После Великого переселения народов, отмеченного историками в V–VI веках, и прихода Средневековья, развитие научной мысли остановилось до IX века. Только в древлехранилищах и библиотеках монастырей были спасены от уничтожения, по выражению ученого-океанолога Ю. М. Шокальского, «обломки бывшего длительного развития Европы». «Все наследие опыта и умственной работы погибло и надолго стало недоступным, все приходилось начинать сызнова»115.
Поэтому вся первая половина Средних веков представляет собой обширную историческую «лакуну», огромный пробел, в том числе и в части изучения арктического Севера. О том, какие были представления о северных странах у писателей в последующие периоды, можем узнать, начиная с сочинения знаменитого географа и летописца XI столетия ученого-схоластика Адама Бременского, прозванного историками «Геродотом Севера».
В 1068 году Адам прибыл из Бремена в Гамбург ко двору архиепископа Адальберта и, став его приближенным, повсюду сопровождал это высокопоставленное духовное лицо. Естественно, он имел возможность беседовать со всеми людьми, кто приезжал к архиепископу. После смерти Адальберта Адам стал его преемником, затем удалился в монастырь, расположенный недалеко от Гамбурга, где написал свое бессмертное сочинение «Деяния епископов Гамбургской церкви» (Gesta Hammaburgensis ecllesiae pontificum), а после 1081 года скончался.
В этом труде, созданном Адамом где-то после 1075 года, пользующемся широкой известностью и популярностью вот уже почти тысячу лет, помимо описания миссионерской деятельности гамбургских проповедников, подробно рассказывается о северных землях. Четвертая книга сочинения получила название «Описание северных островов».
По свидетельству Адама Бременского, со слов датского короля Свена II Эстридсена (1042–1074) он записал приключения королевских подручных — проповедников-клириков, направленных в Норвегию и Швецию для обращения в христианство туземных народов. Вероятно, король поведал ему также о многих островах Севера — об Исландии, Гренландии, Оркнейских и других островах, а также Винланде (побережье Северной Америки). Он дал очень подробное описание Скандинавии и Балтийского моря.
По словам Адама, Балтийское море называется так оттого, что оно поясообразно простирается через все скифские земли до Греции. При его описании, и об этом Адам сам сообщает, он использовал сочинения Эйнхарда, известного франкского историка IX века, автора «Жизни Карла Великого». Тот писал, что «от Западного океана простирается некий залив», а Адам продолжил:
«Оный залив местные жители называют Балтийским, так как он тянется через области скифов вплоть до Греции на большое расстояние наподобие пояса116. Его также именуют морем Варвар ским, или Скифскими водами, потому что по его берегам обитают варварские народы»
Западным океаном средневековые писатели называли Атлантический океан. Налево лежит Ирландия, направо Норвегия, — сообщает далее Адам, — а в северном направлении находятся острова Исландия и Гренландия, где начинается океан, называемый Сумрачным. За Винландом уже нет больше обитаемой земли, там царство невыносимых льдов и непроницаемого мрака.
В те времена не знали, насколько простирается Балтийское море на восток. Говоря о невероятных трудностях северного плавания, Адам в своей книге сетует о том, что даже мужественному норвежскому королю Харальду III Суровому (Хардради), предпринявшему сопряженное с большими трудностями и опасностями морское путешествие ради исследования величины этого моря, не удалось достичь цели. Путешественникам пришлось вернуться, сообщает Адам, «сломленными и побежденными двойной опасностью — штормами и пиратами». Под пиратами он подразумевал викингов, которых в свою очередь западноевропейцы называли аскоманнами.
Упоминает Адам и нашу Русь. По утверждению данов (датчан), протяженность Балтийского моря проверена ими не раз, некоторые при благоприятном ветре добирались из Дании до Острогарда Руссии за один месяц:
«Даны-варвары именуют Руссию Острогардом из-за того, что она расположена на востоке и, как орошаемый сад, изобилует всяческим добром. Ее также называют Хунгардом, так как изначально там жили хунны».
По направлению к северу от Дании Адам перечислил реально существовавших нордманнов (норвежцев), данов, готов, свеонов (шведов) и тут же упоминает о соседствующих с ними фантастических амазонках. Сведения о пресловутых женщинах-воительницах, якобы обитавших на Севере, были ошибочно занесены в свои труды средневековыми писателями. По мнению автора книги «Викинги» Г. Джонса, это, вероятней всего, упоминавшиеся в исландских сагах квены, а также квенас путешественника в Белое море Оттара, чье племенное самоназвание, финское и лапландское, позднее было неправильно истолковано как производное от древнескандинавского kván, kvæn — женщина. Из-за этого Квенланд — западное побережье Ботнического залива, — по недоразумению превратилось в землю или край амазонок, terra feminarum у Адама Бременского117.
За ними, далее сообщает Адам, между «краем женщин» и Руссией (Ruzzia), обитают племена: визи (Wizzi), мири (Mirri), лами (Lami), скути или чути (Scuti). Нетрудно заметить, что Адам под этими названиями, вероятно, подразумевал наши летописные — весь (визи), мерю (мири), чудь (скути или чути). Хотя последнее название племени можно отнести и к скифам (Scythi).
Адам Бременский дал подробнейшее описание Скандинавских стран, в первую очередь Швеции и Норвегии, именуя их Свеония (Сведия) и Нордманния, соответственно, а северных обитателей полуострова — свеонами и нордманнами, позднее превратившихся в норманнов у средневековых писателей.
«Свеония и Нордманния две обширнейшие северные страны, в мире нашем до сих пор почти не известные. Сведущий король данов рассказывал мне, что Нордманнию с трудом можно пересечь за месяц, а Свеонию, двигаясь быстро, — за два. <…> Обе эти страны заключены среди высоких гор, в большей мере Нордманния, хребты которой опоясывают Свеонию. <…>
Свеония — страна богатейшая, земля, изобилующая плодами и медом. Кроме того, она превосходит все прочие области по приплоду скота, отличается благоприятными лесами, а вследствие удобства рек повсюду полна чужеземными товарами. И никакими силами не назовешь ты того, чего не было у свеонов, разве что как любимую и чтимую нами гордыню. Ибо все символы нашей мнимой славы, такие, как золото, серебро, царские кони, бобровые и куньи шкурки, которые, поражая нас, делают из нас безумцев, они ни во что не ставят. Свеоны не знают меры только в связях с женщинами. Каждый их них в соответствии со своими возможностями одновременно имеет двух, трех или более жен; богачи и знать держат их без числа. Все сыновья, рожденные в подобном браке, считаются законными. Если же кто-либо спознается с чужой женой, или силой возьмет девушку, или разграбит чье-нибудь добро, или совершит беззаконие, он наказывается смертной казнью. Хотя все гипербореи118 отличаются гостеприимством, наши свеоны в этом отношении выделяются особо.
Позорнее всего считается у них отказать в гостеприимстве проезжающим, так что они даже устраивают между собой состязание, каждый стремясь показать, что именно он достоин принимать гостя. [Свеон] принимает гостя по всем законам гостеприимства и в каждый из дней, сколько приезжий пожелает оставаться, наперебой водит его в гости ко всем своим друзьям. Подобная добродетельность у них в обычае. <…>
Многочисленны народы свеонов, они славятся своей силой и битвами, в которых независимо от того, сражаются ли на конях или на кораблях, показывают себя превосходными воинами. Поэтому, очевидно, они обуздывают своей мощью остальные северные народы. Короли свеонов происходят из древнего рода, однако их власть зависит от мнения народа: то, что будет всеми одобрено на общем собрании, король должен утвердить, если только ему не покажется лучшим другое решение, которому подчиняются свеоны — иногда против воли. Таким образом, дома они пользуются равноправием. Но, отправляясь в сражение, свеоны во всем повинуются королю или тому, кто покажется королю способнее прочих. <…>
Между Нордманнией и Свеонией живут вермиланы, финнеды и другие народы… На границе Свеонии и Нордманнии, в северной ее части, обитают скритифинны, которых даже дикие звери не трогают на своем пути»
В конце книги Адам отводит место для описания древней Норвегии, являющейся, по его словам, самой «отдаленной областью мира». Норвежцев он хвалит, как простой, трудолюбивый, богобоязненный пастушеский народ, оставивший с принятием христианства викингские набеги и морские разбои. Даже самые знатные из них, подчеркнул писатель, живут скотоводством и трудом своих рук. Как уже знаем, это был конец эпохи викингов:
«Сегодня Нордманнию называют Норгвегией. <…> Данная область в длину простирается до самых отдаленных пределов Севера — от этого происходит ее название. Нордманния начинается у скалистых побережий тех вод, которые обычно именуют Балтикой. Затем ее хребты поворачивают на север и ведут свои изгибы вдоль берега ревущего океана, заканчиваясь в Рифейских горах, где и угасает изможденный мир. Нордманния, кроме суровых гор и чрезмерного холода, отличается еще к тому же совершенной бесплодностью, будучи пригодна для скотоводства. Стада животных держат в степях, подобно древнему обычаю арабов. Скотоводство проникает во все области жизни нордманнов: молоко они употребляют в пищу, а из шерсти делают одежду.
В Нордманнии воспитываются храбрые воины, ибо сочные плоды не смягчают их нрав. Нордманны чаще нападают на других, чем подвергаются нападениям. С соседними свеонами они сосуществуют без вражды, в то время как от данов — столь же бедных, как они сами, — нордманны иногда терпят нападения, не оставляя, однако, их без ответа. Движимые недостатком дела на родине, они обходят весь мир и посредством пиратских набегов на всевозможные земли добывают богатства, которые привозят домой, восполняя таким образом неудобства своей страны. Но после принятия христианства, напитавшись благотворными знаниями, они научились почитать мирную жизнь и истину, довольствуясь исконной своей бедностью. А то, что собрали, предпочли раздать и рассеять, вместо того чтобы, как прежде, собирать рассеянное. <…> Они — самые умеренные из всех смертных: как в пище, так и в нравах нордманны старательно придерживаются скромности и воздержанности. <…> Во многих областях Сведии и Нордманнии пастухами скота бывают даже весьма знатные люди, по обычаю отцов своих живущие трудом своих рук».
Но у Адама Бременского эти, вероятно, правдивые сведения переплетаются с какими-то баснословными фантастическими рассказами, широко распространенными в те времена в средневековой Европе.
На берегу Балтийского моря существует земля женщин, в которой живут упоминавшиеся выше амазонки-воительницы. О размножении этого народа ходили разные слухи, в чем не сомневался и Адам, что оно происходит через совокупление с обитающими там чудовищами. Дети мужского пола амазонок рождаются киноцефалами, представляющими собой каких-то страшилищ с собачьими головами (не о неврах ли Геродота он говорил?), а дети женского пола вырастают нормальными девушками, только ненавидящими мужчин. У киноцефалов голова расположена на груди, и они лают вместо того, чтобы говорить. Их якобы даже видали пленными на «русских рынках».
«Говорят, где-то на берегах Балтийского моря обитают амазонки, их страну называют теперь раем женщин. Иные рассказывают, что амазонки становятся беременны, выпив воды. Другие говорят, что они зачинают либо от проезжих купцов, либо от тех, кого берут в плен, либо наконец от чудовищ, которые в этих землях не редкость. Последнее, полагаем, наиболее вероятно. Когда дело доходило до родов, то оказывается, что, если плод мужского пола, это киноцефал119, а если женского, то совершенно особая женщина, которая будет жить вместе с другими такими же, презирая общение с мужчинами. Если же в их край приезжает какой-нибудь мужчина, они изгоняют его совершенно по-мужски. Киноцефалы — это те, которые носят на плечах [песью] голову. Их часто берут в плен в Русии, а говорят они, мешая слова и лай»
Тиандер очень остроумно заметил, что если обратить внимание на коренного жителя Северной Скандинавии — лапландца, одетого в малицу или совик, то у него очень трудно отличить шею, так как куколь — верхняя часть меховой зимней одежды, сливалась с нижней, составляя одно целое. И у человека, который впервые видел этих странно одетых людей, создавалось впечатление, что у них голова находится на груди. Причем туземцы говорили, вероятно, непонятным, режущим ухо чужестранцу, «лающим» голосом, поэтому неудивительно появление таких баснословных слухов о существовании фантастических народов. Кстати, ничего удивительного не было в том, что иностранец мог увидеть в Древней Руси пленного лопаря, — новгородцы к тому времени уже достигли Кольского полуострова и обложили данью тамошних аборигенов. Что, естественно, не всегда проходило мирным путем.
Далее, явно путая географическое положение Урала, Адам пишет, что Швеция находится вблизи Рифейских гор, представляющих собой снежный хребет, населенный дикарями.
«С востока к Свеонии примыкают Рифейские горы с их пустынными местностями и глубокими снегами, доступ в те края закрывают стада звероподобных людей. Там живут амазонки, кеноцефалы и циклопы, у которых один глаз во лбу».
Не секрет, большинство современных ученых считают, что Рифейские горы античных писателей — это Урал (Каменный Пояс русских летописей). Хотя существуют и другие мнения. Поэтому, на наш взгляд, Адам Бременский ошибочно полагал, что Рифейские горы сразу с востока примыкают к Швеции, в результате чего и легендарные гипербореи превратились у него в датчан, шведов и норвежцев.
О самых северных народах, обитающих на побережье океана, у Адама такие же туманные представления, как и у большинства средневековых писателей: их считали магами и колдунами, которые якобы знали все, что «делается с людьми на земле», и которые обладали такой магической силой, что своими заклинаниями могли заставить выброситься на берег моря даже огромных китов. Здесь речь шла наверняка о финнах и биармах, славящихся своим чародейством.
В суровых горах живут также женщины с бородами, далее сообщает он, иногда встречаются лесные люди, одетые в звериные шкуры и произносящие непонятные слова со скрежещущим звуком. Говорит Адам и о племенах, обитающих в горах, под знакомым нам уже названием — скритифинны, которые, по слухам, не могут жить без снега и по снежным горам бегают быстрее, чем звери. Вероятно, здесь Адам, как и предыдущие авторы, говорит о саамских племенах.
«Все жители Норвегии — христиане, кроме тех, кто обитает в дальних северных областях у океана. Среди последних, говорят, до сих пор имеют такую силу колдовские чары и заклинания, что они утверждают, якобы знают, что происходит с любым человеком в этом мире. Посредством громкого бормотания они вызывают на берег моря больших рыб, а также делают многое другое, что в книгах именуют злодеяниями. <…> Тамошние горы, ужасающие вечными снегами, римские авторы именовали Рифейскими хребтами. Скритифинны не могут жить без холода и снега, а быстротой передвижения по глубоким снегам они превосходят даже диких зверей».
Севернее Норвегии, пишет Адам, уже не найдешь ни одного человеческого поселения, лишь «ужасающий зрение беспредельный океан, что обнимает весь мир». В те времена о море, омывающем Данию и Норвегию, морские путешественники рассказывали много чудесного, например, что море около Оркнейских островов становится густым из-за обилия соли, так что корабли там могут двигаться только при сильной буре, поэтому его и называют Либерсее, что означает — Свободное море. Кстати, в XI и последующих веках еще долго жили рассказы о непроходимом, мрачном море, — это была принадлежность любого описания морского путешествия на Север.
Адам не забыл рассказать о северных крупнейших островах: таинственном Туле, Исландии, Гренландии, а также Винланде (Северная Америка). Туле он безоговорочно отождествляет с Исландией по окружающему остров льду, который будто бы от давности сделался здесь черным и хрупким, так что может гореть. Тут, вероятно, Адам рассказал об одной интересной особенности этого легендарного острова — на нем находились чуть ли не открытые залежи каменного угля, тогда, возможно, он под Туле мог подразумевать даже остров Шпицберген, т. к. на этом острове добывают каменный уголь открытым способом.
«Этот самый остров Туле теперь называется Исланд по тому льду, что сковывает океан. У оного льда, говорят, есть такая примечательная особенность: он настолько черный и сухой — очевидно, из-за своей древности, — что раскален и жжется. Означенный остров велик, его населяет множество народу. Все они живут за счет разведения скота и укрываются его шкурами. Там совсем нет растительной пищи, деревьев же очень мало. Кроме того, местные жители обитают в подземных пещерах под одной крышей со своим скотом».
Гренландию Адам располагал на одной широте с горами Швеции или, по его мнению, Рифейским хребтом. И не отказывает себе в удовольствии представить очередную небылицу об этом острове и его обитателях:
«В их числе и немалый остров Гронланд, лежащий еще глубже в океане, против гор Сведии или Рифейским хребтом. Говорят, что от берегов Нордманнии до него, как и до Исланда, идти под парусами пять — семь дней. Море делает жителей этого края сине-зелеными, отсюда получила свое имя их страна. Они ведут такую же жизнь, как исландцы, за исключением того, что отличаются большей жестокостью и угрожают проплывающим пиратским разбоем»
Из-за переплетения реальных и вымышленных фантастических событий к сведениям Адама Бременского приходится относиться очень внимательно и осторожно. Но, тем не менее, описанное им плавание «фризских почетных господ» в полярные моря некоторые историки относят к числу правдивых реальных историй, так как большинство исследователей считают, что Адам Бременский все же больше тяготел к истине, а не к фантазиям. Позднее это плавание будет названо «Первой германской экспедицией к Северному полюсу». Итак, о ней Адам пишет следующее:
«Также светлой памяти архиепископ Адальберт рассказывал мне, что в дни его предшественника120 какие-то знатные мужи из Фризии поплыли на север, намериваясь пересечь море. Они предприняли это, так как их собратья считали, что если плыть прямым курсом на север из устья реки Везера (Wirraha), то не встретишь никакой земли, но что там только бескрайний океан. Эти люди сговорились исследовать столь необычную вещь и в хорошую погоду начали свой путь от берега Фризии. Миновав Данию и Британию, они прибыли на Оркады, которые оставили слева — справа же от них была Нордманния, и оттуда после долгого плавания увидели ледяные берега Исланда. Затем они направили свой путь в сторону Северного полюса и там видели за собой те самые острова, о которых мы писали выше. Они решились на столь дерзостное путешествие, вверив себя всемогущему Богу и святому исповеднику Виллехаду, на случай если они погибнут в беспросветном тумане Ледовитого океана. И тут бушующий океанский пролив, возвращаясь назад, к тайным своим истокам, стремительным напором утащил в хаос несчастных моряков, уже отчаявшихся и помышлявших лишь о смерти. [Говорят, что там — самое жерло пучины]. Это та бездна, в которую всегда возвращается море: она поглощает его воды, и тогда море убывает, а когда она снова извергает их, оно прибывает. Тогда путешественники стали призывать на помощь только лишь милосердие Божие, моля, чтобы Господь принял их души. Тут-то могучее течение моря унесло суда одних из них, остальных же далеко позади, после долгой борьбы с морским круговоротом, он выбросил обратно. Так, прибавляя силы течению усиленной работой весел, они с Божьей помощью избегли величайшей опасности, которую уже видели перед своими глазами.
Избежав опасностей, связанных с туманом и стужей, путешественники неожиданно увидели какой-то остров, который был окружен скалами наподобие укрепленного города. Они высадились, чтобы осмотреть место, и обнаружили там людей, в дневное время прячущихся в подземных пещерах, и увидели лежащее на площадях бесчисленное множество сосудов, сделанных из золота и других металлов, которые среди смертных считаются редкими и драгоценными. Обрадовавшись, гребцы взяли из этих сокровищ столько, сколько могли унести, и торопливо возвратились на корабль. Возвращаясь назад, они вдруг заметили людей огромного роста, которых у нас называют циклопами. Циклопов сопровождали псы, по размеру сильно превосходящие обычных собак. Напав, они схватили одного из путешественников и растерзали его в присутствии остальных людей. Оставшиеся же бросились на суда и сумели избежать опасности. Гиганты, говорят, с воплями преследовали их почти до открытого моря. Сопутствуемые такой удачей фризы приехали в Бремен, где последовательно все пересказали, как было, архиепископу Алебранду и вознесли Спасителю и его угоднику Виллехаду благодарственное молебствие за свое спасение и возвращение, принесли также благодарственную и примирительную жертву».
Первую часть рассказа Адама Бременского, учитывая то, что он стремился все же больше представлять истинные события, а не вымышленные, можно отнести к достоверным сведениям. Некоторые ученые допускают, что эта морская экспедиция состоялась примерно, по одной версии, в 1040 году, по другой — в 1000 году из Бремена, где она готовилась и откуда выступила. И, вероятно, основной целью этой экспедиции все же было не распространение христианства, как думали одни, а ставилась задача отыскать пределы Северного моря, исследовать полярные страны и получить достоверные сведения о неведомом северном мире. События же второй части рассказа представлены загадочными и удивительными, что вполне характерно для воззрений эпохи Средневековья.
Вскоре около 1060 года, по сообщению Адама Бременского, норвежский король Харальд III Суровый, о котором упоминалось выше, снарядил подобную экспедицию за полярный круг. Он хотел исследовать Северный океан и его протяжение по ту сторону загадочного Туле. «Бороздя океан, король нордманнов, однако, увидев туманные пределы угасающего мира и исполинскую бездну, вернулся, едва оставшись в живых от угрожавшей ему гибели в морских водоворотах».
В предпоследней книге «Деяние датчан» Саксон Грамматик привел рассказ о морском путешествии датчан на Крайний Север, когда они искали неведомые земли, Туле и Биармию, о которой будет рассказано ниже. А прежде чем туда попасть, они обнаружили неизвестный остров. Когда мореходы прошли знакомую им северную область Норвегии Халогаланд, то спустя несколько дней плавания вначале услышали грохот прибоя, напоминающий раскаты грома, а затем увидели высокие скалистые берега неизвестного острова. Однако Саксон в книге даже не намекнул, в каком направлении двигались суда путешественников, и не дал названия этого таинственного куска суши. Остается только предполагать, что они, вероятно, плыли на север или северо-восток, а в этом случае мореходы обязательно должны были наткнуться на Грумант, или остров Шпицберген, под каким названием знаем его сейчас.
Вероятно, первое историческое известие об этом острове дают исландские летописи, где сообщается, что в 1194 году норманнами был открыт Свальбард, то есть Холодный берег, являющийся тогда самой северной, известной им землей. В «Саге о Самсоне Прекрасном» (около 1350 г.) говорится:
«Русь расположена к востоку и северу от Балтийского моря, а северо-восточнее Руси находится страна, именуемая Йотунхеймом. Там живут тролли и горные духи; по направлению от этой страны к Гренландии простирается страна под названием Свальбард. Там живут различные племена».
Поначалу между историками разгорелся спор, какую землю подразумевали древние мореходы, назвав ее Холодным берегом, и в конце концов они пришли к мнению, что этот огромный кусок суши нужно отождествлять не с Гренландией, как думали многие, взять того же собирателя исландских саг Рафна или другого исследователя позапрошлого столетия — Гумбольта, а со Шпицбергеном. Гумбольта поддержал известный полярный путешественник Фритьоф Нансен. В качестве аргумента он приводит сведения из одного древнего документа под названием «Памятники норвежской истории» (около 1200 г.), в котором говорится:
«Когда несколько мореходов, намеревавшихся совершить обратное плавание из Исландии в Норвегию, были противным ветром отнесены к северу, их прибило, в конце концов, к какой-то суше между Гренландией и Биармией, где они, по их словам, встретили необычайно высоких людей и обнаружили страну девственниц, будто бы беременеющих от питья воды. Гренландия отделена от них покрытыми льдом шхерами» (Monumenta Historica Norvegiae).
Нансен считал, что моряки, плывшие из Северной Исландии вдоль границ дрейфующего льда на север, должны были неизбежно натолкнуться на Шпицберген. Он считал гораздо более вероятным, что открытие этой земли произошло именно так, а не в результате отклонения от курса из-за случайного шторма. Причем, подчеркнул он, «Памятники норвежской истории» нигде не упоминают название Свальбард, а речь идет об открытии какой-то безымянной земли121. Однако многие противники отождествления Шпицбергена и «безымянной земли» этого древнего документа главный упор делали на другие сообщения, наполненные сказочными элементами, что позволяло серьезно усомниться в исторической действительности. Кстати, вероятно, именно об этом же куске суши, расположенном на Крайнем Севере, откуда-то было известно и Саксону Грамматику, сообщившему о нем в своей книге одновременно с норманнами.
Существует еще одно известие, свидетельствующее о попытке во времена Средневековья найти неведомые северные земли. Источником служит не дошедшее до нас в оригинале сочинение под длинным названием: «Счастливое открытие, добровольно осуществленное от 54 градусов вплоть до полюса». В книге описывается плавание на Крайний Север некого францисканца из Оксфорда, совершенное им в 1360 году, имя которого осталось неустановленным до сих пор (хотя некоторые исследователи называют его Николасом де Линна, преподавателем-богословом из Оксфорда).
Оксфордский священник, слывший хорошим математиком и астрономом, со своими подвижниками-монахами совершил плавание, по его словам, к «самым северным островам мира», где оставил своих спутников и в одиночку отправился дальше, вероятно, в северном направлении, а затем, благополучно вернувшись на родину, «по порядку описал все северные уединенные острова с прилегающими морями». Сочинение «Счастливое открытие», написанное им в 1364 году для английского короля Эдуарда III, попало позднее в руки норвежскому королю. Об этом английский математик, астролог и картограф Джон Ди (Dee) (1527–1608) также сделал сообщение:
«Свидетельство ученого математика Джона Ди о путешествии Николаса де Линна. В 1360 году оксфордский монах, который был хорошим астрономом, поплыл вместе с другими монахами к самым северным островам мира, оставил там своих спутников, один отправился дальше и по порядку описал все северные уединенные острова с прилегающими морями. Возвратившись, он посвятил рукопись королю Англии».
Исследователям так и не удалось установить, как далеко на север заходил мореплаватель. В одном из первоисточников, некоего испанца Иоанна из Санто-Антонио, говорится, что в книге были описаны «северные острова и их морские водовороты».
Самые сильные водовороты, автор книги «Неведомые земли» Р. Хенниг убедительно это доказал, находятся у островов Норвегии, в первую очередь к ним относится знаменитый Мальмстрём, между Лофотенскими островами Мускенесёия и Верёй, а также другой — самый опасный из всех европейских водоворотов, Сальстрём в Сальт-фьорде у Будё, между островами Стрёмо и Гудё122. Кстати, одному из авторов этих строк посчастливилось побывать в этом фиорде, любоваться водоворотом и ловить сайду на спиннинг на глубине 70 метров с борта прогулочного судна.
Вероятнее всего, путешественник далеко на север не забирался, а столкнулся с указанными норвежскими водоворотами. Поэтому он не мог заплыть севернее Лофотенских островов, в крайнем случае, мог побывать чуть севернее района Будё.
Не хотелось бы обойти вниманием другое морское путешествие XIV столетия, вызвавшее позднее у исследователей массу различных толкований и научных споров по поводу его достоверности, не утихающих до сих пор. Речь идет о плавании двух братьев из Венеции — Николо и Антонио Дзено (Zeno) на север Атлантики.
В 1390 году известный и очень уважаемый в Венеции морской рыцарь Николо Дзено для завоевания себе славы и почета, чтобы соответствовать своему рыцарскому званию, решил предпринять плавание на Север. По его приказу построили и оснастили судно, на котором он со своими спутниками через Гибралтарский пролив вышел в открытый океан и затем все время держал курс на север, чтобы посетить Англию и Фландрию. Потом их корабль попал в сильнейший шторм, потерял курс и был вынесен на мель у берега неизвестной земли. Судно погибло, но счастье было на их стороне, весь экипаж достиг берега, где они узнали, что находятся на острове Фрисланд, состоящем под главенством норвежского короля и управляемом вице-королем Дзихнми (Zichnmi).
Дзено был приветливо встречен местным государем, свободно говорившим на латыни. Дзено поступил на службу к здешнему правителю и через какое-то время, как опытный вояка, стал главным военачальником фрисландского флота. Пришлый венецианец успешно руководил несколькими завоевательными походами и позднее помог Дзихнми стать полноправным хозяином острова, освободив его от владычества Норвегии.
В это же время Дзено послал письмо своему брату Антонио, находящемуся в Венеции, с приглашением переселиться на Фрисланд. Антонио не замедлил прибыть на остров — это произошло около 1391 года. Находясь здесь, венецианские братья предприняли несколько экспедиций на Север, побывав, в том числе в Исландии и Гренландии, где якобы обнаружили мужской монастырь. После возвращения на Фрисланд непривычный к сильным холодам Николо Дзено вскоре заболел и скончался.
Антонио унаследовал все богатство и почетные звания брата, но, несмотря на неоднократные просьбы, не мог получить разрешение короля покинуть остров, т. к. Дзихнми решил его направить на запад искать землю, открытую его подданными. По словам короля, в той стороне находится Эстотиланд — неизвестный дотоле остров, так названный мореходами с четырех рыбацких лодок, занесенных туда бурей 26 лет назад. Этот остров находился на расстоянии 1000 миль с лишним к западу от Фрисланда.
Высадившись на берег неизвестного острова, они построили жилища и обитали там несколько лет, пока не попали на землю, расположенную южнее, населенную людоедами. Эти людоеды съели трех рыбаков, а четвертого оставили в живых, потому что тот научил их ловить рыбу. Рыбак прожил среди них почти 20 лет, а затем ему удалось бежать из плена, и, преодолев много трудностей и опасностей, он попал в какую-то страну Дроджо. Позднее рыбак устроился работать переводчиком на торговые суда, приходившие с Эстотиланда, и так разбогател, что сумел построить собственное судно и оснастить его. После 26-летнего отсутствия он вернулся на нем на Фрисланд, где рассказал о своих приключениях государю Дзихнми, который незамедлительно решил подчинить себе те земли. Для выполнения такой задачи как раз подходил испытанный в боевых походах и проверенный в далеких морских путешествиях Антонио Дзено.
Собрав флот, Антонио направился в указанном направлении и открыл еще один остров, назвав его Икария, а затем следующий — Дрогео, или остров Птиц. А через некоторое время мореходам удалось благополучно вернуться на Фрисланд.
Николо Дзено во время морских походов на Север не тратил времени зря — собирал сведения и на Фрисланде составил свою знаменитую карту, которую в 1405 году Антонио вместе с другими рукописями после смерти брата отправил в Венецию, к младшему брату Карло. Там в доме Дзено, древней аристократической семьи Венеции, рукописи более ста лет пролежали бы без всякого внимания, если бы не один из юных отпрысков этой знатной фамилии, по имени Николо, который их случайно нашел и стал с ними играть. Через годы, когда Николо повзрослел, он понял всю ценность бумаг, которые были уже значительно повреждены и частично утрачены. Оставшиеся рукописи были собраны по клочкам и переданы некоему Марколини, с тем, чтобы тот занялся восстановлением и редакцией их. А Марколини, в свою очередь, после обработки в 1558 году, отдал их вместе с принадлежащими к ним картами в печать. С тех пор не утихают споры по поводу достоверности сообщений, представленных в «Книге Дзено».
У большинства исследователей сразу вызвало сомнение великое число необъяснимых названий островов и баснословных рассказов. Но, тем не менее, если обратить внимание на знаменитую карту братьев Дзено, составленную из лоскутков, то она является единственным источником, который указывает на существование острова Фрисланд, его местоположение. Никто до них не мог так правильно и четко изобразить Исландию, с такой точностью нарисовать Гренландию. К сожалению, на карте нет названия ни Биармии, ни Руси. И тем не менее, хоть и напрашивается определенный вывод, однако нельзя с полной уверенностью сказать, что братья действительно побывали на этих островах. Причем позднейшие исследования доказали, что у издателя «Книги Дзено», вероятно, находилась в распоряжении какая-то древняя карта с изображениями северных островов и земель, и он скопировал ее, приписав все заслуги венецианским братьям.
Ведь к тому времени уже существовала карта мира, изданная в 1320 году. Более того, в 1375–1377 годах Авраам Крескес составил знаменитые Каталонские карты, в которых отразился весь опыт мореплавания, накопленный к тому времени. Были широко известны и карта мира Фра-Мауро, напечатанная в 1459 году, и другие.
Все же главные заимствования при составлении своей карты Николо Дзено, вероятно, сделал из карты Клавдия Клавуса, сделанной в 1424–1427 годах. Причем не секрет, что первоначально карта Дзено была без градусной сетки, и только позднее другими издателями на ней стали проставляться долгота и широта, да и то не всегда правильно.
Многие исследователи отметили, что остров Фрисланд — это не что иное, как группа Фарерских островов, т. к. издателю было нетрудно ошибиться при составлении карты из-за разорванных кусков. Поэтому он изобразил единым куском суши под названием Фрисланд более двух десятков реально существующих островов одного архипелага. Более того, еще около 300 лет назад Винланд Торфеус дал разъяснение тому, почему назван этот остров Фрисландом: Фарерские острова обозначались раньше Far-Islanda, то есть Frislanda. Это еще раз подтверждает, что издатели сделали неудачную компиляцию со старых карт. Так же можно объяснить и название Эстотиланда, переписанного с других карт, на которых оно значится, как esto Tiland, то есть остров Тиле или Туле. Дзено превратил название легендарного острова в название страны, куда попали несчастные рыбаки.
Вероятно, на карте представлен остров Эстланд, изображающий, по мнению историков, современные Шетландские острова, а Энгронеланд — это искаженное название Гренландии. В правителе Фрисланда Дзихнми некоторые исследователи увидели историческую личность — английского путешественника Генри Синклера, которому норвежский король Хакон VI (1355–1380) передал в ленное управление графства Оркней и Кейтнесс123.
По другой версии, трудно произносимое слово «Дзихнми», вероятно, сильно искаженное имя другого «героя» истории — Вихмана (Wichmann), одного из так называемых братьев-продовольственников и товарища печально известного пирата Клауса Штертебекера, обезглавленных в Гамбурге за свои злодеяния в 1402 году. Члены бывшего союза северных вольных мореходов, «братья-продовольственники», некогда поставлявшие продовольствие осажденным городам Балтийского и Северного морей, были разгромлены Тевтонским орденом. Позднее они стали обыкновенными пиратами и в течение почти двадцати лет нападали на торговые ганзейские суда, пока не кончилось терпение у жителей Гамбурга и их не повесили124.
В конце концов только в первой половине прошлого столетия удалось доказать, что «Книга Дзено» является чистой компиляцией работ, опубликованных ранее 1558 года, в том числе известного труда о северных народах Олафа Магнуса.
Николо Дзено, решив, вероятно, прославить фамилию своего рода, человек не из бедных, скупил различные скандинавские рукописи и старинные книги, неизвестные пока в Италии. Попались ему, наверное, и древнеисландские карты, а, как увидим ниже, лучше скандинавских мореходов и русских поморов тогда Севера никто не знал. На основании этих документов ему удалось создать «свою» работу, а чтобы оправдать неточности, он объяснил все якобы разорванными им в детстве на мелкие кусочки рукописями и картами. Но тем не менее она оказалась поразительно точной для своего времени, особенно в изображении Исландии и Гренландии, поэтому картой братьев Дзено еще долго пользовались мореплаватели.
Не секрет, что большинство из западноевропейских ученых-исследователей и писателей всегда старались принизить роль русских путешественников (как морских, так и сухопутных) в мировых географических открытиях. В том числе ими незаслуженно были «забыты» первооткрыватели северных островов и морей — русские мореходы. Взять того же Рихарда Хеннига, автора одной из самых авторитетных книг о странствиях и путешествиях по земному шару, оставивших самый значительный след в истории и географии, начиная с древнейших времен. Речь идет о часто цитируемом исследователями его четырехтомном труде «Неведомые земли».
В этой книге несправедливо обойдены вниманием многие географические открытия русских путешественников и мореходов. Но справедливость должна восторжествовать. Огромный вклад в это дело внес замечательный знаток нашей истории С. Н. Марков, посвятивший десятки лет изучению неизвестных страниц географических открытий русских мореплавателей и путешественников. При подготовке этой главы, кроме других книг различных авторов, использовались историко-географические материалы из его интереснейшей книги «Земной круг».
Новгородцы уже в IX веке, по мнению историков, проникли на древнюю землю финно племен, прозванную позже Заволочьем. Искусные кораблестроители — новгородцы не боялись выходить на промыслы в негостеприимное Студеное море, постепенно осваивали, уходя все дальше и дальше, неизвестные берега.
В русских летописях сохранились первые письменные сообщения о таких плаваниях. Одно из них для потомков сохранил архиепископ Новгородский Василий (умер в 1352 году), известный ранее в миру под именем Григорий Калика. В 1347 году Василий закончил одно из своих посланий, где описал первые дальние морские путешествия древних новгородцев. Позднее это сочинение было включено в Никоновскую и Первую Софийскую летописи. Василий писал:
…Много детей моих новгородцев видоки тому: на дышющем море червь не усыпающий, и скрежет зубный, и река смоляная Могр…
По мнению С. Н. Маркова, из этих слов явствует, что мореходы, ходившие на судах по «дышащему морю», были современниками Василия. Архиепископ лично общался с ними и слышал их удивительные рассказы о путешествиях по полярным морям, как он сам выразился, «ныне суть на Западе», о тех опасностях, которым они подвергались. То есть новгородские мореходы бывали в западной части Северной Атлантики. И, не исключено, доходили даже до Исландии и Шпицбергена.
«Червь неусыпающий» или, по-научному, морской слизняк Clio borealis, якобы прогрызающий днища кораблей, в несметных количествах водился как раз у этих островов. «Река смоляная Могр» могла быть потоком черной угасающей лавы исландских вулканов. Кажется, об этом же упоминал Адам Бременский. А «скрежет зубной» можно сравнить только с непрекращающимся трением льдин в высоких широтах. Морское путешествие могло быть совершено из Ивановского погоста (Холмогор) на Двине или прямо из новгородского поселения, основанного в 1220 году на севере Кольского полуострова, — Колы. А первые сведения о появлении новгородцев на Кольском полуострове относятся к 1216 году, об этом упоминается в Новгородской летописи одной строкой, что «Сьмьюна Петриловиця Тьрьского даньника» убили в Липицкой битве125.
Новгородцы стали появляться и на границе с Норвегией. О первом появлении новгородцев сообщил И. П. Шаскольский, взяв эти сведения из скандинавских летописей. Так, в древнейшей «Гулатинской Правде», составленной около 1200 года, говорится, что норвежцы самой северной провинции — Халоголанда, как мы уже знаем, промежуточного пункта следования всех норвежских викингов для грабежей Биармии, должны держать морскую стражу на востоке. Вероятно, необходимость содержания пограничного охранения восточной оконечности Халоголанда была вызвана появлением новгородцев, проникших на Север в поисках новых данников126.
В Новгородской IV летописи под 1320 годом сообщается о походе новгородских ушкуйников против норвежцев: «А Лоука ходи на Моурманы, и Нъмци избиша оушку и Игната Молыгина…»127.
По норвежским летописям, сообщил Н. М. Карамзин в 4-м томе «Истории государства Российского», вероятно, по «Исландским анналам», известно, что в 1316 и 1323 годах новгородцы «опустошили пределы Дронгеймской области»128, то есть Трондхейма.
Около 1326 года новгородцы и двиняне совершили очередной морской поход в Скандинавию, после чего 3 июня того же года норвежский посол Хакон заключил с Великим Новгородом мирный договор. Новгородцы и двиняне с давних времен контролировали огромный участок будущего Северного морского пути, от Скандинавии до устьев Печоры. Вероятно, именно в этом промежутке времени от 1316 до 1326 года и было предпринято путешествие «детей» архимандрита Василия, новгородцев «видоков».
Кроме того, из послания Василия известно, что отважные новгородские мореходы еще в конце XIII века или около 1300 года предпринимали другое плавание, но только в противоположную сторону — на северо-восток. Среди них был Моислав Новгородец и его сын Яков. Они предприняли плавание на трех судах. Проблуждав в полярных морях, одно судно погибло, другие же два достигли каких-то высоких гор, где их застала полярная ночь. Возвратившись в Волхов, новгородцы поведали Василию о величественной картине полярного сияния.
Известны другие свидетельства раннего пребывания новгородцев на Крайнем Севере. Так, в 1328–1340 годах новгородский наместник Печорской стороны Михаил выходил на судах в Ледовитый океан добывать дорогую моржовую кость и меха.
Но все же, на наш взгляд, самым ранним письменным источником о морском походе беломорских жителей вокруг Скандинавии и пребывании их в Норвегии является «Сага о конунге Хаконе», приведенная выше. В ней говорится о татарах, опустошивших новгородскую землю, а также о пришедших биармийцах, обосновавшихся в норвежском Тромсё, «которые бежали с востока, прогнанные набегами татар». Королем Хаконом беженцам для проживания был уступлен залив Малангер. Это событие отмечено в саге после сообщения о последнем, в 1222 году, приезде норвежцев Андрея Скьялдарбанда и Ивара из Утвика в Биармию.
Исследователи до сих пор спорят, как биармийцы могли попасть в Тромсё. А все из-за того, что слово «пришли» они понимают буквально. Наверняка биармийцы пришли не пешком, а прибыли в Норвегию на судах. До сих пор у поморских жителей бытует выражение «судно пришло», а не «судно приплыло». Причем, вероятней всего, пунктом убытия беженцев было устье Северной Двины. Затем, пройдя вдоль берегов Терского наволока (Кольский полуостров), обогнув Мурманский нос (Нордкап), переселенцы смогли попасть на гостеприимный берег Тромсё. Неужели можно предположить, что биармийцы, пройдя пешком сотни километров по болотам и лесам, смогли преодолеть Скандинавский горный хребет?
Считается, что в XVI веке именно англичане открыли морской путь из Западной Европы в Белое море. Однако существует много неопровержимых фактов, что задолго до Ричарда Ченселора и его подвижников русским людям был известен северный путь в Европу. Обратимся же к историческим свидетельствам.
Ливонский орден рыцарей-крестоносцев еще со времен поражения от Александра Невского в Ледовом побоище ненавидел Великий Новгород и в союзе с Ганзой с усердием мстил русичам за уничтожение в 1495 году немецкой ганзейской торговли. Оставались сложными и русско-шведские отношения.
Для дипломатических переговоров с Данией, в это время предложившей Русскому государству договор «о любви и братстве», было направлено московское посольство во главе с дьяком Григорием Истомой. По вышеуказанным причинам обычный путь через Прибалтику был закрыт.
В 1496 году, благополучно добравшись до Холмогор, Григорий Истома со спутниками пересел на четыре новые, специально изготовленные для них ладьи. Помолившись у монастыря Святого Николая на острове Ягры в устье Северной Двины и попросив по традиции у покровителя мореходов Николая Угодника благословения, смелые путешественники отправились в далекий и опасный путь. Обогнув Кольский и Скандинавский полуострова, из Трондхейма они уже сухопутным путем достигли Южной Норвегии, а оттуда снова морем добрались до Копенгагена. Таким образом, задолго до английских мореплавателей Северный морской путь из Русского государства в Западную Европу был известен.
Когда Григорий Истома вернулся в Москву, то его рассказ в первый свой приезд на Русь в 1517 году записал австрийский посол барон Сигизмунд Герберштейн (1486–1566) и позднее включил в свою знаменитую книгу «Записки о Московии»:
«В то время я нес службу посла светлейшего моего государя у Великого князя московского, мне случилось встречаться с толмачом этого государя Григорием Истомой, человеком дельным, научившимся латинскому языку при дворе Юхана, короля датского.
В 1496 году по рождестве Христове его государь послал его к королю Дании вместе с магистром Давидом, уроженцем Шотландии, тогдашним послом короля датского. Так вот этот Истома изложил нам вкратце порядок своего путешествия. [Так как этот путь ввиду чрезвычайной труднопроходимости тех мест кажется мне тяжелым и крайне сложным, то хочу описать его здесь в двух словах так, как слышал от него.] Прежде всего, по его словам, он и названный уже посол Давид, будучи отпущены государем, прибыли в Новгород Великий. А поскольку в то время королевство Шведское отложилось от короля Дании и, сверх того, у московита были несогласия со шведами, [вследствие воинских смут] не могли держаться общедоступного обычного пути, а избрали другой, более длинный [зато и более безопасный].
Именно прежде всего они [крайне трудной дорогой] добрались из Новгорода к устью Двины и к Potiwlo. Он говорил, что это дорога, для которой по ее трудности и неудобству он не мог найти достаточного количества проклятий, длиной в триста миль. Затем они сели в устье Двины на четыре суденышка и, держась в плавании правого берега океана (Зимний берег. — Авт.), видели там высокие и неприступные горы; наконец, проплыв шестнадцать миль и переплавившись через какой-то залив (Горло Белого моря. — Авт.), они прибыли к левому берегу (Терский берег. — Авт.). Оставив справа обширное море, называемое, как и прилегающие горы, по реке Печоре, они добрались до народов Финлаппии (саамы-лопари. — Авт.); хотя те живут там и сям вдоль моря в низких хижинах и ведут почти звериную жизнь, однако они гораздо более кротки, чем дикие лопари. Он говорил о них как о данниках московита. Оставив затем землю лопарей и проплыв восемьдесят миль, они достигли земли Норботтен, подвластной королю шведскому; русские называют ее Каянской землей, а народ — каянами (квены финских племен. — Авт.). Отсюда, обогнув с трудом излучистый берег, который тянулся вправо, они прибыли к одному мысу, который называется Святым Носом.
Святой Нос — это огромная скала, выдающаяся в море, наподобие носа. Под этой скалой видна полная водоворотов пещера, которая каждые шесть часов то всасывает море, то с большим шумом возвращает пучину, извергая ее обратно. [Одни называют это пупом моря, а другие — Харибдой.] Сила этого водоворота настолько велика, что он притягивает корабли и все прочие, находящиеся поблизости, крутит их и поглощает; по словам толмача, он никогда не находился в большей опасности, ибо когда водоворот стал вдруг сильно засасывать корабль, на котором они плыли, то они едва спаслись, изо всех сил налегая на весла. Пройдя мимо Святого Носа, они прибыли к какой-то скалистой горе, которую надлежало обогнуть. После того как несколько дней задерживали там противные ветры, корабельщик сказал им: „Эта скала, что сейчас перед вами, зовется Семес (один из Семи Островов. — Авт.), и если мы не умилостивим ее каким-нибудь даром, то нам нелегко будет пройти мимо нее“. Истома упрекнул корабельщика за пустое суеверие. Тот замолчал, и из-за бури они задержались там на целых четыре дня; затем ветры улеглись и они отплыли. Когда они плыли уже при попутном ветре, хозяин корабля сказал: „Вы насмехались над моим предложением умилостивить скалу Семес как над пустым суеверием, но если бы я ночью тайком не взобрался на утес и не умилостивил бы Семес, то нам никогда не позволено было бы пройти“. На вопрос, что он поднес Семесу, он отвечал, что насыпал на выступающий камень, который мы видели, овсяной муки, смешанной с маслом.
Во время дальнейшего плавания им попался навстречу огромный мыс, в виде полуострова, по имени Мотка (полуостров Рыбачий. — Авт.), на оконечности которого находится крепость Вардехуз (ошибочно указано. — Авт.), что значит «караульный дом», ибо короли Норвегии держат там воинский караул для охраны границ. По словам Истомы, этот мыс настолько вдается в море, что его едва можно обогнуть в восемь дней. Чтобы не тратить на это время, они с великим трудом перетащили на плечах через перешеек в полмили шириной и свои суденышки, и поклажу.
Затем приплыли они в страну Дикилоппи, т. е. диких лопарей, к месту по имени Дронт (Трондхейм или Тромсё. — Авт.), отстоящему от Двины на двести миль к северу. По их рассказам, государь Московии обыкновенно взыскивает дань вплоть до сих мест. Там они оставили свои лодки и остальную часть пути проехали по суше в санях. <…> Окончив, наконец, этот путь, они прибыли к норвежскому городу Бергену, лежащему прямо на север между горами, а оттуда на конях — в Данию <…>
На обратном пути, по словам обоих, они возвращались в Московию через Ливонию и совершили этот путь за год, хотя один из них, Григорий Истома, утверждал, что половина этого срока ушла на задержки и промедления в разных местах из-за бурь. Но оба они неизменно уверяли, что во время этого путешествия проехали тысячу семьсот верст, т. е. триста сорок миль <…>».
Накануне описанных событий, а точнее, в 1494 году, когда прибалтийский путь был еще свободен, в Данию прибыли другие русские послы — два Дмитрия, Зайцев и Грек Ралев. Находясь в Копенгагене, они обсуждали права Руси и Дании на Европейский Север. Наверняка, не обошли вниманием успешное освоение русскими мореходами Ледового моря и полярных островов. Может быть, тогда впервые западные космографы узнали, что, обогнув Скандинавию, можно добраться до Северной Двины, Мезени, Печоры и даже Оби. Зайцев и Ралев еще раз успели обернуться в Москву и затем в Данию, когда путь через Балтийское море стал невозможен. Архангелогородский летописец свидетельствует, что в 1497 году они вернулись «на Двину около Свейского королевства и около Мурмонского носу морем Акияном, мимо Соловецкого монастыря, на Двину».
Московские послы не раз возили датских дипломатов «морем Акияном» от Северной Двины до Копенгагена и обратно к Белому морю, что не могло быть незамечено западными космографами, купцами и мореходами.
На судах трижды огибал Скандинавию известный русский дипломат и переводчик Дмитрий Герасимов, по прозвищу Митя Малый (ок. 1465 г. — после 1536 г.). В молодости он учился в одной из ливонских школ, где в совершенстве овладел латинским и немецким языками. Стал служить толмачом (переводчиком) в Посольском приказе, с дипломатическими миссиями побывал во многих странах Западной Европы. На основании рассказов Герасимова, или поморских лоций и «дорожников», которые могли быть у русского посланника, известный генуэзский картограф Батиста Аньезе в 1546 году составил одну из первых карт России и включил ее в свой атлас, а итальянский писатель Пауло Джовио (Павел Иовий) написал трактат «О московитском посольстве».
Встречался с Дмитрием Герасимовым и Сигизмунд Герберштейн, который ему «подтвердил справедливость выше сказанного» Григорием Истомой. Подобный путь проделал еще один русский толмач государя — Власий Игнатьев, когда в 1524 году в составе русского посольства направлялся в Испанию. Герберштейну удалось пообщаться с ним, и тот подробно изложил свой поход через Северную Двину, Белое море, Мурманский нос, Скандинавию и Берген, еще раз подтвердив правдивость слов Григория Истомы. На основании этих рассказов, «дорожников» и поморских лоций австрийский барон составил подробную карту Руси и написал трактат о Московии.
Герберштейн, перечисляя в своем сочинении разнообразные водные и сухопутные дороги России, прямо ссылался на один из таких документов: «Все то, что я сообщил ранее, дословно переведено из доставленного мне Русского дорожника». Его составили участники похода на Югру и Обь в 1499 году под предводительством Семена Курбского, Петра Ушатого и Василия Заболоцкого-Бражника, и назван он был — «Указатель пути в Печору, Югру и к реке Оби». Однако название — Биармия Герберштейну было неизвестно. Но вернемся к западным картографам. Из вышеизложенного следует, что Герарду Меркатору могли попасть в руки «грубо начерченные карты» русских поморов, возможно, уже не подлинники, а перерисованные или составленные в виде чертежей с поморских лоций и «дорожников».
И в заключение рассказа о русских мореходах приведем еще один факт мнимого открытия Ричардом Ченселором северного прохода. Почти за три десятилетия до известного путешествия англичан на Север русские послы, пробираясь с дипломатической миссией из Белого моря в Испанию, посетили Англию. Об этом факте стало известно только в 1954 году, о чем проинформировал научные круги профессор Я. С. Лурье129.
Оказывается, в 1524 году русское посольство во главе с Иваном Засекиным-Ярославским и толмачом Власием Игнатьевым, добравшись до Голландии, вынуждены были дальше следовать в Испанию с заходом в Англию, так как Испания находилась в состоянии войны с Францией. По приходу судов, думается, удивленные англичане обязательно «помучили» наших послов расспросами о Северном морском пути. Зеваки же на пристани с изумлением разглядывали неказистые, шитые вицей ладьи бородатых русских мореходов, не переставая поражаться смелости и отваге мореплавателей. Тогда в Англии это было знаменательнейшим событием, и было чему удивляться, ведь русские по океану, минуя с севера Скандинавию, впервые прибыли к туманным берегам Альбиона.
Более трех столетий назад появились первые сведения о том, что в северной части России и в Прибалтийских странах иногда стали обнаруживать клады с монетами Древнего Востока. Как они могли оказаться на севере Руси, откуда занесла их нелегкая в такие отдаленные края? У наших летописцев ничего не говорится о столь древних временах. История российская начинается, как вы знаете, с пришествия Рюрика со товарищи на новгородскую землю в 862 году, а найденные арабские монеты относились к периоду не только IX–X столетий, но даже к VII–VIII векам.
В 1846 году вышла книга молодого ориенталиста П. С. Савельева, в которой ученый представил сведения о найденных в России кладах с арабскими или, как их еще называют, куфическими монетами. Долгое время нумизматы больше обращали внимание на римские или римско-византийские монеты и медали, незаслуженно обходя вниманием монеты мусульманских народов. Но, как оказалось, они все же были важны для науки, т. к. давали возможность четко фиксировать определенный период сношений между арабскими странами и теми государствами, где их находили. При вступлении на престол каждый новый восточный правитель старался перечеканить монеты своих предшественников.
В европейских странах ученые давно отметили эту особенность куфических монет. Поэтому, например, в Швеции государство с начала XVI века присвоило себе право на все клады, найденные на ее территории, и тем самым сохранило их для науки. С 1547 года там начали описывать местонахождение отысканных кладов и их содержание. А в 1775 году ученый Ауривилиус сделал первое перечисление кладов с восточными монетами, открытых в Швеции.
В это же время стали поступать сведения из России о подобных находках с серебряными куфическими монетами. Именно тогда и возник вопрос, каким образом эти монеты появились на севере Европы. По мнению другого шведского ученого, Олофа Тихсена, куфические монеты были занесены в Швецию через Россию путем торговли, и именно посредством русских купцов, торговавших с арабами на берегах Каспийского и Черного морей.
Первое известие о кладе с арабскими монетами, найденном в России, относится к 1785 году. К сожалению, после него еще долгое время никто не обращал внимания ни на местонахождение кладов, ни на их содержание. Между тем большая часть монетных кладов выкапывалась и нередко переплавлялась в слитки. Так, например, на берегу Ладожского озера, в 12 верстах от устья Волхова, был найден и переплавлен клад, оцененный в огромную для того времени сумму — более семи тысяч целковых. Подобный по стоимости клад был обнаружен и в Великих Луках и так же переплавлен130.
Начало торговых отношений арабских стран с Северо-Восточной Европой можно определить только по монетам, находимым в кладах на упомянутой территории. Так как самые древние из этих монет принадлежали к концу VII века, то, следовательно, утверждал П. С. Савельев, исторически начало торговых отношений России с Востоком можно отнести к VII столетию. Правда, позднее ученый пересмотрел свою точку зрения, обнаружив клад серебряных сасанидских монет V и VI веков: «Нельзя приписать слепому случаю обнаружение на берегах р. Камы и ея притоков монет, принадлежащих одной и той же эпохе (от половины V до начала VII века), чеканенных в различных краях (в Восточной Римской империи, Персии и Северной Индии), но не обнаруженных в других местностях России. Понятно, что проводником монет таких отдаленных стран могли быть только торговые сношения; следовательно, жители этого края вели торговлю с упомянутыми государствами»131. Однако исследователи прошлого столетия высказали мысль, что связи Севера и Востока имеют более древнюю историю.
В 1846 году в Соликамском уезде (недалеко от реки Камы) был найден клад, состоящий из сасанидских серебряных монет V–VI веков и серебряных чаш, покрытых среднеазиатскими письменами. В 1851 году в Красноуфимском уезде (на берегах р. Иргина) также обнаружен клад, состоявший из серебряного кувшина, разных золотых и серебряных вещей и свыше 20 монет сасанидских, византийских и индо-бактрийских V–VI и начала VII веков132.
Польский ученый С. Пржеворский (1933) датировал начало торговых отношений еще ранее, заметив, что «торговые связи между Передней Азией и Восточной Европой можно проследить, начиная со второй половины III века до н. э.». Он утверждал, что уже в начале нашей эры персидские купцы совершали торговые поездки на Север, за Волгу и Каму, «в районы финнорусских племен, чтобы приобрести там меха». Более того, по его данным, в Пермской губернии (недалеко от Гляденова) были найдены монеты основателя Кушанского государства (расположенного в верховьях реки Амударьи) — царя Кадфиза I, царствовавшего с 30-х годов, до н. э. по 10 год.133.
Если же говорить о связях народов северо-востока со среднеазиатскими и восточными странами, то, по мнению исследователей, они существовали с мифических времен, с рубежа античного мира и раннего Средневековья. В ту пору существовало два вида основных торговых путей: водный — волжский и сухопутный — караванная дорога через Урал, Сибирь и Центральную Азию. Найденные монеты в Гляденове и более поздние персидские изделия Сасанидской эпохи проникли именно этим путем.
Персидские монеты эпохи Сасанидов (226–651), относящиеся к периоду 441–594 годов, были найдены на реке Каме, севернее Перми. В Пермской же губернии обнаружены сасанидские монеты периода от царя Ездигерда I (399–420) до Хоздроя II (501–628). Точно такие же находки были обнаружены на пути от Пермской котловины к озеру Ильмень. На этом направлении было найдено немало монет периода арабского владычества в Персии (после 651 г.)134.
В начале VII века арабы разрушили Сасанидскую державу и основали Арабскую империю, подчинив себе народы Ирана и Средней Азии. В арабский период основную роль для Прикамья играл Волжский торговый путь, который существовал и раньше, в период Хазарского каганата. В VIII веке арабы окончательно очистили от хазар Волжский путь и установили весьма оживленную торговлю с жителями Камы135.
Сведения о торговых связях Востока и Севера появляются в книгах арабских писателей, являющихся для отечественной истории того периода почти единственными письменными источниками. Арабы описали торговые операции своих современников, соотечественников-купцов, которые те предпринимали на крайнем северо-востоке Европы; целью этих операций было приобретение дорогих северных мехов, моржовой кости, соколов-кречетов, янтаря, жемчуга и прочих товаров, которыми была богата северная земля.
Так в 921 году аббасидским халифом Муктадиром из Багдада на берега Волги, в Булгар, для проповедования мусульманской религии был отправлен посол Ахмед ибн Фадлан ибн аль-Аббас ибн Рашид ибн Хаммад.
Здесь речь ведется, конечно, не о современной Болгарии, а о Булгарском царстве, существовавшем в верховьях Волги в X–XIV веках. Столицей являлся город Булгар, позднее названный Биляром, расположенный в 14 верстах от Казани. По словам арабов, он являлся крупнейшим торговым городом Европы, где имели свои складочные места и фактории купцы со всех концов света. Сюда приезжали купцы из Западной Европы, из Скандинавии, из Новгорода и Киева. Особенно в большом числе — восточные купцы.
Арабы добрались до этого города, вероятнее всего, по Волге, поднимаясь по реке против течения. Для обмена мехов, мамонтовой кости, янтаря, сырых и выделанных кож, а также воска и меда в Булгаре использовались арабские деньги, что подтвердили позднее искатели подземных кладов. Кроме наличных монет, за все перечисленные товары жителей Севера в обмен арабы, персияне и хоремзцы платили традиционными восточными изделиями: драгоценными камнями, бисером, булатными клинками, шелковыми и шерстяными тканями, овощами, пряностями, вином, парчою, а также очень важным для северных зверобоев оружием — гарпунами и баграми, используемыми ими для рыбной и звериной ловли.
Естественно, торговые сношения булгар с арабскими купцами не были постоянны, а совершались в одни и те же месяцы, обычно в летне-осеннее время, когда реки не были покрыты льдом. Вероятно, именно такие периодические встречи северных и восточных купцов, заранее знающих, что они продадут именно тот или иной товар и в определенное время, послужили прообразом будущих крупнейших ярмарок. В то же время справедливей было бы сказать, что все города IX и X веков, тот же Булгар, собственно были не городами в широком понимании этого слова, а носили характер меновых дворов кочевых народов.
В те времена город Булгар являлся самым северным пунктом непосредственной торговли халифата и крайним пределом путешествий арабов, в том числе проповедника мусульманской религии ибн Фадлана.
В продолжение своего путешествия все виденное и слышанное он изложил позднее своему повелителю в «Донесении Ахмеда ибн Фадлана, посланника Муктадира, к государю славян». Особый интерес вызывает сообщение о северном племени под названием вису и одноименной стране, о которых поведал арабскому путешественнику царь Булгарии:
«Царь рассказал мне, что за его страной, на расстоянии трех месяцев пути, есть народ, называемый вису. Ночь у них менее часа.
Он сказал: Я видел, что в этой стране во время восхода солнца все имеет красный цвет, как-то: земля, горы и все, на что смотрит человек. И восходит солнце, по величине подобное облаку, и краснота остается такой, пока [солнце] не достигнет высшей точки на небе.
Жители этой страны мне сообщили, что, подлинно, «когда бывает зима, то ночь делается по длине такой же, как [летний] день, а день делается таким коротким, как ночь…
У них много купцов, которые отправляются <…> в страну, называемую Вису, и привозят соболей и черных лисиц».
Конечно, не все товары, вывозимые из Булгара, были произведены в Волжской Булгарии — те же моржовые клыки, мамонтовая кость, пушнина, другие товары могли быть добыты только на далеком Севере. Поэтому нетрудно предположить, что жители этого царства входили в торговые отношения с соседними странами северо-востока и северо-запада будущей России — Югрою, Биармией, Эрзою, Весью, может быть, и Муромой, и Мерею.
Известная по нашим летописям Югра лежала за Уральским хребтом по обе стороны Оби и простиралась на Восток до берегов реки Аян. По свидетельству арабских писателей, волжские булгары в X и XI веках производили меновой обмен с жителями Югорского края в какой-то одной точке Урала, не переходя горного хребта. Они выменивали привозимые ими клинки на шкурки пушных зверей.
В начале 1960-х годов в ходе экспедиции в верховьях реки Печоры археологом В. И. Канивецом в береговой пещере под названием Канинская была найдена серебряная монета, копия драхмы сасанидского царя Варахрама V, правившего в 420–430 годах. По определению специалистов, восточная монета принадлежала к одному из типов подражаний драхмам этого царя и чеканена в V–VII веках. Известны всего две точно такие монеты, хранящиеся одна — в Британском музее, другая — в Эрмитаже. Ученые до 1989 года, считали, что Канинская пещера является самым северным пунктом находок монет сасанидского круга. Ближайшим местонахождением монет этого рода является святилище на реке Колве136.
Находки кладов с восточными монетами137 на реке Печоре, а также на берегу Северной Двины дают нам возможность предполагать, что волжские булгары, а позднее пермяки торговали и с Биармией. Об этом свидетельствует найденный клад в низовьях реки Северной Двины в 1989 году. Около деревни Боры (Приморский район) на одном из дачных участков случайно был обнаружен глиняный кувшин, в котором находилось около двух тысяч серебряных монет и более десятка ювелирных изделий. Это теперь самая северная находка арабских монет. Специалисты определили, что нумизматическая часть клада представлена тремя саманидскими монетами VIII–IX веков, которые могли появиться с Востока, где они чеканились в городах Средней Азии. Основную же массу монет составляют западноевропейские денарии X–XI веков138.
Наша летописная Весь, не что иное, как упоминаемая ибн Фадланом страна и народ Вису, располагалась севернее от муромы и мери (современные Владимирская и Ростовская области) и граничила на севере с Биармией. Весь также посещалась булгарскими купцами, которые ездили туда на ладьях по Волге и Шексне для закупки мехов. Через эту страну они проникали и в Биармию. Торговую связь веси с булгарами подтверждают находки арабских монет на берегах Шексны и Мологи, близ города Весьегонска, в XIX столетии. Торговля с весью была исключительно меновая. Арабы называли ее немой, потому что при совершении торга ни продавец, ни покупатель не видели друг друга в глаза. О такой торговле арабский ученый Закария Казвини (умер в 1283 г.), сообщил следующее:
«Жители Булгара привозят туда свои товары и торгуют ими. Каждый оставляет свой товар на отведенном для торговли месте, снабжает его своей меткой и уходит. Позднее он возвращается и находит рядом товары, нужные на его родине. Если он доволен ими, то забирает предложенные в обмен предметы и оставляет свои товары; в противном случае он уносит свои товары. При этом продавец и покупатель не видят друг друга».
Чуть позднее автор знаменитого географического трактата под названием «Перечень стран», арабский ученый Абуль Фида (около 1300 г.) сделал подобное сообщение о немой торговле, но только уже с обитателями берегов Северного Ледовитого океана:
«Еще дальше к северу живут народы, которые ведут торговлю с приезжими купцами, не встречаясь с ними. Человек, посетивший эту местность, сообщает, что туземцы населяют районы, прилежащие к Северному морю. Он добавляет, что прибывающие в эту местность караваны обычно дают знать о своем появлении. Затем они отправляются к месту, специально сделанному для купли и продажи. Там каждый кладет свой товар, снабдив его меткой, и возвращается к месту стоянки каравана. Туземцы приближаются, кладут рядом с товарами шкурки ласок и лис, а также другие меха, и вновь удаляются. Затем купцы возвращаются, и те из них, которые довольны предложенным в обмен товаром, забирают его с собой. Те же, кто недоволен, оставляют шкурки нетронутыми, и торговые переговоры продолжаются подобным образом, пока обе стороны не приходят к соглашению».
О поездках булгарских купцов на Крайний Север упоминает и другой арабский писатель, Ауфи (X в.). Он рисует достаточно ясную картину торговли булгаров с племенами Севера:
«В двадцатидневном пути от их страны лежит город [страна], которую называют Ису [Весь], и по ту сторону Ису к северу — народ, который называют Юра [Югра]. Они — дикая толпа. Они не сообщаются с людьми и боятся их злости. Жители Булгара делают путешествия в их страну и везут платье, соль и другие вещи, которые суть их товары. В качестве переносчиков тех товаров существуют приборы, представляющие род небольших телег [саней], которые тянут собаки, потому что там много снега и никакое другое живое существо не может провести в ту страну… Они заключают посредством знаков с жителями куплю и продажу. Больших и тонких соболей привозят они из их страны».
После сокрушительного поражения волжских булгар от русое князя Святослава и разрушения последними в 969 году Булгара другим центром арабской торговли становится столица древней Перми — Чердынь. Свидетельством обширной торговли пермяков с арабами служат найденные в Прикамье дорогие украшения из золота и серебра, из драгоценных камней, монеты-подвески, а также знаменитые сасанидские блюда. На территории Пермской области археологами найдено больше половины всех известных в мире иранских серебряных изделий. Это объясняется тем, что VII–VIII века на Ближнем Востоке были временем активного распространения мусульманской религии, запрещавшей изображать людей и животных. И часто там сасанидские блюда, эти массивные серебряные с позолотой подносы с изображением сцен из жизни царей и животных, шли на переплавку. Население же северных областей Руси использовало их как для украшения жилищ, так и для культовых целей. Их бережно хранили и передавали по наследству от поколения к поколению139.
Итак, арабские купцы были вынуждены самостоятельно искать пути выхода к дальнему Северу. Рынки, подобные Булгару, кроме пермской Чердыни, в то время существовали на Ладоге (Альдейгьюборг), в Холмогорах (Колмогоры) на Северной Двине — столице Биармии, а также на Печоре.
Выше упоминалось, что арабские монеты нередко находили в бассейне реки Печоры. Плененный после Полтавского сражения шведский офицер Иоганн Филипп Страленберг провел в Сибири более 13 лет (1709–1722). Любознательный швед не терял времени зря — изучал историю края, в котором вынужден был обитать, собирал материалы и после возвращения на родину издал книгу «Северная и восточная части Европы», которая долгое время служила основным источником сведений о Сибири. Так вот он в 1730 году писал, что «на реке Печоре, и особенно у города Чордин (Чердынь), или Великая Пермь, в большом количестве встречаются монеты древних халифов». Именно он высказал, по мнению Рихарда Хеннига, фантастическое предположение, будто мнимые «индийцы», прибывшие в Галлию в 62 году до н. э., о которых упоминал римский историк Тит Ливий, возможно, доходили по суше до самой Печоры, а уже оттуда добирались по морю в Западную Европу140.
Конечно, заманчиво для исследователей было бы предположить, что арабы доходили до берегов Белого моря и Северного Ледовитого океана. Ведь доказано наличие старинного волока Шексна — Кубенское озеро — Северная Двина, а также существование древнейшего пушного рынка в районе современных Холмогор.
Более того, имелись другие водные пути на Север. Поднимаясь по Волге, торговцы доходили до впадения Камы, из которой затем по Вишере, Колве и ее притоку Вишерке достигали озера Чусового. Потом из озера по Вогульке поднимались до речки Еловки, здесь выгружали товар и оттуда через горный кряж под названием Печорского волока, длиной до 4 верст, тащили груз до речки Волосницы, впадающей в Печору, и затем — к побережью Ледовитого океана141. Упоминает о Северном море и араб Абуль Фида, как это было видно из вышеприведенного текста.
Другой путь из Камы шел вначале также по Вишере, Колве, Вишерке, через Чусовое озеро, а затем в речку Березовку до Бухонина волока, тянущегося на 7 верст. По другую сторону волока течет речка Кима, по которой спускались сначала в Вычегду, попадая затем в Северную Двину142.
Однако до Холмогор и устья Печоры арабские купцы самостоятельно не доходили, так как, по свидетельству большинства арабов, всех иностранцев, кто пытался самостоятельно торговать где-то за Булгаром, подстерегали какие-то страшные опасности. Например, Истахри, еще один известный арабский писатель, автор географического сочинения «Книга путей и царств», около 925 года писал: «Никто из них не добирается дальше Эрты, ибо туземцы убивают всех чужестранцев и бросают их в воду». Ему вторил другой арабский писатель, Мукадасси: «Ни одному чужестранцу не удается ступить на их землю, не поплатившись тотчас же за это своей жизнью».
Об опасностях, подстерегающих всех, кто поедет дальше Булгара, предупреждал также Ибн Хаукаль, арабский путешественник второй половины X века:
«По торговым делам никто не едет дальше Булгара; никто не едет до Эрзы (Арса? — Авт.), ибо тамошние жители убивают всех встречающихся им чужестранцев».
То, что арабские купцы не бывали дальше Булгара, подтверждает свидетельство еще одного восточного писателя, Сихаба ибн Фадла аль Омари (1300–1348):
«Купцы наших стран не забираются дальше города Булгара; купцы булгарские ездят до Чулымана, а купцы чулыманские ездят до земель Югорских, которые на окраине Севера. Позади них уже нет поселений, кроме большой башни, построенный Искандером (Александром Македонским. — Авт.) на образец высокого маяка; позади ее нет пути, а находятся только мраки… пустыни и горы, которых не покидают снег и мороз; над ними не восходит солнце; в них не растут растения и не живут никакие животные… там беспрерывно бывает дождь и густой туман и решительно никогда не встает солнце.
За Югрою живет на берегу морской народ, пребывающий в крайнем невежестве. Они часто ходят в море».
Почему так были напуганы арабы, кто же мог на них нападать? По мнению некоторых исследователей, вероятно, это были выдумки местных торговцев, тех же булгар и пермяков. Чтобы избежать торговой конкуренции, отпугнуть чужеземных торговцев от основных районов торговли пушниной и сохранить их за собой, местные купцы придумывали жуткие истории о людях-чудовищах и людоедах, обитавших на Крайнем Севере. От арабов эти фантастические сообщения перекочевали позднее в книги писателей Западной Европы.
Кстати, упоминаемые арабскими писателями Эрта, Эрза. иногда Арба (несмотря на утверждения уважаемого Р. Хеннига и еще более уважаемого А. Стриннгольма, что под этими наименованиями скрывается город Чердынь) являются все же древними названиями современной мордвы. Известно, что, хотя мордва никогда себя так не называла, этот термин ввели в употребление славяне, пришедшие в Поволжье с юга. Собственное же мордовское самоназвание — это эрзя и мокша, имена двух отдельных мордовских древних племен143. Именно о Мордве (то бишь Эрзе), находившейся в северо-западном направлении от Булгара между реками Окой и Волгой, с таким страхом рассказывали арабские купцы. Следовательно, восточнобулгарская торговля доходила только до страны Веси. А выше начинались владения славянских племен, после X–XI веков проникших в Биармию.
Подобно скандинавам, новгородцы, а позже и ростовцы-суздальцы вели с Биармией и торговлю и войну. Одну часть этой страны они называли Заволочьем, другую — Печорой, а самую дальнюю — Югорским краем (Югрою). Из Биармии как скандинавы, так и новгородцы вывозили дорогие меха, моржовые клыки, китовый ус и другие товары, которыми была богата здешняя земля.
О Югре и промысле на китов в Ледовитом океане с помощью гарпунов, сделанных из арабских клинков, упоминает еще один арабский писатель — Абу Ахмет Андалузи:
«Повествуют, что в страну Югры ввозят Булгары из страны ислама простые клинки; их навешивают на нить таким образом, что при малейшем прикосновении пальцем они издают удивительные звуки. Югра покупает эти клинки по дорогой цене и бросает их в море. Тогда, мудростию всемогущего выходит из моря рыба, величиной с верблюда. Другая, еще более огромная рыба ее преследует, побуждая выйти из моря. Преследуемая рыба устремляется к берегу и наконец не может двигаться и лежит в море. Тогда югры, бросившие клинки в море, устремляются на кораблях и челнах и режут мясо. Когда велик отлив, случается, что нарезывают столько мяса, что не наполнить бы им и тысячу палаток. А с приливом рыба опять уходит в море. Бывает также, когда рыба долго остается, что ее всю изрежут. Если в море клинки не бросить, то рыба не выходит и в стране Югры становится голод».
Вероятно, упомянутый писатель позаимствовал эти сведения у другого арабского путешественника, аль-Гарнати. Причем при знакомстве с его свидетельствами появляется ощущение, что, несмотря на определенный запрет для чужестранцев, именно ему удалось побывать на берегу Белого моря или Ледовитого океана, и он оказался свидетелем загона большого кита на мель и последующей его обработки туземцами. Аль-Гарнати в 1155 году сообщал буквально следующее:
«А эти мечи, которые привозят из страны ислама в Булгар, приносят большую прибыль. Затем булгарцы везут их в Вису, где водятся бобры, затем жители Вису везут их в Йуру и [жители] покупают их за соболиные шкуры, и за невольниц, и невольников. А каждому человеку, живущему там, нужен каждый год меч, чтобы бросить его в море Мраков. И когда они бросят мечи, то Аллах выводит им из моря рыбу вроде огромной горы, которую [рыбу] преследует, желая ее съесть, другая рыба, больше ее во много раз. И спасается маленькая от большой, и приближается к суше, и попадает на место, откуда не может возвратиться в море, и остается там. А большая рыба не может достать меньшую и возвращается в море.
Выходят жители Йура в море на судах и отрезают [мясо] от ее боков, а рыба не чувствует этого и не шевелится, и они наполняют свои дома ее мясом и поднимаются на ее спину, а она — как огромная гора. И остается она у них какое-то время, пока они отрезают от нее: каждый, кто бросил в море меч, берет от рыбы долю».
Самым последним сообщением, свидетельствующим о восточной торговле мехами на Крайнем Севере, является описание великого арабского путешественника Ибн Баттуты (1304–1375), которое относится приблизительно к 1340 году, достигшего Булгара, с тем чтобы «увидеть предельную краткость ночи в этих широтах»:
«Пробыл я там [в Булгаре] три дня.
Захотелось мне пробраться в Страну мрака. Вход в нее через Булгар и между ними 40 дней пути. Путешествие туда совершается не иначе, как на маленьких повозках, которые возят большие собаки, ибо в этой пустыне везде лед, на котором не держатся ни ноги человеческие, ни копыта скотины; у собак же когти, и ноги их держат на льду. Проникают туда только богатые купцы, из которых у иного по сто повозок или около того, нагруженных его съестным, напитками и дровами, так как там нет ни дерева, ни камня, ни земли…
Совершив по этой пустыне 40 станций, путешественники делают привал у «мрака»; каждый из них оставляет там те товары, с которыми приехал, и возвращается на свою обычную стоянку. На следующий день они приходят снова для осмотра своего товара и находят насупротив него [известное количество] соболей, белок, горностаев. Если хозяин товара доволен тем, что нашел насупротив своего товара, то он берет его, если же не доволен им, то оставляет его. Те, то есть жители «мрака», набавляют его [своего товара], [а затем забирают предложенный им товар, а свой оставляют], часто же убирают свой товар, оставляя [на месте] товар купцов. Так [происходит] купля и продажа их. Те, которые ездят сюда, не знают, кто покупает у них и кто продает им, джинны [духи] ли это или люди, и не видят никого».
Ибн Баттута еще успел сообщить, какие деньги платили в Индии за мех горностая: четыреста динаров за одну шкурку! С тех пор в исторических источниках уже не найти сведений о проникновении арабов в Булгар и в таинственную Страну мрака и тьмы.
Известный российский востоковед Д. А. Хвольсон, разобрав и прокомментировав сведения арабского писателя-путешественника Ибн Даста, очень точно подметил: «Многочисленные мусульманские монеты, находимые у нас в соседних западных владениях, были до сих пор немыми свидетелями живых сношений этих стран с Востоком. То, что указывали эти немые свидетели, значительно подтверждается и объясняется собранными здесь свидетельствами мусульманских писателей. Завеса, скрывающая судьбы народов Восточной Европы от VI–IX веков, мало-помалу падает, и мы замечаем там удивительную деятельность и предприимчивость, достойную подражания в наше время. Нашим взорам представляется огромная страна, производящая самые разнообразные сырые продукты и населенная разнообразнейшими народностями, стоящими на различной степени развития. Двигателям этой деятельности приходится преодолевать чрезвычайные препятствия — неудобства путей сообщения, страшный холод, непроходимые леса и болота, нападения разбойников… Самые разнообразные народы постоянно находились в мирных сношениях друг с другом, меняясь излишком своих произведений и удовлетворяя обоюдные нужды… Кто знает, какой степени процветания и культуры достигли бы эти народы, если бы не нападали на них мужи меча, уничтожавшие государства и разорявшие города их, так что жители их разбрелись во все стороны, а мирные торговые сношения народов подверглись смертельному удару»144.
Более 400 лет просуществовала эта необычная торговля. Почему и при каких обстоятельствах прекратились торговые связи между Востоком и Крайним Севером — уже никто никогда не узнает. Вероятно, отпала необходимость арабам забираться так далеко и рисковать жизнью. А главной причиной, наверное, стало то обстоятельство, что все северные земли, в том числе и Югра, и Биармия, стали данниками Великого Новгорода. Новгородцы становятся своего рода монополистами в обладании всех богатств Севера, особенно после разгрома татаро-монгольского ига. Поэтому арабам было значительно проще купить товары у тех же новгородских купцов и русов, приезжавших торговать к Каспийскому и Черному морям, чем рисковать жизнью среди огромных просторов Крайнего Севера.
Более того, историками был отмечен очень интересный факт, что торговцы из арабских стран перестали посещать наш Север именно после Мамаева побоища на Куликовом поле 8 сентября 1380 года.
По этому поводу С. Н. Марков представил очень остроумную догадку. Собирая материалы для своей книги «Круг земной», он наткнулся на интересное письменное свидетельство о том, что на Куликовом поле видели нубийских верблюдов. Выходит, что на стороне Мамая воевала верблюжья кавалерия из Египта. Значит, у татар был заключен военный союз с египетскими мамлюками — династией каирских султанов. После разгрома татарского войска на Куликовом поле Дмитрий Донской, узнав об участии египтян в Мамаевом побоище, вероятно, принял соответствующие меры по запрету арабским купцам совершать поездки на Север. У победителя для этого были все возможности, так как в Булгаре был поставлен русский таможенный надсмотрщик и до набегов хана Золотой Орды Тохтамыша вся Волжская Булгария долгое время была в полной зависимости от Москвы145.
Завершая рассказ об арабских путешественниках и писателях, нельзя не упомянуть еще об одном древнем сочинителе — знаменитом сицилийском географе XII века аль-Идриси (Al-Idrisi; и его произведении под названием «Нузхат аль-муштак фихтирак аль-филак» («Развлечение истомленного в странствии по областям», 1154 г.). По мнению автора книги «Восточная Европа в сочинении аль-Идриси» И. Г. Коноваловой, по занимаемому им месту в средневековой науке оно сопоставимо с трудами Страбона и Птолемея в истории античной географии. Это энциклопедическое произведение, в котором аль-Идриси попытался свести воедино все географические знания, накопленные к середине XII в., является выдающимся памятником арабской географии146. Сочинение аль-Идриси включало, помимо текстовой части, подробнейшую карту мира, на которую нанесены были имена множества географических объектов Восточной Европы — морей, рек, озер, гор, стран и городов. И. Г. Коновалова подробнейшим образом проанализировала сочинение аль-Идриси и дала к нему обширные комментарии, сведенные затем в одну большую книгу.
Аль-Идриси дает подробное описание морей, омывающих землю. Они являются «заливами» огромного Мирового океана, называвшегося у арабских географов Окружающим морем, который охватывает всю землю. В отличие от южных морей, сравнительно хорошо известных арабам, о морях северной части Европы аль-Идриси имел смутные представления. Но, тем не менее, И. Г. Коновалова сделала заключение: арабскому писателю все же были до некоторой степени известны и восточное побережье Балтийского моря, а также, возможно, часть побережья Белого и Баренцева морей.
Вся северная половина Атлантического океана, включая относящиеся к ней моря, считалась единым водным бассейном — морем Мрака. В произведении аль-Идриси И. Г. Коновалова нашла одно любопытное известие, в котором, по всей вероятности, отразились сведения о Белом море. Вот одна любопытная цитата из его сочинения в переводе Коноваловой:
«Что касается западного края моря Мрака, то он граничит с северной [стороны страны] ар-Русийа, отклоняется в северном направлении, затем поворачивает на запад, а за этим поворотом уже нет никакого прохода [для мореплавателей]».
Так как из других арабских источников аль-Идриси не мог позаимствовать такие сведения, то, судя по приведенному отрывку, в его распоряжении имелась часть какой-то лоции с описанием плавания от северного побережья Руси на северо-запад. Эти сведения он мог получить, по мнению исследователя, только от скандинавских информаторов. Кстати, приведенные маршрутные данные из этой лоции, обратите внимание, очень напоминают об одном отрезке пути, пройденном норвежским мореплавателем Оттаром, а именно — от мыса Нордкап на восток и далее на юг — вдоль побережья Кольского полуострова. Если проделать этот путь в обратном направлении, то придется идти сначала из Белого моря на север, а затем на запад, как указано в приведенном фрагменте текста. Сообщение арабского писателя, по мнению И. Г. Коноваловой, конечно, восходит не непосредственно к рассказу Оттара, а к сообщениям об аналогичных плаваниях скандинавских мореходов, со слов которых географ мог записать также современные сведения о норвежском Финнмарке и лежащих рядом с ним северных областях.
На карте аль-Идриси, отнесенной к северной части Европы, помечены четыре реки, впадающие в море Мрака, то есть моря Северного Ледовитого океана. Особенно привлекла внимание арабского географа так называемая Русская река, которой он дал следующее описание:
«В упомянутую Русскую реку впадают шесть больших рек, берущих начало в горе Кукайа, а это большая гора, протянувшаяся от моря Мрака до края обитаемой земли. Эта гора простирается до страны Йаджуджа и Маджуджа на крайнем востоке и пересекает ее, проходя в южном направлении до темного, черного моря, называемого Смолистым. Это очень высокая гора; никто не может подняться на нее из-за сильного холода и глубокого вечного снега на ее вершине. В долинах этих рек живет народ, известный под именем ан-нибарийа. У этого народа есть шесть укрепленных городов, расположенных между руслами этих рек, текущих, как мы уже сказали, с горы Кукайа. Никто не может покорить этих людей: у них принято не расставаться с оружием ни на миг, они чрезвычайно осторожны и осмотрительны».
Под горой Кукайа, вероятно, арабский географ подразумевал Урал, восходящий к наименованию Рипейских (Рифейских) гор античных писателей. Судя по надписи на карте аль-Идриси, в нижнем течении Русской реки располагалась Кумания, а в верховьях — страна, названная по имени живущего там народа, ан-нибарийа. Специалисты считают, что наряду с чтением Нибарийа из-за особенностей письма арабского текста, возможно также прочтение как Бинарийа или Бийарийа.
Но, что интересно, на карте эти шесть городов обозначены не между истоками Русской реки, а в приморском районе, омываемом морем Мрака. Гора Кукана остается к северо-востоку от них. Между городами, разделяя их на две части (по три города к западу с одной стороны и к востоку — с другой), показана безымянная река, впадающая в море.
Относительно идентификации этой реки, народа ан-нибарийа и принадлежащих ему городов учеными было высказано немало различных мнений, причем очень противоречивых. Мы не будем останавливаться на всех предположениях и суждениях ученых людей, но об одном из них все же скажем.
Финский исследователь О. Талльгрен-Туулио (О. Tallgren-Tuulio) предположил, что конъектура Б(и) йармийа опирается на одно из чтений названия страны на арабской карте — Бийарийа, где буква йа заменяется на мим, что переписчик мог довольно легко сделать. По мнению ученого, речь идет о Биармии (Bjarmaland), находившейся по представлениям скандинавов, на севере Восточной Европы. По предположению И. Г. Коноваловой, финский историк исходил из расширительной трактовки древнескандинавского хоронима Бьярмаланд как собирательного понятия, которым обозначались обширные территории в северной части Восточной Европы, от Кольского полуострова до Ладожского озера, населенные финноугорскими племенами.
О. Талльгрен-Туулио полагал, что источником сведений для аль-Идриси об этой земле и ее народе послужили фрагменты скандинавских саг и скальдической поэзии, дошедшие до сицилийского географа в пересказе информаторов, от которых он получил данные о других народах Северной Европы. Возможность передачи таких сведений О. Талльгрен-Туулио видит в неплохой информированности аль-Идриси о тех районах Северной Европы, которые имели тесные связи с Биармией, например о Финнмарке. Вероятнее всего, что информатором для арабского географа был какой-то заезжий скандинавский купец-путешественник, проехавший от Черного моря по рекам Восточной Европы в северные русские земли по наезженному пути «из варяг в греки»147.
Более того, известно, что аль-Идриси жил и работал над своим сочинением в Сицилийском норманнском королевстве, где мог получить от тех же скандинавских информаторов массу ценных сообщений о странах и народах Скандинавии и связанных с ними районах Северной Руси.
Кроме этого аль-Идриси мог быть знаком еще с одним, согласно которому из Черного моря можно было водным путем попасть на Север, в Окружающий океан. Это суждение о водных путях Восточной Европы воплотилось в весьма популярном в ранней арабской географии соображении о наличии огромного, так называемого Константинопольского пролива, который вблизи Константинополя отделялся от Средиземного моря и шел на север, разделяя земли славян, вплоть до Окружающего океана (из сочинения Ибн Хаукаля — Ibn Haukal, вторая половина X века) 148.
И. Г. Коновалова сделала заключение по отдельным фрагментам арабского сочинения о том, что скандинавские купцы-мореплаватели могли сообщить аль-Идриси о северных русских землях и торговых городах этого региона.
Во-первых, однажды на страницах сочинения аль-Идриси упоминается Новгород, причем по арабскому названию города, предположительно, восстанавливается его скандинавская форма — Хольмград. Во-вторых, описывая Норвегию, араб приводит данные, свидетельствующие о существовании торгово-промысловых связей между скандинавскими территориями и северными русскими землями например, говоря об обитающих в Норвегии животных, аль-Идриси сравнивает размеры местного бобра с размерами бобров, водившихся на Руси, в бассейне реки Кемь. Наконец, описание северного побережья Руси представляет собой фрагмент лоции, восходящей, по всей вероятности, к сведениям скандинавских мореплавателей.
В конце концов, И. Г. Коновалова пришла к выводу, что этноним ан-нибарийа следует связывать не с Биармией, а с Новгородской Русью, жители которой в средневековых латиноязычных источниках назывались ногардами (Nogardi). Аль-Идриси дал такое описание Новгорода:
«От города Калури в западном направлении до города Джинт(и) йар семь дней [пути]. Это большой, цветущий город, расположенный на высокой горе, на которую невозможно подняться. Его жители укрываются на ней от приходящих по ночам русов. Этот город не подчиняется ни одному правителю».
Название города Джинтийар, как установил О. Талльгрен-Туулио, является искаженным Хулмкар от древнескандинавского наименования Новгорода — Хольмгард. Таким образом, информацию о Новгороде аль-Идриси получил, скорее всего, от купца-скандинава, бывавшего в этом городе. О его хорошем знакомстве с Новгородом свидетельствует указание на возвышенный и укрепленный участок города, в котором исследовательница сочинения араба увидела располагавшийся на восточной торговой стороне города «Славенский конец», «Славенский холм» или просто «Холм».
И в заключение вернемся к границам Руси, представленным арабским географом. Аль-Идриси северной границей Руси считал море Мрака, под которым имелись в виду моря Северного Ледовитого океана. Эти сведения, как упоминалось выше, он мог получить от скандинавских осведомителей.
Поэтому, полагая, что сообщение аль-Идриси опирается на скандинавские источники, И. Г. Коновалова пришла к окончательному выводу, что приморскими русскими землями в данном районе были те области Европейского Севера, с которыми скандинавы вели торговлю и которые в древнескандинавской географической традиции назывались Биармией. О большом интересе новгородских купцов XII века к богатым пушниной северным территориям свидетельствуют и археологические материалы. Они же говорят о том, что в XII веке Северный морской путь играл определенную роль в торговле между Северной Русью и Финнмарком Норвегии.
Более того, известия о даннической зависимости Биармии от Руси (?), считают ученые, имеются в исландских географических трактатах «Описание Земли I» и «Грипла». Поэтому сведения аль-Идриси о том, что северной границей Руси были моря Северного Ледовитого океана, можно рассматривать в одном ряду со сведениями древнескандинавских источников о зависимости Биармии от Руси и считать, по мнению исследовательницы, сообщение аль-Идриси хронологически первым свидетельством о существовании такой зависимости149. Только вот от Руси ли?
Около 1485 года папе римскому Иннокентию Восьмому доставили важное сообщение об очень значительном открытии на Севере. Два старых приятеля по Римской академии, Филлипо Каллимах и Юлий Помпоний Лэт, почти в один голос заявили об огромном северном острове. Записка Каллимаха не сохранилась, однако известный далматинский историк Мавро Орбини (? — 1614) знал ее содержание:
«Руссы из Биармии, как повествует Карл Вагрийский (II), плавая по Северному Океану, около 107 лет назад обнаружили в тех морях неизвестный доселе остров, обитаемый славянами. На этом острове, как говорит Филиппо Каллимах в послании к папе Иннокентию VIII, вечные холода и льды. Называется он Филоподия и величиной превосходит Кипр, на современных же картах мира его называют Новая Земля».
Оставим на совести информаторов странное название острова, но тем не менее, возможно, они дали первое сообщение об открытии русскими действительно Новой Земли или Груманта (Шпицбергена). Каллимах, находившийся в Польше, вероятно, получил эти сведения от русских послов и тут же не замедлил с отправкой в Италию очень важной информации.
Римский гуманист и эрудит Юлий Помпоний Лэт (1425–1498) путешествовал по южным областям Руси в 1479 году и позднее восторженно рассказывал о «Скифии и Сарматии». Он беседовал, по его словам, «с людьми, живущими у истоков Танаиса», то есть Дона, записывал их рассказы. Очевидно, Помпоний Лэт встречался с промышленниками или купцами, прибывшими с далекого Севера для торговли пушниной. Вот они-то могли сообщить ему много интересного о далеких полярных странах, откуда привозятся дорогие меха соболей, куниц, лисиц, белых медведей и бобров. В своих лекциях по Вергилию или «Скифских заметках» Помпоний Лэт упоминает «большой остров на крайнем севере недалеко от материка: там редко, почти никогда не загорается день; все животные там белые, особенно медведи»150. Вероятно, здесь северные гости впервые рассказали итальянскому эрудиту о Новой Земле.
Помпоний Лэт поведал в своих записках об уграх, ведущих торговлю с жителями Заволочья, пермяках, о необыкновенно крепких «змеиных зубах», принадлежащих, вероятно, вымершим мамонтам, о Рифейских горах. Это еще раз говорит о том, что информаторами у Лэта были московиты.
«Вблизи берегов Ледовитого Океана живут лесные люди, называемые Угры (Ugari sive Ugri); это, несомненно, скифы, очень отдаленные от остальных людей. Они не знают ни золота, ни серебра, ни других металлов; с ближайшими народами ведут меновую торговлю, а также с жителями Заволочья (заволочанами — cum Zauolocensibus). Так рассказывали мне люди, живущие у истоков Танаиса. <…>
Там, где живут древние Угры и Заволочане, нет царей. Этот народ очень счастлив, хотя и терпит сильные морозы. Летом, ко времени солнцестояния, у них непрерывный день. <…>
В Скифии находят змеиные зубы, по виду вроде слоновых клыков, но тяжелые и твердые. Их поверхность жестка; находят их в глубине земли; самих змей нигде не видали. <…>
От Борисфена Скифия тянется до Рифейских гор, которые замыкают ее с востока и простираются на север вплоть до Ледовитого океана. Эти горы столь же высоки, как и Альпы, которые оканчиваются у моря, простирающегося в Туле (Thyle). В отдаленнейших пределах их живут Угры. <…> Немного ниже, на восточном склоне [Рифейских гор], на расстоянии двухмесячного пути, живут Пермяки (Parmii) и Заволочане (Zauolozences)».
Во времена открытия Америки Колумбом в тиши своей огромной библиотеки в Кракове трудился астролог, историк и писатель Матвей Меховский (1457–1523), досконально изучая доступные ему географические и исторические материалы о Руси, снежной «Скифии». Через два года в краковской типографии вышла небольшая по объему, насчитывающая не более тридцати страниц, но очень интересная по содержанию книга Меховского «Трактат о двух Сарматиях».
Известно, что сам он в России никогда не был, а получал сведения от русских, находившихся в плену в Польше. Гремя кандалами, носившие их с 1514 года узники поведали седому королевскому звездочету Матвею из Мехова о Кореле, Югре и Перми, покоренных Великим князем московским. В польском плену томились тогда Иван Пронский, Дмитрий Булгаков, Иван Челядин и другие знатные воины, взятые в полон под Оршей. Их воеводой, когда-то в походе на Югру, был тот самый князь Семен Курбский, летописный покоритель Зауралья151. Кому, как не этим достойным людям, было знать Север.
Со слов пленников Меховский записал рассказы об Югре и Кореле, занимающихся морскими промыслами, о продаже ими моржовых клыков московитам. Польский каноник уточнил местоположение истоков известных рек — Дона, Днепра и Волги, отвергнув устоявшееся мнение, известное еще с античных времен, что эти реки берут начало в Гиперборейских или Рифейских горах. Но, к сожалению, мы опять не найдем у Матвея Меховского упоминания о Биармии, так как источниками всех сведений о Севере были только люди из Московии.
«За Московией находятся к северо-востоку племена и области в конце северной Азии, именуемые собственно Скифией, подвластные московскому князю, и покоренные первоначально Иваном, князем Московским, а именно Пермь, Башкирия, Черемиссия, Югра, Корела; эти области упорно остаются в языческой вере и идолопоклонстве. Здесь почитают солнце, луну, звезды, лесных зверей и что придется; жители имеют собственные языки и наречия. В земле пермской собственный язык, в башкирской — свой, в Югре — свой, и в Кореле также свой. В этих областях не пашут, не сеют, не имеют ни хлеба, ни денег, питаются лесной дичью, которая у них водится в изобилии, и пьют только воду; живут в густых лесах, в шалашах из хвороста. И поскольку леса заполняют эти земли, люди стали одичалыми и озверелыми. Они подобны неразумным животным, не имеют одежд из шерсти, покрываются грубо и нескладно шкурами, употребляя вместе шкуры разных животных — волка, оленя, медведя, соболей, белок, куниц, смотря по тому, как придется. И так как в их земле не открыто ценных металлов, то платят они дань московскому князю не ими, а шкурами лесных животных, которых имеют в изобилии.
Те, которые живут вблизи северного океана, как-то: югры и корелы, ловят рыбу и китов, либо морских коров (вероятно, морских зайцев. — Авт.) и собак [тюленей], которых [жир] они называют ворвань и из кожи их делают повозки, мешки и одежды, а жир, если заблагорассудится, хранят и продают».
Матвей Меховский отправил свое сочинение австрийскому эрцгерцогу, императору Священной Римской империи Максимилиану I, кстати, большому любителю географической науки, где содержались новые сведения, которые поляк сообщал о «Скифии» и, в частности, о Гиперборейских и Рифейских горах. В своем сочинении он, ниспровергая авторитет античных географов, указывал на их ошибки. Император решил поручить своим послам, отправлявшимся в Москву, проверить удивительные сообщения Матвея.
Накануне описанных событий, в 1517 году, Максимилиан отправил послом к Великому князю московскому Василию III (1479–1533) барона Сигизмунда Герберштейна с целью заключения соглашения между правительствами Москвы и Польши. Так как переговоры эти успеха не имели, то в следующем, 1518 году Максимилиан с той же целью отправил в Москву новое посольство, во главе которого были поставлены два итальянца: Франческо да Колло и Антинио де Конти.
«Фрянчушка да Колла из Конияна», как его называли позднее московиты, путешествовал на Русь с отважным исследователем Северного морского пути Григорием Истомой. По пути они остановились в Аугсбурге, где среди ученого мира только что разошлась, переведенная на немецкий язык, книга Меховского. Естественно, Григорию Истоме в приватной беседе местными учеными тут же был задан вопрос, проходимо ли Ледовое море для кораблей. Он ни на секунду не замешкался и ответил, что Северным морским путем можно попасть в Индию и в доказательство своих слов представил изумленной публике «грубо начерченную» карту Руси и ее владения на северо-востоке.
Император поручил да Колло проверить сообщение Меховского, так как, по словам итальянца, «его величество, хорошо осведомленный в географических вопросах и большой почитатель Птолемея, прочел его замечания о Птолемее с большим неудовольствием»152.
Поэтому Франческо да Колло во время своего пребывания в Москве собирал необходимую информацию, чтобы уличить во лжи и опровергнуть польского звездочета. Сведущие люди в Московии поведали ему о дальних обширнейших землях на Севере, принадлежащих Великому князю московскому, — Югре и Кореле. Более того, он первым из многочисленных западноевропейских осведомителей упомянул и Биармию, по его словам, «некогда громаднейшее царство, граничащее с областью Скризинской и другими княжествами».
Ему поведали, что действительно в югорской стороне есть горы (Уральский хребет), которые он отождествил с Рифейскими горами Птолемея. Они, в свою очередь, по его мнению, соединяются с Гиперборейскими горами и значительно ниже первых. Да Колло пытался опровергнуть Меховского в том, что истоки «известнейшей реки, славной не только своей длиной и шириной» — Танаиса, то есть Дона, берут свое начало не в Рязанской губернии, а именно с самых высоких вершин Рифейских гор.
Позднее наши ученые отметили, что сведения да Колло, отождествившего Урал с Рифейскими горами, представляют большой интерес. Как отметил видный исследователь русской литературы Л. Н. Майков, итальянский дипломат оставил свидетельства, которые по своему научному значению стоят выше всего того, что сообщали его предшественники и современники 153.
Франческо да Колло сообщил Максимилиану, что Меховский признал свою ошибку в присутствии польского короля Сигизмунда, утверждая, что невольно был введен в заблуждение русскими пленными. Сейчас, конечно, можно с улыбкой читать о споре этих уважаемых людей, ведь каждый из них по-своему был прав, но, тем не менее, они действительно являются для Западной Европы первооткрывателями Руси.
Кто же были осведомителями итальянца? Да Колло сам называет их: «Мне говорили и заверяли люди, достойные доверия, в особенности маэстро Николай Любчанин, профессор медицины и астрологии и всех ученых наук». Это не кто иной, как известный врач Николай Любчанин, его еще знали как Николая Булева. Другим осведомителем был Угрим Баграков, человек знатного происхождения, но попавший в опалу к царю и сосланный на поселение в Югру. По ходатайству Франческо да Колло позднее опала была снята с Багракова и ему было «позволено видеть Князевы очи». Именно Василий III приставил Угрима с братом быть осведомителями итальянского посла, повелев им прийти «из их мест, как знающих дальние области».
Братья Баграковы рассказали иноземному послу о своих открытиях в Югорских горах. Вероятно, да Колло расспрашивал братьев и о берегах Ледовитого (Скифского) океана за Югрой, о других народах, обитавших на Севере. Думается, что не ускользнуло от внимания любознательного итальянца и сообщение Григория Истомы в Аугсбурге о Северном морском пути в Индию.
В завершение дипломатической миссии Франческо да Колло сделал сообщение для императора Максимилиана в виде реляции под названием «Доношение о Московии», на которой ниже подробнее остановимся.