Интересно, что никто не подверг сомнению полученное с "Тикумы" сообщение. Ошеломленные полученным ударом, офицеры Нагумо готовы были теперь поверить во что угодно. Учитывая события минувшего утра, они имели право даже на еще больший скептицизм, и ни у кого не возникло желания проанализировать это более чем сомнительное сообщение. Все поняли, что надо поскорее убираться из этого района. В 19.05 остатки соединения повернули назад и стали уходить полным ходом от опасности, надвигающейся с северо-запада.
На "Ямато" адмирал Ямамото делал все, что в его силах, чтобы поднять боевой дух своих подчиненных. Хотя главком и сам был потрясен не меньше других, хладнокровие являлось одним из лучших боевых качеств адмирала. В 19.15 Ямамото радировал всем командующим соединениям:
"Флот противника, который фактически разбит, отступает к востоку. Силы Объединенного флота, находящиеся в этом районе, готовятся к преследованию разбитых соединений противника и одновременно к захвату "AF". Приказываю:
1. Главным силам к 3.00 5 июня быть в точке 32°08' с. ш. и 175°45' в. д. Курс 90°, скорость 20 узлов.
2. Ударному авианосному соединению, соединению вторжения (исключая 7-ю дивизию крейсеров) и соединению подводных лодок, взаимодействуя друг с другом, немедленно вступить в боевое соприкосновение с противником и завершить его разгром".
Неизвестно, как отреагировал на этот приказ адмирал Нагумо, поскольку одновременно пришло сообщение о том, что авианосец "Сорю" затонул.
Все послеполуденное время "Сорю" продолжал гореть, сотрясаясь от внутренних взрывов. Эсминцы охранения беспомощно кружили вокруг него. Перед заходом солнца, когда экипаж был уже снят с авианосца, на него был отправлен главстаршина Абэ с тем, чтобы попытаться спасти командира авианосца капитана 1-го ранга Янагимото, который отказался покинуть корабль. Абэ был чемпионом флота по борьбе и имел приказ - в случае необходимости силой заставить Янагимото покинуть обреченный авианосец. Но капитан 1-го ранга Янагимото отказался даже пошевелиться, а у Абэ не хватило духу поднять руку на своего командира. Со слезами на глазах он вернулся с авианосца один. "Сорю" медленно погружался. На стоящем рядом эсминце "Макигумо" кто-то запел японский национальный гимн. Другие подхватили его. Когда величественная мелодия гимна взлетела над волнами, нос авианосца задрался вверх, а корма погрузилась в воду. На мгновение "Сорю" застыл в этом положении - и в 19.13 все было кончено.
Через 20 минут наступила очередь авианосца "Kaгa". Все время после полудня корабль дрейфовал, лишившись хода, но оставшиеся на его борту люди продолжали бороться с огнем, пытаясь залить пожар ведрами. Это была безнадежная борьба, и перед заходом солнца эсминец "Хагикадзе" послал катер, чтобы снять с авианосца тех, кто еще оставался на борту. Матросы отказались покинуть корабль и отправили катер назад за ручной пожарной помпой. Катер вернулся на авианосец с письменным приказом, который предписывал всем покинуть корабль. На этот раз моряки подчинились. Один старый старшина, служивший на авианосце с момента его спуска на воду, плакал как ребенок: слезы стекали с его седых усов. Через некоторое время в темноте прозвучали два оглушительных взрыва, и в 19.25 с авианосцем "Кага" было также покончено.
В этот же самый момент на "Акаги" капитан 1-го ранга Аоки приказал всем уцелевшим собраться на полетной палубе. Потеряв надежду спасти корабль, Аоки поблагодарил своих подчиненных за проявленное мужество, попрощался с ними и приказал всем покинуть авианосец. Эскадренные миноносцы "Новаки" и "Араси" подошли к "Акаги", начав в 20.00 снимать с него экипаж. Адмиралу Нагумо была послана радиограмма, запрашивающая разрешения затопить "Акаги". Нагумо ничего не ответил, но тут вмешался сам Ямамото. Главнокомандующий перехватил запрос и в 22.25 радировал в ответ короткий приказ: "Не топить "Акаги".
Частично этот приказ был вызван сентиментальностью адмирала. В дни молодости Ямамото служил несколько лет на авианосце, и "Акаги" был его любимцем. Штурман "Акаги" капитан 2-го ранга Миура уже будучи на эсминце "Новаки" получил приказ Ямамото, которым он назначался командиром спасательной партии. Миура обошел на катере вокруг "Акаги", с трудом поднялся на борт и обнаружил командира, который, ожидая потопления авианосца, уже привязался к якорю. Сообщив о приказе главкома, Миура убедил своего командира перейти на эсминец и принять участие в спасении "Акаги". Капитан 1-го ранга Аоки выглядел очень подавленным (в таком настроении он оставался до конца своих дней). Он кивнул и спрыгнул в катер с "Новаки", Катер отошел, оставляя за собой черную громаду брошенного авианосца, покачивающегося в призрачном свете луны.
Пока "Новаки" и "Араси" снимали экипаж с "Акаги", другие эсминцы прочесывали район, подбирая плававших в воде людей. В основном, это были летчики боевого воздушного патруля, у которых кончилось горючее, а также моряки, сброшенные взрывами с авианосцев. Так были спасены: лейтенант Огава с "Акаги", плававший на спасательном жилете, Татсута Отава с "Сорю", державшийся за деревянный брус, главстаршина Такаеси Моринага с авианосца "Kaгa", уцепившийся за плавающую койку, и другие. Вначале было много криков, чтобы привлечь внимание эсминцев, но по мере приближения вечера их становилось все меньше. Наконец наступила тишина. Затемненные эсминцы, закончив поиск, пошли на северо-запад догонять остатки соединения.
Младший лейтенант Джордж Гей все еще плавал один под звездами ночного тихоокеанского неба. Перед закатом японский эсминец прошел так близко от него, что Гей мог разглядеть лица стоящих на палубе матросов. Гей попытался сделаться еще меньше, прячась под своей черной подушкой. Японцы его не заметили, но легче от этого не становилось. Обожженная нога страшно болела, рука кровоточила, и Гей с ужасом стал думать об акулах. Затем он успокоился, вспомнив, как кто-то рассказывал, что акулы не выносят взрывов, а взрывов здесь было более чем достаточно. Морская вода настолько разъела ему глаза, что Гей уже почти ничего не мог видеть. Он держал глаза закрытыми, открывал их только иногда, чтобы кинуть короткий, быстрый взгляд на горизонт. Этого было достаточно для того, чтобы заметить, что японцы покидают район боя. Когда стемнело, Гей развернул свой желтый спасательный плот, надул его и, вскарабкавшись, наконец почувствовал себя лучше. Младший лейтенант лег на спину в полном изнеможении, временами забываясь в дремоте, временами наблюдая за пылающим далеко на севере заревом, где японцы еще пытались спасти какой-то из своих разбитых кораблей.
Капитан 2-го ранга Есида ловко подвел свой эсминец "Казагумо" к борту горящего "Хирю". Его матросы быстро работали в темноте, выгружая пожарное снаряжение и скромный ужин из сухарей и воды для экипажа авианосца. Эскадренный миноносец "Югумо" также приблизился к "Хирю", подав на авианосец мощные пожарные шланги, переброшенные с крейсера "Тикума". Два других эсминца стояли неподалеку, готовые оказать помощь, если она понадобится. Сам "Хирю" покачивался на волне без хода. Около 21.00 корабль лишился энергии. В машинное отделение No 4 позвонили с мостика и спросили капитана 2-го ранга Айзо, смогут ли механики выбраться наверх. Айзо взглянул на раскаленный докрасна подволок и ответил отрицательно. Тогда наступила пауза, а затем с мостика спросили, есть ли у механиков какие-нибудь последние пожелания для передачи в Японию. Этот вопрос ошеломил старшего механика, приведя его в ярость. Он знал, что обстановка на корабле очень серьезна, но совсем не считал ее безнадежной, полагая, что авианосец вполне может дойти до базы. Со всей горячностью Айзо стал убеждать мостик не сдаваться, хотя и не был уверен, что его слышат слышимость становилась все глуше, а затем пропала вообще.
Какой бы ни была в действительности ситуация в момент этого телефонного разговора, судьба корабля решилась в 23.58. В этот момент что-то со страшным грохотом взорвалось внизу. Огонь, уже почти затихнувший, вспыхнул опять, распространяясь повсюду и выходя из-под контроля. Это поставило младшего лейтенанта Каваками перед необходимостью принять важное решение. На авианосце Каваками служил интендантом, и на время боя на него падала тяжелейшая ответственность - он назначался хранителем портрета императора. Обычно портрет висел в каюте командира, но перед боем его клали в специальный полированный футляр и уносили в хронометрическое помещение под броневой палубой. Считалось, что здесь портрет будет находиться в полной безопасности. Ведь никто не мог даже подумать, что придется оставить корабль. Каваками уже не мог связаться с мостиком и решил действовать самостоятельно. Терять время уже было нельзя. Взяв подчиненного ему старшину, Каваками пробился через пламя в хронометрическое помещение. Старшина завернул футляр с портретом в брезент, затем они вместе со своим сокровищем снова пробились через огонь на полетную палубу, где Каваками почтительно передал портрет Микадо на эсминец "Казагумо".
К этому времени авианосец уже накренился на 15°, вода постоянно прибывала. Никто не мог сказать, сколько еще корабль продержится на воде. В 2.30 ночи 5 июня капитан 1-го ранга Каку повернулся к адмиралу Ямагути и доложил: "Мы собираемся оставить корабль, адмирал".
Ямагути кивнул и приказал доложить об этом адмиралу Нагумо. Затем адмирал попросил капитана 1-го ранга Каку собрать остатки экипажа на полетной палубе. Около 800 уцелевших моряков сгрудились вокруг двух своих командиров, освещаемые зловещими отблесками пламени. Первым заговорил командир корабля, подчеркнув, что война еще не окончена и нужно продолжать борьбу. "Уцелевшие после этого боя, - сказал капитан 1-го ранга Каку, составят ядро личного состава нового, еще более сильного флота". Затем слово взял Ямагути, сказав морякам, что он восхищен их мужеством и чувством долга. "Я один, - закончил адмирал, - несу ответственность за гибель "Хирю" и "Сорю". Я останусь на авианосце, а вам приказываю оставить корабль и продолжать верно служить его величеству императору". Затем все повернулись лицами в сторону Японии, и Ямагути трижды провозгласил банзай в честь императора. После этого с мачты "Хирю" были торжественно спущены военно-морской и адмиральский флаги. Когда флаг страны Восходящего Солнца соскользнул с гафеля мачты, ночную тишину разорвали звуки горнов, игравших сурово-торжественный национальный гимн.
Экипаж "Хирю" стал перебираться на эсминцы, а капитан 1-го ранга Каку обратился к адмиралу Ямагути:
- Я собираюсь разделить судьбу корабля, адмирал.
Ямагути согласился, и затем они начали чисто японскую беседу, символизирующую неожиданное сближение и дружбу двух людей.
- Насладимся прекрасным светом луны, - предложил Ямагути.
- Как ярко она светит сегодня, - согласился Каку, - должно быть, это ее 21-й день.
Слышавший эту беседу старший помощник командира капитан 2-го ранга Каноэ решил, что все старшие офицеры также должны остаться на борту корабля. Он поднял этот вопрос перед ними, и все согласились. Однако это совсем не растрогало командира "Хирю". Капитан 1-го ранга Каку снова заявил, что остается на авианосце один и категорически приказал всем остальным покинуть корабль.
Начальник штаба Ямагути капитан 2-го ранга Ито попрощался с адмиралом и спросил, есть ли у него какие-нибудь последние пожелания.
- Передайте адмиралу Нагумо, - сказал Ямагути, - что я только тогда прощу ему случившееся, если он приложит все усилия для создания более мощного флота и возьмет реванш.
Затем адмирал отдал капитану 2-го ранга Ито свою фуражку, чтобы тот передал ее семье Ямагути После этого командующий 10-й флотилией эсминцев капитан 1-го ранга Абэ получил личный приказ адмирала:
- Утопите "Хирю" торпедами.
Было 4.30 - первые лучи рассвета пламенели на востоке, когда весь экипаж "Хирю" перешел на эсминец охранения. Последний оставил авианосец капитан 2-го ранга Каноэ. Когда катер подходил к эсминцам, Каноэ увидел Ямагути и Каку, которые махали руками с мостика.
В 5.10 капитан 1-го ранга Абэ выполнил последний приказ адмирала. Эскадренный миноносец "Макигумо" повернул прямо на "Хирю" и выпустил две торпеды. Одна прошла мимо, другая - с грохотом взорвалась. Больше терять времени было нельзя Абэ повернул свои эсминцы на северо-запад и стал поспешно догонять остальные корабли соединения.
В 21.30 адмирал Нагумо радировал главнокомандующему о том, что на него идут четыре американских авианосца и что он отходит на северо-запад со скоростью 18 узлов. Ответа не было, тогда в 22.50 Нагумо направил это донесение снова, слегка его изменив. На этот раз ответ пришел через пять минут Ямамото отстранял Нагумо от командования, заменив его более агрессивным адмиралом Кондо, идущим с юга со своими линкорами и крейсерами Нагумо пожал плечами, но штаб его отреагировал на это событие очень болезненно. В горячке боя у них не было времени подумать о случившемся, сейчас же времени было с избытком.
Вечером старший офицер штаба капитан 1-го ранга Оиси доложил адмиралу Кусака.
- Адмирал, мы, штабные офицеры, приняли решение покончить с собой посредством харакири, чтобы искупить свою личную ответственность за то, что произошло. Не будете ли Вы настолько любезны информировать об этом адмирала Нагумо?
Кусака немедленно приказал собрать всех штабных офицеров и устроил им головомойку.
- Как вы вообще могли додуматься до этого, - разносил своих подчиненных адмирал. - Если при каждой неудаче мы будем делать харакири, то чем все это кончится?
Категорически запретив своим подчиненный даже думать о самоубийстве. Кусака доложил об этом инциденте адмиралу Нагумо. Оказалось, что Нагумо тоже подумывает о харакири. Кусака начал горячо разубеждать командующего. Харакири ничего не докажет, кроме слабости, горазда важнее вернуться в Японию, собрать новые силы и отомстить за сегодняшнее поражение" В конце-концов Нагумо согласился с доводами своего начальника штаба.
1-e авианосное ударное соединение, потеряв все свои 4 авианосца, продолжало идти через ночь, все дальше и дальше удаляясь от места событий этого ужасного дня.
На Мидуэе и в мыслях ни у кого не было, что все уже кончилось. Дело не могло ограничиться одним утренним налетом - японцы, без, сомнения, вернутся. Капитан 1-го ранга Симард, считая, что перед заходом солнца атолл подвергнется бомбардировке с моря, приказал рассредоточить самолеты, а часть "летающих крепостей" отправил обратно на Гавайские острова. В последних разведсообщени.ях указывалось, что силы вторжения противника все еще направляются к Мидуэю. В действительности же, если кто и направлялся морем к Мидуэю, то это были не японские корабли, а маленькая резиновая лодка, в которой находились младший лейтенант Томас Вуд и его стрелок-радист.
Когда бомбардировщики с "Хориста" направились на Мидуэй для дозаправки горючим, Вуду пришлось сесть на воду - его бензобаки оказались пустыми в 10 милях от атолла Перебравшись в спасательную лодку, Вуд и его. радист направились к Мидуэю, ориентируясь на столб дыма, поднимающегося на горизонте С наступлением темноты они добрались до рифов Мидуэя. До самих островов еще оставалось примерно 5 миль, но это уже была тихая вода лагуны. Существовало только одно удобное место, где можно было перебраться через рифы, но это место "охранялось" огромным морским львом. Он не желал освободить проход, не обращая внимания ни на крики, ни на угрозы. Пришлось его как следует огреть веслом по спине. Лев заревел и плюхнулся в воду, но не успокоился. Пока измученные летчики отдыхали на рифах, лев плавал вокруг, раздраженно лаял, всем своим видом демонстрируя сильное недовольство. В конце концов Вуд и его стрелок добрались до Мидуэя, попав в самую гущу боевой активности.
Вечером уцелевшие пикирующие бомбардировщики морской пехоты вылетели для нанесения нового удара по противнику. Ничего не обнаружив, они вернулись обратно, потеряв своего нового командира майора Норриса, самолет которого неожиданно рухнул в море. По-видимому, Норрис потерял сознание от переутомления. Затем начали возвращаться летающие крепости, неся на себе "сувениры" многочисленных встреч с "3еро". Скорее всего, их атаковали истребители с потопленных авианосцев (в действительности, так оно и было), но нельзя было исключить возможность нахождения в этом районе и пятого авианосца противника.
Около 22.00 наблюдатели с береговой батареи морской пехоты увидели подводную лодку, идущую малым ходом в надводном положении примерно в 2 милях от рифов. Не зная, что это за лодка, огонь открыть не решились, продолжая молча наблюдать, как в свете наполовину скрывшейся луны лодка плавно скользила вдоль берега, идя в юго-западном направлении. В 22.21 она исчезла в темноте Надвигалась ночь, и все сильнее росло напряжение, вызванное неизвестностью.
Не меньшее напряжение царило и в Перл-Харборе. Рабочие продолжали дежурить с пулеметами на крышах цехов судоремонтного завода. Вся авиация находилась в состоянии полной готовности. Воинские части и подразделения морской пехоты заняли позиции по периметру побережья.
Напряженная обстановка сохранялась и на западном побережье США. Все прибрежные дороги были закрыты - пропускались только военные автомашины Губернатор Калифорнии Эрл Уоррен официально объявил, что над штатом нависла угроза нападения с моря и воздуха.
А далеко в море эскадренный миноносец "Хьюджес" одиноко стоял в охранении брошенного "Йор-ктауна". Командир "Хьюджеса" капитан 3-го ранга Рамсей опасался, что под прикрытием темноты сюда подойдут японские тяжелые надводные корабли и покончат и с ним, и с авианосцем. Существовала также реальная опасность появления подводных лодок противника, а с рассвета - и нового удара с воздуха. Рамсей имел приказ затопить авианосец торпедами, чтобы предотвратить возможный захват "Йорктауна" японцами, или в случае, если пожар на нем достигнет угрожающих размеров. Всю ночь эсминец ходил вокруг покинутого корабля. В темноте "Йорктаун" выглядел мрачно. На нем то и дело появлялись мерцающие огоньки, на эсминце казалось, что слышны голоса и какой-то странный шум. Рамсей уже собрался высадить кого-нибудь на борт авианосца для проверки, но затем передумал. Для этого нужно было останавливаться, спускать шлюпку, включать освещение, а это все было сопряжено с большой опасностью.
Нервное возбуждение царило и на авианосцах 16-го оперативного соединения. Правда, летчики были слишком уставшими и подавленными, чтобы о чем-нибудь думать. В кают-компании "Хорнета" никто не мог спокойно находиться - 29 пустых кресел вызывали ужас. Младшего лейтенанта Чарльза Лайна, перелетевшего с "Йорктауна" на "Энтерпрайз", поместили в каюту пилота 6-й эскадрильи торпедоносцев, который не вернулся назад. Войдя в нее, Лайн увидел на столе фотографию семьи погибшего летчика и Библию. Это было невозможно вынести, и Лайн провел ночь на диване в кают-компании. В матросских кубриках царила такая же атмосфера. Стрелок-радист Сноуден из 6-й разведывательной эскадрильи ошеломленно смотрел на многочисленные пустые койки, не в силах еще поверить тому, что погибло такое количество его близких друзей.
Наверху вахтенные офицеры внимательно всматривались в ночь. После возвращения самолетов, атаковавших "Хирю", 16-е оперативное соединение в 19.09 повернуло на восток и теперь уходило от противника. Многие офицеры из старого штаба Холси открыто выражали свое недовольство. Адмирал Холси никогда бы так не поступил! Он не упустил бы шанса разгромить остатки японского флота. Японская авиация в районе боя уничтожена, а раз так, то нужно начинать преследование противника, совершить ночную атаку торпедоносцами, а с рассветом бросить на японцев новую волну пикирующих бомбардировщиков.
Офицерам штаба казалось диким, что адмирал Спрюэнс этого не понимает. Но Спрюэнс это понимал. Ночная атака по деморализованным силам противника была большим соблазном, но адмирал был вынужден учитывать и другие факторы. Он уже полностью использовал развединформацию, полученную от Нимица, а сейчас уже никто не мог сказать точно, что японцы собираются делать дальше. Где-то в ночи еще идут армады линкоров и крейсеров адмирала Ямамото. Возможно, поблизости скрываются и другие авианосцы противника. Японцы имеют еще достаточно сил, чтобы, при благоприятном для себя раскладе, разгромить 16-е оперативное соединение и захватить Мидуэй.
В своем боевом рапорте адмиралу Нимицу Спрюэнс позднее писал: "Я не считал оправданным риск ночного боя с превосходящими силами противника. С другой стороны, я не мог далеко удаляться от Мидуэя. Поэтому я решил занять своими авианосцами такую позицию, с которой можно было бы и осуществить преследование противника, и сорвать попытку высадки десанта на Мидуэй..."
16-е оперативное соединение продолжало отходить на восток со скоростью 15 узлов. Около 2 часов ночи авианосцы повернули на север и шли на новом курсе 45 минут. Затем повернули на юг и на запад. Спрюэнс вел свои корабли по безопасному треугольнику. Он не хотел быть пойманным в ловушку: огромные японские линкоры и крейсеры могли в настоящий момент идти прямо на него.
Линейные корабли и крейсеры адмирала Кондо шли полным ходом через ночь, направляясь на северо-восток. В 23.40 Кондо доложил свой план главкому: он будет в указанной позиции в 3.00, а затем проведет поиск в восточном направлении, надеясь поймать американцев в ловушку ночного сражения. В середине ночи Кондо снова вышел в эфир, давая всем своим подчиненным конкретные задания. Все его корабли должны были построиться строем фронта и следовать на северо-восток со скоростью 24 узла, "прочесывая" море в поисках американского флота; "расческа" адмирала Кондо имела достаточно "зубцов" - 21 корабль, которые шли на расстоянии менее четырех миль друг от друга. Позади "расчески" шли линейные корабли "Конго" и "Хийя", готовые немедленно появиться на сцене в случае необходимости. Все вместе корабли составляли линию длиной около 75 миль. Этого было вполне достаточно, чтобы обнаружить противника.
В энергичных действиях Кондо было одно слабое место - уже не было времени для осуществления задуманного им плана. Пятью часами раньше - да, но теперь уже было поздно. Адмирал Ямамото понимал, что корабли Кондо не смогут выйти в указанную им позицию ранее трех часов ночи. Значит, у Кондо останется чуть больше часа на то, чтобы обнаружить американский флот и втянуть его в ночное сражение. А с первыми же лучами рассвета самолеты с американских авианосцев вцепятся ему самому в горло.