быть никакой мудрости, света, справедливости, добродетели, праведности, истины. А поскольку все эти вещи проистекают из Него как из первопричины, Он хочет научить нас ожидать всего этого только от Него, у Него искать, с Ним всё соотносить и принимать с благодарением.
Ибо осознание Божьих добродетелей — единственный учитель, способный научить нас благочестию, которое в свою очередь порождает религию. Я называю благочестием то сочетание благоговения перед Богом и любви к Нему, к которому приводит нас познание Божьих благодеяний. Ибо, пока люди не усвоят как следует, что они всем обязаны Богу, что они любовно вскормлены на его отцовской груди, что в Нём источник всякого блага, пока Он не станет единственной целью их устремлений — до тех пор они никогда не придут к искренней набожности. Более того, если люди не научатся полагать всё своё счастье в Боге, они никогда не станут истинно и самозабвенно поклоняться Ему.
2. Поэтому те, кто задаётся вопросом: что есть Бог? — предаются пустому мудрствованию. Для нас важнее знать, каков Он и какова его природа13. Ведь что пользы вместе с эпикурейцами признавать существование некоего бога, не заботящегося о мирских делах и наслаждающегося праздностью14? Что толку познавать бога, с которым нам нечего делать? Скорее напротив: познание Бога должно в первую очередь внушать нам страх и почтение к Нему, а затем научить нас искать в Нём все блага и возносить Ему хвалу.
И в самом деле, как мог бы Бог завладевать нашими мыслями, если бы мы, будучи его созданием, не размышляли бы вновь и вновь о том, что мы по естественному праву и праву тварности находимся под его властью, о том, что мы обязаны Ему жизнью и что всё, что бы мы ни предпринимали и ни делали, мы должны соотносить с Ним? Если же это так, то жизнь наша извращена и находится в плачевном состоянии, если не посвящена служению Богу, ибо только его воля с полным основанием может быть для нас законом. С другой стороны, невозможно ясно увидеть, каков Бог, не чувствуя в Нём источник и первоначало всех благ, к которым влечёт людей, если только глубокая порочность не отвращает их вообще от поисков доброго и праведного. Ибо, во-первых, благочестивая душа не создаёт себе Бога по своей прихоти, но созерцает Бога истинного и единого. Во-вторых, она не выдумывает о Нём то, что ей самой кажется хорошим, но удовлетворяется тем, что Он сам объявляет о Себе, и старается не выйти в безумной дерзости ни на шаг за пределы открытого ей.
Познав таким образом Бога и чувствуя, что Он правит всем, душа доверяется его защите и покровительству и всецело Ему предаётся. Сознавая Его Творцом всяческих благ, она обращается к Нему с мольбой и ожидает от Него помощи в беде и нужде. Уверенная в его доброте и милосердии, душа уповает на Бога и не сомневается, что может положиться на Него в любых превратностях судьбы. Считая Бога Господом и Отцом, душа с полным основанием склоняется перед его превосходством, почитает Божье величие, способствует возрастанию его славы и повинуется его заповедям. Признавая Бога справедливым Судьёй, душа всё время держит перед мысленным взором его Престол и обуздывается страхом оскорбить Его.
Однако её не ужасает Божий суд, и она не желает избежать его, даже если бы имела такую возможность. Напротив, в Судье неправедных она видит благодетеля верных, ибо знает, что Ему — как Богу — подобает воздавать нечестивцам по делам их, а праведникам даровать жизнь вечную. Кроме того, душа удерживается от злых дел не только из страха перед наказанием, но, любя Бога и благоговея перед Ним как перед Отцом, смиренно почитая Его как Учителя и Начальника над собою, она боится оскорбить Его, даже если бы не было никакого ада. Такова истинная и чистая религия — вера, соединённая с трепетным страхом Божьим15. При этом страх подразумевает добровольное почитание и влечёт за собой подобающее служение в том виде, в каком
сам Бог определил это в своём Законе. К сказанному следует добавить, что все люди воздают почести Богу, но немногие почитают Его истинно, ибо все соблюдают внешнюю благопристойность, но очень немногие преданы Богу всем сердцем.
Глава III
О ТОМ, ЧТО ЗНАНИЕ О БОГЕ ОТ ПРИРОДЫ УКОРЕНЕНО В СОЗНАНИИ ЛЮДЕЙ16
i. Мы считаем несомненным, что люди обладают врождённым чувством божественного17. Ибо Бог вложил в каждого человека знание о Себе, дабы никто не мог сослаться на своё невежество. Постепенно, по капле Он обновляет в нас память об этом, чтобы впоследствии, когда все мы, от первого до последнего, познаем, что Бог есть и что Он сотворил нас, мы сами свидетельствовали бы против себя в том, что не почитали Его и не посвятили свою жизнь служению Ему. Если же кто-нибудь предпочитает незнание, чтобы ничего не ведать о Боге, то, вероятно, самый подходящий пример для себя он найдёт среди совершенно тупоумных людей, едва ли знающих и то, что такое человек. Даже язычник Цицерон утверждает, что нет такого столь варварского племени и столь грубого и дикого народа, который не обладал бы глубоко укоренённым убеждением в существовании некоего Богаа 18. Они имеют начатки религии, даже если в остальном ничем не отличаются от животных.
Из этого видно, что знание Бога прочно овладело сердцами людей и укоренилось в глубинах их существа. Поскольку от начала мира не было ни одной страны, ни одного селения, ни одного дома, которые сумели бы обойтись без религии, то представляется очевидным, что весь человеческий род обладает неким запёчатлённым в сердце чувством божества. О том же по-своему свидетельствует идолопоклонство.
а Цицерон. О природе богов, I, 16, 43.
Ведь нам хорошо известно, сколь неохотно люди соглашаются унизить себя и признать превосходство других творений. Представляется замечательным по силе проявление чувства божества, неистребимого в сознании человека, когда люди предпочитают поклоняться куску дерева или камню, нежели прослыть абсолютными безбожниками. Оказывается, людям легче преодолеть свои природные побуждения, чем обойтись без религии. В самом деле, насколько должна быть подавлена в них природная гордыня, если они в стремлении почтить Бога доходят до такого унижения, отбросив свою привычную спесь!
2. Поэтому все разговоры о том, что религия была изобретена хитрыми и ловкими людьми, чтобы держать в узде простой народ,— не более чем пустословие. Получается, что для людей, заповедовавших добросовестное служение Богу, божество ничего не значило19. Я же утверждаю, что многие лукавые хитрецы нарочно портили веру, чтобы принудить простой народ к нерассуждающему поклонению и, запугав, сделать его послушнее. Но им никогда бы не удалось осуществить свой замысел, если §ы в сознании людей уже не существовало предрасположения к поклонению Богу и даже убеждения в необходимости поклоняться Ему. Именно из него, как из семени, проистекает склонность к религии.
Более того, кажется невероятным, чтобы пожелавшие воспользоваться идиотизмом невежд вовсе были лишены знания о Боге. Ведь и в древности, и сегодня многие дерзают отрицать существование Бога. Однако что бы ни утверждали эти люди, они обязательно должны ощущать то, чего предпочитают не замечать. История не знает более безудержного, дерзкого и жестокого человека, чем римский император Калигула20. Между тем никто не обнаруживал и большего, чем он, страха, тоски и уныния при малейшем признаке Божьего гнева. Таким образом, как бы он ни пытался презирать Бога, всё же помимо своей воли он трепетал перед Ним от ужаса. То же самое происходит и с соблазнителями верующих: чем с большей дерзостью кто-то из них насмехается над Богом, тем сильнее трепещет даже при шорохе упавшего с дерева листа. Я спрашиваю вас: разве это не величие Божье мстит за себя потрясением их совести, потрясением тем более сильным, чем настойчивее они пытаются избежать его? Они ищут всяческие лазейки, чтобы укрыться от присутствия Бога и таким образом изгнать Его из своего сердца, но волей-неволей оказываются со всех сторон охва-
ценными Им и не могут вырваться. И даже если порой они воображают, что всё это ушло, им вновь и вновь приходится держать ответ: ощущение величия Бога рождает в них новое беспокойство. Так что если они и получают какую-то передышку, то она подобна сну пьяниц или буйно помешанных, которые и во сне не знают покоя, непрестанно терзаемые жуткими, наводящими ужас видениями. Поэтому самые отъявленные нечестивцы должны служить нам примером того, что Бог даёт познать Себя всем людям, и печать этого знания неистребима.
3. Как бы то ни было, в этом решающий момент для всех, справедливо полагающих, что чувство божественного запечатлено в человеческом духе так глубоко, что истребить его невозможно. О том, что уверенность в существовании Бога укоренена во всех людях по природе и неотъемлема от них, как плоть от костей, свидетельствуют ярость и бунт нечестивцев, неистово, хотя и безуспешно пытающихся избавиться от страха Божьего. В старину некий Диагор21 и ему подобные развлекались насмешками над всеми религиями в мире. Сицилийский тиран Дионисий расхищал храмовое имущество и при этом смеялся, словно Бог ничего не видит22. Но смех этот застревает в горле, потому что совесть нечестивца постоянно точит изнутри какой-то червь, причиняя такую жгучую боль, какой не вызывают и прижигания.
Не стану, подобно Цицерону, утверждать, что все заблуждения со временем рассеиваются, а религия возрастает и крепнет день ото дня23. Напротив, мы видим, что, сколько существует мир, он пытается отбросить всякое познание Бога и любыми способами подорвать служение Ему. Я только хочу сказать, что, несмотря на упорное желание забыть о Боге, всячески лелеемое нечестивцами с гнилой душой для того, чтобы вызвать презрение к Нему, всё же ощущение его величия, которое они всеми силами пытаются заглушить, пробивается наружу. Отсюда я заключаю, что этой науке научаются не в школе, но каждый человек становится в ней магистром и доктором уже в материнском чреве. Сама природа этого знания не допускает забвения, как бы ни стремились к этому многие люди. Если же каждый человек рождается и живёт способным к богопознанию, а богопознание чахнет и исчезает без продвижения к указанной мною цели, то очевидно, что все, кто не направляет к этой цели свои мысли и дела, сбиваются с пути и уклоняются от предназначения, ради которого и были сотворены. Это знали уже языческие философы. Ведь именно это имел в виду Платон,
А*
говоря, что наивысшее благо для души — уподобиться Богу, когда, познав Его, она целиком преображается в Нём. Поэтому прав был персонаж Плутарха, доказывавший, что если из жизни людей устранить религию, то они ни в чём не будут возвышаться над дикими животными, но окажутся куда более жалкими созданиями, ибо, терзаемые множеством невзгод, будут вынуждены в тоске и раскаянии вести жизнь, полную бед и тревог. Отсюда следует, что только религия даёт нам превосходство над дикими зверями: благодаря ей мы устремляемся к бессмертию.
Глава IV
О ТОМ, ЧТО ЗНАНИЕ О БОГЕ ЗАГЛУШЕНО ИЛИ ИСКАЖЕНО У ЛЮДЕЙ ОТЧАСТИ ИЗ-ЗА ИХ ГЛУПОСТИ, ОТЧАСТИ ИЗ-ЗА НЕЧЕСТИЯ
i. Итак, опыт показывает, что сокровенным вдохновением Божиим семя религии посеяно во всех людях. С другой стороны, трудно найти одного человека из ста, который бы лелеял это семя в своём сердце, чтобы оно проросло. Но нет никого, в ком бы оно погибло окончательно: так велика необходимость в его плодах. Однако одни люди погружаются в безумные суеверия, другие злонамеренно и обдуманно отвращаются от Бога. Так или иначе, все сбиваются с пути истинного богопознания. Вследствие этого в мире не осталось подлинного благочестия. Мои слова о том, что некоторые люди склоняются к суевериям и впадают в них просто по ошибке, не следует понимать в том смысле, будто их невежество служит оправданием преступления: ведь их слепота почти всегда сопровождается горделивым самомнением и заносчивостью. Соединённое с гордыней тщеславие — вот причина того, что в поисках Бога никто не поднимается над самим собой, как должно, но все прилагают к Нему мерку своих телесных чувств, что совершенно нелепо.
К тому же вместо добросовестного вопрошания, ведущего к более или менее надёжному знанию, люди из любопытства упражняются
в бесполезных измышлениях. Поэтому они познают Бога не таким, каким Он сам открывает Себя, но воображают Его в том виде, в каком им рисует Бога их собственное дерзкое воображение. Так перед ними разверзается пропасть, и с какого бы края они ни подходили к ней,— всё равно неизбежно срываются вниз. За что бы они потом ни принимались, желая почитать Бога и служить Ему,— ничто не будет поставлено им в заслугу, так как они почитают не Его, а собственные мечты и фантазии. Эту извращённость клеймит св. Павел, когда говорит, что называвшие себя мудрыми «обезумели» (Рим 1:22). Несколько выше он объявляет, что они «осуетились в умствованиях своих»; а чтобы не нашлось извинений их вине, добавляет, что слепота их заслуженна. Ведь они не пожелали довольствоваться умеренностью и смирением и взяли на себя больше, чем дозволено. В результате они сознательно и добровольно блуждают во мраке, обезумев в своей испорченности и своём высокомерии. Безумие их непростительно, ибо причина его не только в пустом любопытстве, но и в неумеренном стремлении знать больше, чем это им доступно, соединённом вдобавок с непомерным ложным самомнением.
2. Слова Давида о том, что безумцы и нечестивцы говорят в сердце своём «нет Бога» (Пс 13/14:1), прежде всего следует отнести к тем людям, которые, закрыв глаза на свет природы, добровольно впадают в одичание, как мы это сейчас увидим. В самом деле, есть много людей, закосневших во грехе по своей дерзости и по привычке, в ярости отбрасывающих всякую память о Боге. Однако она снова возвращается к ним в силу заложенного в них чувства и непрестанно взывает к ним изнутри. А чтобы их ярость выглядела ещё отвратительнее, Давид говорит, что они отвергают Бога, но не так, что оспаривают его бытие, а так, что, лишая Его дел судьи и правителя, запирают Его в бездействии на небесах. Нет ничего более неподобающего Богу, чем устраниться от правления миром, предоставив всё воле случая; закрыть глаза на прегрешения, оставив их безнаказанными, и дать волю нечестивцам. И Давид заключает, что всякий, кто оправдывает себя, льстит себе и пребывает в беспечности, не пытаясь честно осознать содеянное, тот отрицает существование Бога.
Давид считает справедливой карой неба то, что глаза нечестивцев заплывают жиром и они не видят ни зги даже широко открытыми глазами. Он поясняет свою мысль: «Нет страха Божия пред глазами его [беззаконного]» (Пс 35/36:2). Так, нечестивые похваляются своими злодеяниями, ибо убеждены, что Бог с них не взыщет (Пс 9:25). Поэтому, несмотря на понуждение к познанию Бога, они уничтожают его славу, как бы лишая Бога всевластия. Поскольку Бог не может отречься от Себя, будучи, по словам св. Павла (2 Тим 2:13), всегда подобным самому Себе, эти канальи творят себе мёртвого и лишённого могущества идола, и их справедливо обвиняют в отречении от Бога. К тому же нужно заметить, что как бы они ни боролись со своим чувством и как бы ни желали изгнать Бога не только из сердца, но и с небес, засасывающее их безумие не в состоянии помешать Богу силой приводить их порой к своему престолу Судьи. Но поскольку их не удерживает страх, они свирепо набрасываются на Него, и эта слепая ярость свидетельствует о том, что они забыли Бога и совершенно одичали.