Ветер вырвал фонарь из рук. "Летучая мышь" мелькнула в снежной круговерти и погасла. Доктор кинулся за фонарем. Его опрокинуло и покатило.
"До откоса пятнадцать метров, - пронеслось в голове. Внизу замерзла бухта. Упаду - расшибусь насмерть"
Он зацепился ногами за кочку.
Слетела с руки и исчезла рукавица.
Ветер не давал дышать, он забивал воздух в горло, мешал выдохнуть. Мороз сковывал веки. Рука, рука... Она уже побелела.
Доктор собрал все силы и пополз туда, где должен был быть дом. Только бы не проползти мимо. Тогда конец.
Через двадцать минут он сидел в кухне и растирал спиртом руку. О том, что ему сегодня придется сходить на метеостанцию еще два раза, он старался не думать.
Савенко сварил в кастрюльке кофе, налил его в чашку с именным вензелем.
- Доктор, - услышал он тихий голос из комнаты Ушакова. - Николай Петрович!
Неудобно пить кофе без начальника острова. Савенко задумался на несколько секунд, поколебался и налил немного дымящегося кофе во вторую чашку. На донышко. Потом с двумя чашками в руках зашел в комнату Ушакова.
- Вы неплохо выглядите, - заметил он, поздоровавшись. - За это вам поощрение - кофе. Недельки через полторы можно будет встать и походить. Но дома, не на морозе. Иначе сляжете снова.
- Что с вашей рукой?
- Пустяки.
Савенко пощупал пульс больного.
- Не пойму только, зачем я три раза в день хожу на метеостанцию. Вот сегодня... Обморозил руку, чуть не скатился под откос. Я не пропустил ни одного наблюдения.
- Вы можете гордиться.
- Я не гордый, Георгий Алексеевич. Я не понимаю того, что зовется мартышкин труд. Кому нужны мои наблюдения? Зачем я составляю таблицы, черчу графики? Если бы у нас была радиостанция, тогда все ясно. Мои наблюдения сопоставили бы с другими, подсчитали - пожалуйста, смотрите, вот она, погода в Арктике! Судам надо идти туда-то, здесь ожидается пурга, а тут - приличная погода. Кому понадобятся мои отчеты через год или два?
- Согласен и не согласен с вами. Конечно, будь у нас радиостанция, ваши сведения пригодились бы сразу. Но они для науки не пропадут. Вы пока один делаете что-то полезное для науки.
- Не вижу смысла.
- Смысл есть. И немалый. Сведения о погоде в районе острова Врангеля понадобятся ученым. Они раскроют тайны арктических закономерностей. Для этого нужны многолетние наблюдения. Лучше бы - за сто и больше лет.
- Ну, если только так, - уныло согласился Савенко.
- А радиостанция прибудет следующим пароходом. Представьте: телеграммы, музыка... Мы не знаем сейчас, что делается в стране, в мире. И о нас ничего не знают.
- Вот то-то и обидно.
- Зато тем, кто нас сменит через два года, будет легче. Мы обживем остров, пообвыкнут и эскимосы. Разузнаем все здешние секреты. Эта мысль, доктор, помогает мне бороться с болезнью.
- Что ж, неплохо чувствовать себя первопроходцем. В этом есть нечто приятное и нужное для жизни на острове. Поскольку вы заманили меня сюда...
- Я давал объявление в газете. Вы доброволец.
- Заманили, заманили. И потому выздоравливайте побыстрее. Я требую, как человек, поверивший вам. И эскимосы без вас скучают. Ждут, когда вы поедете с ними на охоту.
По коридору застучали мерзлые подметки. В проеме двери появилась обсыпанная мелким снегом фигура. Человек скинул малахай, доктор узнал Нанауна.
- Нанаун?
- Я пришел. Плохо, доктор. Сестра плохо. Отец послал к тебе.
- Что с ней?
- Не знаю. Отец тоже не знает. Ты пойдешь?
- Разумеется. - Доктор поставил на стул недопитую чашку и бросился одеваться. - Подожди меня, Нанаун. Я не найду дороги.
- Не найдешь, - произнес спокойно подросток. И пояснил Ушакову: - В сестру забрался злой дух. Ничего не ест, не пьет.
- Злых духов нет, - Ушаков поднялся на постели. Он заметил недоверчивую гримасу подростка. - А если он есть, доктор прогонит его.
- Доктор умеет. У него есть такая палочка, он ее ставит сюда. Нанаун показал себе под руку.
- Еще много в поселке больных?
- Ся. Не знаю. - Нанаун вспомнил, что Ушакову нельзя говорить про болезни.
Он вышел в тамбур, подождал доктора. Обвязал его ремнем, конец взял в руки. И полез наружу. Доктор протолкнулся в отверстие, глотнул морозного воздуха, ощутил удар ветра и закашлялся. Ремень натянулся.
Савенко покорно побрел, низко наклонившись к земле. Он оглянулся, попытался разглядеть силуэт дома, но ничего не увидел. И дороги не было видно. Тогда он просто закрыл глаза - они ему с проводником не нужны.
Ремень ослаб. Савенко открыл глаза. Он стоял прямо перед ярангой. Нанаун откинул полог, доктор согнулся и протиснулся внутрь. В первом помещении горел костер. Дым от него не мог выйти в отверстие наверху - его вталкивал назад ветер - и густо клубился в яранге. Доктор зажмурился, вполз во внутреннее помещение. Там было жарко, пахло нерпичьим жиром, потом и подтухшим мясом. От блестевших в свете жирника тел зарябило в глазах. На почетном месте он заметил хозяина яранги.
- Ты пришел, - сказал тот.
Доктор протер очки, разглядел Аналько с шаманским бубном. Эге, это его соперник по медицинскому делу. За время болезни Ушакова он осмелел, не боится шаманить в открытую.
Отец Нанауна позвал Аналько к больной второй раз. Эскимос не верит шаману, он верит доктору в круглых очках. Но его уговорила жена.
- Пей чай, доктор. Немного отдыхай.
Савенко принимает в руки чашку чая. Оглядывается, ищет больную. Ее загородил Аналько.
- Аналько, - опустив глаза, говорит хозяин. - Доктор может вылечить мою дочь. Но он не умеет говорить с духом ветра. Ты заставь ветер утихнуть, тогда будет лечить доктор. Ему ветер мешает.
- А он не станет ругаться, что я стучу в бубен?
Савенко отворачивается. Не хватало еще, чтобы он разрешил шаманить в яранге.