Невидимая птица - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2
Стихотворения
ПРИБЛИЖЕНИЯ (Париж, 1934)
Лазарю Кельберину
«То, что около слез. То, что около слов…»
То, что около слез. То, что около слов.То, что между любовью и страхом конца.То, что всеми с таким равнодушьем гонимо,И что прячется в смутной правдивости снов,Исчезает в знакомом овале лица,И мелькает во взгляде – намеренно-мимо.Вот об этом… Конечно, нам много дано.Справедливо, что многое спросится с нас.Что же делать, когда умирает оно –В предрассветный, мучительный, медленный час?Что же делать, когда на усталой земле,Даже в счастье своем человек одинок,И доверчиво-страстный его монологРастворяется в сонном и ровном тепле.«С тобой и с ним, с дождями, с тишиной…»
С тобой и с ним, с дождями, с тишиной,С Парижем в марте, с комнатой ночной,С мучительно-знакомыми словами,Неровными, несчитаными днями,Почти вся молодость…Рука моя была в твоей руке,Печаль моя была в его тоске.Мы расстаемся. Значит, мало сил.Он не узнал. Ты не простил.И все-таки благодарю судьбуЗа медленную грустную борьбу,За то, что к счастью мы сейчас не ближе,Чем в первый март, прозрачный март, в Париже.«Неужели же все биология…»
Неужели же все биология,Вся наследственность, раса и кровь,И твои вдохновение строгие,Только та же мужская любовь?И земля утомленная пленница,Для которой ничто не изменится…… Был же март – без смущенья сиреневый –Так по-детски надеждой богат…Свет наивной луны над деревьями,Городской стилизованный сад –Вне законов, и веры, и времениНепроверенный рай (или ад).«В мае сомненья тихи…»
В мае сомненья тихи…Знаю — и это стихи,Чувствую – это весна,Верю – простятся грехиТем, кому жалость нужна…Дождь светло-серый опять…Трудно бывает сказать,Стоит ли так говорить?Знаю, что важно понять,Думаю – нужно любить…Страшно сказать: навсегда…Где-то проходят года,Чей-то кончается век,Тают светло, без следа,Музыка, дождь, человек…«Это случается в звуках начальных…»
Это случается в звуках начальныхПесен недавно забытых,В трудных глазах, сквозь улыбку печальных,В белых рассветах пустых, послебальных,В письмах, еще не раскрытых.В книжных немного сомненьях поэтаВ том, что не жить невозможно,В тепло-морском ощущении лета –Робкое, тщетное будто бы этоВсе-таки, очень тревожно…«Все-таки мы не об этом тоскуем…»
Все-таки мы не об этом тоскуем,Все-таки мы не об этом молчим,Все-таки мы дорожим поцелуемСамым мучительным, самым земным.Мы говорим вдохновенно об этом(Думая каждый о счастье своем).…Комнату всю наполняет рассветом,Синим таким и безмолвным ответомИюнь за окном…Луч зажигает прозрачную вазу,Тонкие стебли нарциссов в воде,Тихо и ясно становится сразу…Где мы? Куда? – Никуда и нигде.«От зависти, от гордости, от боли…»
От зависти, от гордости, от боли,От сложности – такая простота…Усилие давно покорной воли,И, дрогнув, засветилась темнота.Я не имею для тебя ответа,Я не имею правды для других…Я знаю только – умирает лето,Я знаю только – испугавшись света,Какой-то голос (совести?) затих.«Мы на башне, мы над целым миром…»
Мы на башне, мы над целым миром,Выше не бывает ничего,И страшнее тоже не бывает.И никто, как будто и не знает,Как мы здесь, когда и для чего?Потушили лампы, грустно, сыро, –Нет любви, послушай, нет любви…Знаешь что, потушим сердце тоже,Ведь никто из этих не поможет,Как ни плачь, ни падай, ни зови.«Город. Огни. Туман…»
Город. Огни. Туман.Все-таки мы умрем.В комнате темный диван,Лучше побудем вдвоем.Ты для меня поиграйСтарое что-нибудь – так…Есть ли там ад или рай,Это такой пустяк.Это не важно сейчас…Месяцы тихо идут,Месяцы страх берегут,Месяцы помнят о нас.«Я думаю, но не словами…»
Я думаю, но не словами,А грустной теплотой в груди.Не знаю, что случилось с нами,Но знаю,это позади.И все-таки, что это было?…Мы, помнишь, слышали сквозь сонХолодный, утренний, унылый,Далекий колокольный звон.«Жизнь пройдет и тихо оборвется…»
Жизнь пройдет и тихо оборветсяВ море, в неудачу, в ничего…А пока – так близко – сердце бьетсяИ не слышит сердца моего.Жизнь пройдет, но это безразлично —Ты напомни, расскажи, верни…Этот страх, такой давно привычный,Ведь живут же все-таки они.Отвечают детям на вопросы,Посылают женщинами цветы,Грустно спорят, курят папиросы,Все-таки не то…«Требует. Стонет. Кричит. Зовет…»
Требует. Стонет. Кричит. Зовет.Я ничего не слышу.Гибнет, вы скажете, этот и тот…Я ничего не слышу.Вы не решили, Бог есть или нет,Все-таки утро настанет,Неповторимый далекий рассвет…Руки и розы. Признанье.Это крушение темных миров.Я ничего не вижу.Руки и розы. Стрелки часов…Я никого не вижу.«Мимоза никогда не завянет…»
Мимоза никогда не завянет.Никогда не будет войны.Нам снятся на этом диванеСтранные сны.И утром нас никто не разбудит,Нам незачем рано вставать.Мне снилось, что серые людиБежали куда-то опять…Ты слышал в темноте совершеннойХолодный и грустный орган…… И красное солнце над СенойВстает сквозь туман.«Мы возвращаемся в сонную тьму…»
Мы возвращаемся в сонную тьму,Господи, как мы устали…Жизнь – это тысячу раз – почему?В детстве, в обиде, в печали.Ты уезжаешь, мой праздничный друг,Как же не рушатся стены…Жизнь это тысячи тихих услуг,Ради тишайшей измены.Над океаном – вернись, назови –Музыка тенью лежала…Жизнь – это тысячи слов о любви,Тысячи жалоб…«Все не о том. Помолчи, подожди…»
Все не о том. Помолчи, подожди,Месяцы. Память. Потери….В городе нашем туманы, дожди,В комнате узкие двери.В городе… нет, это все не о том.В комнате… нет, помолчим, подождем.Что же случилось?Стало совсем на мгновенье светло– Мы не для счастья живем –Сквозь занавеску чернеет стекло,Вспомнилось снова такое тепло.Вспомнилось… нет, помолчим, подождем.«Ты меня поцеловала…»
Ты меня поцеловала,даже не сказав прости.В городе цветут каштаны…значит, лучше им цвести.В городе цветут каштаны,наша комната тесна,За окном прозрачны ночи…значит, лучше, что весна.Значит, лучше, что молчанье,что вернулось, что тепло,Что чудесно-невозможнои мучительно-светло.«Со вчерашнего дня распустились в воде анемоны…»
Со вчерашнего дня распустились в воде анемоны,Очень много лиловых и красных больших анемон.Мне приснилась любовь… Почему оборвался мой сон?Говорят, что весна это время счастливых влюбленных…Что же делать тому, кто в свою неудачу влюблен?«Остановитесь – один только раз…»
Остановитесь – один только раз.И поверьте, мне ни Ваших слов, ни Вашей руки не надо.Неужели Вы не остановитесь, для меня, никогда?В марте рано светает. Кем-то тушится газ,Просыпаются деревья единственного в мире сада,Светлеет в Сене вода.Мне не о чем Вас спросить.Мне нечего Вам сказать о себе — и не надо.Неужели март пройдет, как в прежние года?Но если все-таки Вы остановитесь здесь –один только раз –Я запомню дерево, что цветет у самой ограды,И день, и час, навсегда.«Не верится – мы утомленные, бледные…»
Не верится – мы утомленные, бледные,Живущие так без восторга…А помнишь ли в детстве тяжелые, медныеИ редкие листья каштана…А помнишь ли в детстве глаза удивленныеИ слезы совсем без причины…Не верится – мы навсегда примиренные,Так мудро, так тихо, так рано…«Кому нужны твои сомненья…»
Кому нужны твои сомненья,Твоя Мария, твой рассвет?– О, совершенно никому…Ты не герой, конечно, и не гений.Ты любишь, ты поэт.Тоскуешь. По чему?О, эта боль плебейских вдохновений,И слезы тихие взволнованных мещан.– И эти лица так бледны…Туман. Огни. Сиреневые тени.Ее рука. Туман.Кому они нужны?«Неузнаваемо небо молочно-зеленое…»
Неузнаваемо небо молочно-зеленое,Вечером город чужой и прозрачный такой…Что это значит? – Пусть плачут в разлуке влюбленные…Это зовется молитвой, восторгом, тоской.Что это значит? – Страстное и неумелое,То, от чего в этой жизни не будет удач…Дерево в чьем-то саду, неожиданно-белое,Чей-то холодный и радостный голос: не плачь.«Если Вы не всегда без печали…»
Если Вы не всегда без печалиЗа ущербной следили луной,Если Вы не всегда молчали,Если Вы не устали – не очень устали,Побудьте немного со мной.Равнодушней, внимательней, строже…(И зачем, и о чем – до утра?)Улыбнулся – не нам ли? – прохожий.Мы, должно быть, на очень счастливых похожи…До свиданья. Мне тоже пора.«Где-то заиграла шарманка…»
Где-то заиграла шарманка(Кажется, здесь шарманок нет),Вывернуть бы душу наизнанку.Пусть ее, скупую, видит свет…Рассмеяться, закричать, сломать,Оскорбить – но только не молчать.От чего? От гордости несчастной.Для чего? Для скучной чистоты.И напрасно, навсегда напрасно,Музыка из темноты.«Значит мало такого молчанья…»
Значит мало такого молчанья,Значит мало мечты о страданье,Значит мало люблю и горжусь…Только ночи июльской дыханье,Равнодушие только и грусть.Это все. Только темные липы в цвету,Только этот доверчивый взгляд в пустоту.Только то, что во мне не оставит следаОттого, что забыть не смогу никогда.«От пустоты, парижской пустоты…»
От пустоты, парижской пустоты…При чем тут осень, примиренье, слава?И если даже все на свете правы,А виновато, сердце, только ты.То помни, помни чудное признаньеНетемного, неровного дождя…При чем тут молодость, прозрачность, узнаванье?(Все делается тихо и шутя.)То помни, помни чудное… Рассвет.Ты право, сердце, — грусти тоже нет.«Убитые стыдом. Смущенные несчастьем…»
Убитые стыдом. Смущенные несчастьем…А осень в листьях, в небе, в голосах.И каждый о другом, с злорадством и участьем,И каждый о себе… В стареющих сердцахЗлопамятность и память о добре,И благодарность солнцу в сентябре.«Неправда, что осенью грустно…»
Неправда, что осенью грустно,Совсем не грустней, чем весной.Такой же холодный и солнечный день,И та же борьба с тишиной,И запах дождя, и (откуда?) сирень…Неважно, что завтра случится со мной,Неважно, что завтра случится со всеми…Бывает беспечно-ненастное время,Когда не жалеешь, что листья опали,Что рано зажглись фонари.… И в сумерках осени меньше печали,Чем в свете весенней зари.«Учись и все-таки не верь…»
Учись и все-таки не верь.Узнай и все-таки забудь.Закрытую надолго дверь,Спокойную – не долго – грудь.Все беспощадное, родное,Что так печально любишь ты.Как теплые зимой цветы,Как это узкое, ночное,Вдруг посиневшее окно…Вернись… и все-таки поймиВсе, что усталыми людьмиОсмеяно и прощено.«И все равно от слова или звука…»
И все равно от слова или звука,От правды или только от любви,Судьбу свою печальной не зови,Пусть это не страдание, а мука…Холодное, далекое, лови.И верь без умысла, и верь без сожаленья(О как расчетливы обиды и сомненья)– Холодной и прозрачной темнотыНе бойся. Этот призрак – ты.«Что, если все в тебе – мятежность и покой…»
Что, если все в тебе – мятежность и покой,И то, о чем совсем не надо слов…Что, если ты, измученный такой,Опять простить (в который раз?) готов.Не надо пить вина,В нем тоже правды нет.Так лучше. Ключ к сердцам умышленно затерян.Так лучше. ТишинаИ зябкий лунный свет,Который, как и ты, изменчив, грустен, верен.«От возможных друзей, от возможных обид…»
От возможных друзей, от возможных обид,От возможного, все-таки, полупризнанья,От возможного счастья так сердце болит…– До свиданья.Проезжали игрушечный мост над рекой,И откуда, откуда он взялся такойВ этом городе грустно-знакомом?От возможных ошибок… Пожалуй, не надо.И опять, и надолго молчанье.Слишком рано закрылась калиточка садаПеред тоже как будто приснившимся домом.– До свиданья.«И вернулось голубое, лунное…»
И вернулось голубое, лунное,Потушило солнца красный свет.И любовь вернулась однострунная,(Та любовь, в которой счастья нет).Мы с тобой живем полузастенчиво,Провожаем с грустью каждый день.Любим город наш туманный и изменчивый,И стихи, и позднюю сирень.Есть другое, темное, влюбленное,Я о нем давно не говорю.И опять: усталые и сонные….И опять: за все благодарю…«Как много еще непрочитанных книг…»
Как много еще непрочитанных книг,Как много людей привлекательно-новых.И как этот город прозрачно-велик(Прозрачнее всех городов).Но только – от этих тюльпанов лиловых,От сумерек белых усталого дня,От верности тем, кто не знает меня,От смутных предчувствий и снов…От правды, которой нельзя повторять,От этого, вот, ясновиденья скуки…Так жалко опущены сильные руки,И нечего, нечего делать опять.«Еще осталось в жизни суховатой…»
Еще осталось в жизни суховатойНемного правды и немного скуки.И то, в чем мы по-детски виноваты,Наказаны и прощены…Еще остались в этой жизни сны(Мне часто снятся ласковые руки…)Так постепенно, грустно-неизбежноОткрылся мир – жалеющий и жалкий…И только пахнут гниловато-нежноУснувшие, от теплоты, фиалки.«Не та любовь, конец которой счастье…»
Не та любовь, конец которой счастье,И не тоска, конец которой сон…Но равнодушие, но холод беспристрастья,Но сумеречный свет от трех окон.Скорей бы наступила темнота…(А в ней к утру распустятся каштаны.)Зачем мы поняли – так грустно и так рано,Зачем мы поняли – не та любовь, не та,И боль не та, которой смерть конец…Но равнодушие нетронутых сердец,И что-то в них, чему и я поверю,Все потеряв, и пережив потерю.«Не надо трогать слово: благодарность…»
Не надо трогать слово: благодарность,Ведь лучшего на свете не найти.– В большом кафе, рассветном и угарном,Остались те, кто позабыл уйти.И оттого, что мне их жаль немного,И оттого, что я не лучше их,Такое слово стало стыдно трогать…«О заблудившейся любви…»
О заблудившейся любви,Без воплощенья, без слиянья…В которой даже нет страданьяИ права на него.Что перед ней слова твоиИ злобные, и дорогие,Но так случайно не другие?– Не значат ничего.Я буду ждать, чтоб все сгорело,И в пепле, в сумерках, в дождеПойму, зачем, и в чем, и гдеМое печальнейшее дело.«Так гасят елочные свечи…»
Так гасят елочные свечи,Так укорачивают встречи,Перестают любить.Так видят: листья все опалиИ солнца больше нет.Так расстаются без печалиИ продолжают жить.Так покоряют сердце скуке,Так – в жизни исчезают звукиИ проникает свет.Рассветы (Париж, 1937)
… И беспощадно бел, неумолимо светел,День занимается в полоске ледяной.Г. Адамович«Я замечаю в первый раз…»
Я замечаю в первый раз:Луна плывет над облаками,Как тень медузы под волной,Как взгляд опустошенных глаз,Как слово, сказанное нами,Потушенное тишиной…Уже давно из-за углаНас сторожит рассвет осенний.Тень горя – как другие тени –Не есть, а будет и была.Все возникает только в боли,Все воплощается в тоске —И тает от дождя опять…Неуловимость нашей доли:Как легкий холодок в руке,Которой нечего поднять.«Господи, откуда эта…»
Господи, откуда этаЩедрость зимнего рассвета?Столько неба голубого…Не найти настоящего словаВ оправданье скитанья такого,В оправданье такой пустоты.Сердце, сердце, как же тыНе устало ждать ответа?(Верность – грустная примета.)«Только с Вами. Только шепотом…»
Только с Вами. Только шепотом,В удивленной тишине,Поделюсь неполным опытом,Памятным, понятным мне…Гордым опытом бездомности,Стыдным опытом любви,Восхищенною нескромностьюИ смирением в крови. –– Из светлеющей огромностиЛета в городе пустом,Две дороги: в смерть и в дом.Холодно. Тоска бездетнаяВновь протягивает рукуПод октябрьским, под дождем…А цыганское, рассветноеПредвещает ту разлуку,Для которой все живем.«Дружба – отраженье одиночества…»
Дружба – отраженье одиночества,Выдумка, герой которой Вы,Исполненье смутного пророчества,Отблеск недоступной синевы.А любовь – бесполая, безгласная –Слабый след рассветного луча…Что за этим? Неизбежно-яснаяСмерть Ивана Ильича.«Я признаю, что побеждает смех…»
Я признаю, что побеждает смех,И все-таки смеяться не хочу.Я все ценю – и ласку, и успех –И все-таки горячему лучуПредпочитаю осень, дождь, закат.Я сознаю: никто не виноват.Слезам своим не верю. Отчего жСознание и чувство раздвоилось –И ложь нужна, необходима ложь,Чтоб сердце от сочувствия забилось.«Это похоже почти на сознание…»
Это похоже почти на сознание,Это похоже почти на признаниеВ том, что обидой взволнована кровь.Может быть, это измена случайная,Может быть, радость, мучительно-тайная,Может быть, это – любовь.Знаю – не зная. Люблю – не любя.Помню – не помня тебя,Солнце холодное, счастье во сне,Белое небо в высоком окне…Может быть, то, что волнует – рождениеНового горя во мне.Может быть, только опять отражениеЭтой последней, скучающей ясности,Этой надменно-покорной безгласности –Верности Вам в тишине.«Все осталось невозможным…»
Все осталось невозможным,Вечно-памятным, печально-голубым,В этой жизни праведной и ложной –Благодарно-горестным таким…В недоступности своей несложной,Сердце оставалось осторожным,Сердце оставалось молодым.Только слушало, в несмелом восхищеньи,Голос Ваш, надменный и родной.Не любовь – а только тень от тениТой, что называется земной…«По ком, по ком… Сама не понимаю…»
По ком, по ком ты слезы проливаешь…
По ком, по ком… Сама не понимаю(Все имена не значат ничего).Зачем, зачем понадобилась маюСухая гибель сердца моего?Не будет слез, как в песне той любимойНе будет слез, ни песни, ни заботы,Ни зависти, такой невыносимой,К тому, кто хочет и кто ждет чего-то.Не будет страха. Ничего. Никак.По-разному бывает. Можно так.«Жизнь, которой – все не понимая…»
Жизнь, которой – все не понимая –Столько лет задумчиво живем,В этот вечер ландышей и мая,В чутком одиночестве вдвоем,Чувствую – всем нелюбимым телом,Всем – в плену у совести – умом,Сердцем непокорным и несмелымЖизнь, которой все-таки живем(Хочется назвать ее любимой),Вот она: в моем сопротивленьиБестелесной теплоте сближенья…А слова всегда неповторимы,И всегда, печально, не о том.«Любовь, похожая на жалость…»
Любовь, похожая на жалость,И жалость в облике любви…Невоплощенная усталость,Необъяснимый жар в крови.Так начинается сближенье,То, за которым – ничего.(Неповторимость, повторенье…)Не лучше ль в лунном отдаленьи,С вершины горя своего,С вершины нежности бесслезной,Когда-нибудь, в неясный час,Подумать, наконец, серьезноВам обо мне – и мне о Вас.«Обиды обессиливают горе…»
Обиды обессиливают горе.Не оттого ль нам ревность дорога?Смотрите: солнце опустилось в море,И сразу отдалились берега.Пустое небо жалко побелело.Невыносимы сумерки опять.А близость наша… Не могу понять,Но смутно знаю, что не в этом дело.«Радость проснулась – такой незначительной…»
Радость проснулась – такой незначительной,Осень вернулась – такой удивительнойВ новой прозрачности дней…Боль обернулась таким равнодушием,Мы уж давно замолчали и слушаем,Многое стало ясней.Значит ли это, что мы постарели?В тысячный раз раскачались качели,В тысячный раз – недолет.В тысячный раз, безнадежно-свободноеСердце осеннее…Солнце холодноеСнова над миром встает.«Над узкой улицей серея…»
Л. Кельберину
Над узкой улицей серея,Встаёт, в который раз, рассвет.Живём, как будто не старея,Умрём – узнают из газет.Не всё ль равно? Бессмертья нет.Есть зачарованность разлуки(Похоже на любовь во сне).Откуда ты протянешь руки,Уже не помня обо мне.«Ноябрь. Рассвет, похожий на весенний…»
Ноябрь. Рассвет, похожий на весенний,А на земле коричневые листья.От светлых слов и от неясных мнений,От безразличия и бескорыстья –Такая утомленность и досада…– Как долго мы стояли возле сада.Последний школьник скрылся за углом,Цветочница за маленьким лотком,С огромными, печальными цветами,Застыла, спрятав руки под передник…Как все же трудно расставаться с Вами,И как легко не встретиться потом,Мой удивительный, мой жалкий собеседник.«Хочется блоковской, щедрой напевности…»
Хочется блоковской, щедрой напевности(Тоже рожденной тоской),Да, и любви, и разлуки, и ревности,Слез, от которых покой.Хочется верности, денег, величия,Попросту – жизни самой.От бесприютности, от безразличияТянет в чужую Россию – домой…Лучше? Не знаю. Но будет иначе –Многим беднее, многим богаче,И холоднее зимой.«Все по-весеннему случайно…»
Все по-весеннему случайно…Спим для того, чтоб видеть сны.Мы связаны скучнейшей тайной,И в ней навек разлучены.Учились жизни терпеливо,А научились жить мечтой.Сказать ли Вам, что Вы красивы?Но что нам делать с красотой…Мир неизжитых вдохновений,Быт углубленной нищеты…Сказать ли Вам, что наши тениОпять скрестились на мгновенье,На полувздохе, полуслогеНа чуть белеющей дорогеВ небытие – из пустоты.«Уже печально жить свободно…»
Уже печально жить свободно,Уже могу кого угодноИ как угодно полюбить.Скучает сердце – неужелиЕго так трудно удивить?В невоплотившемся апрелеЗемля невидимо цветет.Не в этот вечер, и не в тот,И не в конце другой недели –Счастливым станет ожиданье.Но Вы скажите, ты скажи…Иль только в зреющем молчаньеЕще возможно сочетаньеВысокой честности и лжи?«Не согласны. Ни за что…»
Борису Поплавскому
Не согласны. Ни за что.Так темно и вдохновенно,Традиционно, современно,Жить как все – и как никто.Поздно. Все проходит мимо.В жизни, наконец, любимойБольше места нет.В той, что выдумана нами,Мы бессонными ночамиСторожим рассвет.Ждем не чуда – а прощенья,Не любви – а удивленья,Терпеливо, до утра…Не согласны. Всем пора.Вдохновенный обыватель,Целомудренный мечтатель,Мы пойдем навстречу маю,Вызывая птичий смех.Ничего не принимая,Принимая все – за всех.«От солнца, от силы – свободы…»
От солнца, от силы – свободы…Свободы, влекущей куда?Высокие, пыльные годы,Как в летние дни города.Как в час непечальной разлуки,Напрасно-тревожный вокзал…Но от вдохновенья, от скуки,Кто сердцем еще не устал?У моря – нежнейшего в мире,В пустеющей, летней квартиреКому не хотелось зимы?Свобода – соленое слово.Но что, если сердце готовоДля жизни уютно-суровой(Какой – безразлично) тюрьмы.«Людям с карими глазами…»
Людям с карими глазами,– Теплыми глазами юга –Людям с близкими мечтамиНе дано любить друг друга.Полон юмора, испугаИ упрека каждый взгляд…За невольное молчанье,Память без воспоминанья —Лучшая из всех наград.Впрочем, и об этом с Вами– Даже лунными ночами –Никогда не говорят.«На таком высоком юге…»
На таком высоком югеМожно помнить друг о другеТолько памятью ночной…С высоты такого горя –Близость городского моря,Покоренного луной.Робкий запах олеандра,Охраняющий веранды.Все – как памятник во сне.Сердце снова замолчало…Почему не страшно мне?«Только верность» – прозвучалоВ озаренной тишине.«Совесть – что это такое?..»
Совесть – что это такое?Только память о вине.Мы обвенчаны тоскою,Мертвой в Вас, живой во мне.Верность нашей дружбе трудной,Сложность нашей жизни скуднойОгорченно берегу,Сквозь любовь и безразличье,Как печальное величьеПальм на пыльном берегу.Далеко бежит дорога,Покидая грустный юг.Я опять ищу предлога,Чтобы дальше жить, мой друг.В недоступности покоя,В трезвости и в тишине…Счастье — что это такое?Жизнь в плену, и смерть во сне.«В непреднамеренном счастье вдвоем…»
…Но так похоже на блаженство.М.КузминВ непреднамеренном счастье вдвоемЖили коротким, сегодняшним днем.Помните?– Кактусы спят за окном,А на рояле, в квартире соседней,Кто-то играет, наивно и четко…Помните?– Медленно движется лодка,Вечер – нельзя было знать, что последний –В августе и тишине…Мы не искали ни в чем совершенства,Жили на грани тоски и блаженства –И улыбались во сне.«Жизнь не похожа на мечты…»
Жизнь не похожа на мечты,Жизнь не похожа на желанное –Всегда на грани пустоты,От слез и от дождей туманная…Она похожа иногда,В послелюбовные года,На обещание, ей данное.«Осень – не осень. Весна – не весна…»
Осень – не осень. Весна – не весна.Попросту полдень зимой…Как Вы проснулись от позднего сна,Друг непрощающий мой?Трезвая совесть. И нет сожаленья.Вам не понять моего удивленья.Мне беззаконность дается недаром.В жизни моей, ни на что не похожей,Только свобода и боль.Можно гулять по прозрачным бульварам,Где покупает газету прохожий(В Англии умер король).Можно, конечно, вернуться домой…Друг непростительный мой.«Мне нечем с тобой поделиться…»
Мне нечем с тобой поделиться,Мой очень задумчивый друг.Боюсь, что в глазах отразитсяОбидно-холодный испуг.Доверчиво новую повестьХотелось тебе рассказать…Твою огорченную совестьМне нечем утешить опять.Люблю, как любили когда-то,И только в любви виновата,И только любовью права……Светает – сижу угловато,И слушаю Ваши слова.«В ясности – очень неточной…»
В ясности – очень неточной,В нежности – очень порочной,Тоже спасения нет.Дверь отворяют в молочной,Поздний, январский рассвет.В радости, странно-бессрочной,Я не читаю газет,Днем никогда не гуляю,Писем давно не пишу.Зла никому не желаю,И ни о чем не прошу.Выдумав горе такое,Трудно справляюсь с тоскою,Трудно умею любить…Память, как мост над рекою –– Сердце мое городскоеХочет по-своему жить.«Верните мне всю тишину печали…»
Верните мне всю тишину печали,Мне без нее не справиться с тоской.Как тяжело Вы иногда молчали,В задумчивости медленной такой…Мы возвращались (было по дороге),День начинался в городских домах –Как долго длились Ваши монологи….Верните мне всю теплоту тревоги,Ту, от которой замирает страх.«Слушай горе: мне с тобою…»
Слушай горе: мне с тобоюИ привычней, и теплей.Не мири меня с судьбою,Не учи и не жалей.Подожди со мной рассвета,Тихо проводи домой…Все-таки душа согретаБолью о себе самой.Странное начало лета.За густой листвой каштанаЗреют смуглые плоды,От рассветного туманаВеет свежестью воды…Кажется, что близко море,Кажется, что счастье есть –Ничего не нужно, горе,Если все печаль и лесть.Мы идем плечом к плечу,Ты поешь — а я молчу.«Признаю, по-старому – и снова…»
Признаю, по-старому – и снова(Только Вы не слышите сейчас):Я люблю другое и другого,Оттого что сердце любит Вас.Я люблю старинные флаконы,Кактусы, камины и ковры,Строгой математики законыИ законы карточной игры.В ресторанах – темные гитары,В праздники – нарядные бульвары.И еще: железные дороги,Рельсы, убегающие в даль…Все наследство счастья и тревоги,То, чего не стыдно и не жаль.«Оттого, что было много…»
Оттого, что было многоДо утра не доживавших роз,Оттого, что в городе тревога,От сочувствия июльских гроз –Будет память – и не будет слез.Оттого, что солнца не дождавшись,Пожелтели листья под дождем,Оттого, что мы, не попрощавшись,До зимы в разлуке проживем –Будет стыдно – и светло потом.Оттого, что было ожиданьеНе бездумным в сумеречный час –Будет ложь и правда о страданье,Будет наше – но не будет нас.«Жизнь права, как будто. До свиданья…»
А. Штейгеру.
Жизнь права, как будто. До свиданья.Ухожу, не думая – куда.Не хочу высокого страданья,Не хочу веселого труда.Ухожу. И уношу с собоюТишину деревьев за окном,Небо – ночью странно голубое,Небо Ниццы. Память обо всем.Верность, возвращенную судьбою.«Все помню – без воспоминаний…»
Все помню – без воспоминаний,И в этом счастье пустоты,Март осторожный, грустный, ранний,Меня поддерживаешь ты.Я не люблю. Но отчего жеТак бьется сердце, не любя?Читаю тихо, про себя:«Онегин, я тогда моложе,Я лучше, кажется….»Едва ли,Едва ли лучше, до – печали,До – гордости, до – униженья,До – нелюбви к своим слезам…До – пониманья, до – прощенья,До – верности, Онегин, Вам.«Я мечтаю часами, как дети…»
Я мечтаю часами, как детиСиротливые в доме богатом,Быть танцовщицей в кордебалете,Быть рабом, коммунистом, солдатом,Бурым гномом из северной сказки,Незаметным в счастливой развязке,Молчаливой гаремной женой,Не имеющей «имени-отчества»……Возвращаются с новой веснойМолодые мечты одиночества.«Ни одного настоящего слова…»
Ни одного настоящего слова –Значит, нельзя, и не надо такого.Все говорится цинично и нежно.Очень трагично. Очень небрежно.Не лицемерие, не безразличие,Кажется, только простое приличие.Да и при чем здесь рассветная грусть?Ни одного настоящего… пусть –Тоже взаимность. Не в счастье, а в горе.Та, о которой молчат в разговоре.«Не стоит уезжать и возвращаться…»
Не стоит уезжать и возвращаться,Не стоит на вокзале целоватьсяИ плакать у вагонного окна.Не стоит…Надоело притворяться:Бессильны деньги, и любовь скучна,Хотя и грустно в этом признаваться.Как малодушно слушаться советов…Жизнь ошибается – судьба всегда права.И от всего кружится головаВ тревожности и нежности рассветов.«Возвращаюсь домой на рассвете…»
Возвращаюсь домой на рассвете,Опустел и потух Монпарнас.В этом городе, в этот же час,Умирают. Рождаются дети.Засыпают подруги и жены.И, грустя, вспоминает влюбленныйО цыганах, о ней и о нас…Вот цветы у дверей ресторана –– Уронили, не вспомнив потом –Выбирали любовно, вдвоем,Обещали хранить постоянно.Очень странно. Особенно странноТо, что в странности прочно живем.«Одно осталось: удивленье…»
Георгию Адамовичу
Одно осталось: удивленье –Без унизительных желаний,Без утомительной мечты.Неубедительною теньюВстает рассвет, бесцельно-ранний,Не побеждая темноты.А карту бьет упорно карта…Уйти домой – но как заснуть?Куда уходят ночи марта,Которых сердцем жаль чуть-чуть…(Безропотно и безлюбовно).Свобода… как это условно.Один – и очень узкий – путь.Двенадцать месяцев (Париж, Рифма, 1956)
«Нет, не тебе, конечно, не тебе…»
Нет, не тебе, конечно, не тебея посвящаюслова о чувствах, слезы о себе,и мысли понемногу обо всем…Но если, друг, когда-нибудь потомты, перелистывая медленно страницы,задержишься на них опять(где буду я? Кто это может знать –возможно, что на улицах столицы другого мира…)ты поймешь тогда,что мне давалось все не вдохновеньем мнимым,а твердым, как закон, чередованьемневыносимой боли и труда.Поймешь и то, что значит быть любимым,и то, что с каждым новым расставаньемправдивей, суше слово: навсегда…Тому, кто целый мир любил в одном лицеи в целом мире только одного,кто верил в справедливость, но когоне покидали мысли о конце –далеким в жизни, близким по судьбея посвящаю…но не тебе, конечно, не тебе.ЯНВАРЬ
«Когда-то были: мы — и бедняки…»
А.С.Б.
Когда-то были: мы — и бедняки(о них писали скучные поэты).Мы — и больные. Мы — и старики,любившие давать советы.Когда-то были воля – и тюрьма:мы, жившие по праву на свободе –преступники, сидевшие в тюрьме…Когда-то были лето – и зима…Смешалось все давным-давно в природе,сместилось в жизни, спуталось в уме.Не разобрать, кто молод, кто богат,кто перед кем, и кто в чем виноват,и вообще, что значит преступленье?Когда-то были родина, семья,враги (или союзники), друзья…Теперь остались только ты и я –но у тебя и в этом есть сомненье.«День в сумерки, как оттиск бледный…»
День в сумерки, как оттиск бледныйс любого дня любой зимыв стране, где вместе жили мы.На горизонте отблеск медныйсухого солнца января,а ближе, над домами, тень.Мерцает поздняя заря…Мир невесомый, чистый, бедныйвновь воскресил, сгорая, день…Смягчило время контур строгий,потухли краски с той поры…Но нет стыда, и нет тревоги,как в прошлом не было игры.Мы не заметили начала,не будем подводить итог…Развязку жизнь нам подсказала,но кто ее предвидеть мог?«С Новым Годом – и прощай до срока…»
С Новым Годом – и прощай до срока.Что с того, что нам не по пути…Каждая удача одинока,как моя любовь к тебе. Прости.От стола на золотом паркетесловно тень огромного кольца.Каждый раз, когда на этом светебьются в общей радости сердца,ты еще дороже мне. И ближедаже то, что разделило нас.Странно сознавать, что ты в Париже,той же ночью, в тот же часслышишь тот же голос из эфира:С Новым Годом … Тонкий бой часов…И далеким благовестом мира –звон цимбальный, еле уловимый,страсбургских колоколов.С новым счастьем, друг любимый.«Я помню о тебе, Татьяна…»
Я помню о тебе, Татьяна…Во мне еще жива любовь.Но, как за чтением романа,тревожна мысль, спокойна кровь.Я разуверилась во многом,скупее слезы и слова –что это: гибель, благодать?Теперь, когда над эпилогомуже склонилась голова,чего еще от жизни ждать…Скажи, какого откровенья,каких мучительных побед?Любви бесплодны вдохновенья.От них остался темный след:жуть суеверий, снов, гаданий,да ворох писем и бумаг…И яд мечты о том свиданьи,когда скажу спокойно я:Прощай, мой друг. Прости, мой враг.Сегодня очередь моя.«Мы больше ни о чем не говорим…»
Мы больше ни о чем не говорим.Нам безразлично все и жалко всех.От жалости мы часто лжем другим(утешить этих, не обидеть тех –Какой же грех?)От безразличия мы лжем себе:нет правды в мире, смысла нет в борьбе –о чем же спор?Спор о любви. Той, что для всех одна.Той, что боролась с нами за свободу.Как можно жить, когда идет онав слезах, в лохмотьях, ночью, в непогодуна горе и позор…Луч солнца из тюремного окна,твой поднятый навстречу солнцу взор,чуть дрогнувшая на плече рука –совсем не бред…и далеко не вздорстрах одиночества и смертная тоскапо тем, с кем оборвался разговор.«Будьте вежливы с цветами…»
Будьте вежливы с цветами,с насекомыми, с мечтами,с книгой, со сковородой,с музыкой, машиной.Будьте вежливы с водой,с горною вершиной.С лампой, звездами, луной…Будьте вежливы с женой,с кошкой, с проституткой…Будьте осторожны с шуткой.Равнодушные к судьбе,будьте вежливы в борьбеза существованье…Будьте сдержанны: прощаньес тем, кто тяготится вами,только повод к раздраженью.Будьте вежливы с цветами:с розой, ландышем, сиренью.ФЕВРАЛЬ
«Иди, мой друг. Господь с тобою…»
Иди, мой друг. Господь с тобою.Прости. Иди своим путем.Я с несговорчивой судьбоюостанусь. Долго ли теперь…Мелькнуло небо голубоеулыбкою перед дождеми скрылось…Мне не счесть потерь.Не счесть надежд и вдохновенийнепостоянных, как февраль,стыдливых, как прикосновенье,как слезы тех, кого не жаль.Кто их узнает, эти складкиморщин у светлых глаз твоих?Иди без страха, без оглядки(дождь притаился и затих).Разлука будет вечно длиться.Но вечность не страшнее дня,в котором нечему случиться…Прости. Я научусь молитьсяза тех, кто не любил меня.«Защищенность комнаты ночной…»
Защищенность комнаты ночной– с улицы глухое грохотанье –это жизнь, а за твоей стенойсмертников бессильное метанье.В темноте как будто пульсом бьетсямысль без слов – она слышна в тиши.Суть твоей, такой живой души,кажется, мечтанием зовется.Ты ведешь с собою разговориногда часами, до рассвета…В отраженье деревянных шторчередуется полоска светас очень ровною полоской тени.В полном одиночестве своем,чуждый всем – ты близок мне во всем,где надежды нет и нет сомнений.«С непостижимой уму быстротой…»
С непостижимой уму быстротойв памяти стерлись война и победа.Стихла тревога, заглохли восторги…В Англии умер Георгий Шестой,добрый Георгий.Завтра хоронят монарха (и деда,мужа и сына, брата, отца).Завтра взойдет на престол королеваЕлизавета…Это история – нет в ней конца.На фотографии, первая слева,женщина в трауре. В скромной печали,в будничной, вдовьей, покорной тоске.Еле сквозит из-под черной вуалипрофиль еще молодого лица…А под перчаткой, на полной рукедва обручальных кольца.«Если это последние слезы…»
Если это последние слезы,если это прощальная весть,значит то, что любили мы, все-таки есть.На камине осыпались чайные розыгрудой мягких, живых лепестков…А напротив, в отеле, за каждым окномобрывается счастьем коротким и сномсуета и тоска бедняков.Если можно простить, умирая,если сердце щадит нищета,значит то, чему верили мы, не мечта,не обман, а сложнейшая правда – такаяо которой, по-своему, помнит поэт.Одинокий фонарь, как луна среди туч,и сквозь шторы потертые падает лучна прозрачный, как призрак, букет.«Кладбища… дороги… океаны…»
Кладбища… дороги… океаны…Из портов исчезли корабли,скрылись в облаках аэропланы,и в чужие города и страны поезда ушли.Сколько хоронили, провожали,сколько было памятных утрат…Сколько раз сливались с небом далии бледнел закат.Но когда я расстаюсь с тобою– сколько было этих вечеров –я с тоской прислушиваюсь к боюбашенных часов.Каждый раз, от страха расставанья– и откуда этот страх возник –вместо слов, простейших слов признанья,вырывается со дна сознаньятолько жалкий крик.«Эти слова относились ко мне…»
Эти слова относились ко мне,может быть, даже к тебе относились.Мысли – и кажется чувства – двоились,небо светлело в широком окне…И говорила о нашей судьбешепотом быстрым цыганка, гадая.Что она знает? Совсем молодая,в огненном платье, с наивным лицом…Хлопоты, деньги, дороги, разлуки.Бубны. Казенный (к чему это) дом.Черная дама – как сердце забилось…Карты тасуют красивые руки.Счастье? Мелькнуло в колоде и скрылосьпод злополучным тузом.Эти слова и ко мне относились,может быть, не до конца, не вполне…Эти слова относились к тебе.Мы не заметили и покорилиськаждый своей одинокой судьбе.МАРТ
«Неясным полон обещаньем…»
Неясным полон обещаньемгустой и белый воздух марта.Не поздно ли? Жизнь пролетеламежду сближеньем и прощаньем.А было дело. Много делав стране Паскаля и Декарта.В стране горячих начинанийи совершенного ума,где на померкшем камне зданийнеизгладимые годамидля всех заветные слова:Свобода, Равенство и Братство.Такое сложное богатствотак щедро было нам дано.А мы по-своему живем,живем с закрытыми глазами,не видя скромной красоты.И по-сектантски бережемнеисполнимые мечты –о чем?..«Те, которых не осудят…»
Те, которых не осудят,но кто долго ждут суда.Те, кого под утро будятмартовские холода.Те, кто убивает время –– за минутами года –оттого что не хватаеткраткой жизни на земле.Те, кто сеют правды семя,привыкая жить во зле.Кто взаимности не знаети, прощая все измены,грустно любит – за двоих.Кто не помнит переменыи годами видит то женебо, левый берег Сены…Те, кто кажется моложесовременников своих,но которых в белом залеждет за ширмою кровать…Те, которым на вокзалестыдно счастья пожелать.«Вечером весенним и морозным…»
Вечером весенним и морознымпочему-то призрачным и грознымпоказался Северный вокзал.Каждый на прощание сказалто, что полагается сказать,что исчезнет с дымом паровозным.Возникали в памяти опятьвсе полузабытые приметы.Страшными казались все предметыв мутном свете пестрых фонарей.И хотелось всем, чтобы скорейнаступил конец…Что-то дрогнуло в другом конце перрона.Легкий треск закрывшихся дверей,и в тумане из окон вагонапятна лиц, платков, улыбок, рук…Поезд тронулся лениво, еле-еле,под знакомый монотонный стук.И казалось, что в железном телебьется сердце всех земных разлук,всех переселений, всех изгнаний,всех отъездов – навсегда, на срок.Оборвав взволнованный потокпросьб, невыполнимых обещанийрезко, близко прозвучал свисток.Вот оно: конец.«Я жду тебя – я чуда жду…»
Я жду тебя – я чуда жду.Я, словно обновляясь в боли,живу в отчетливом бреду,где много памяти и воли.Где столько вечеров свободныхи суеты в дневных делах…В итоге всех тревог бесплодныхвсе тот же нестерпимый страхразлуки новой, возвращенья –вся мука близости непрочной.Как верен горю человек,как страстно ищет воплощеньялюбовь поэтов и калек…Но платонически-порочнойона останется навек.«На кладбище уже почти весна…»
Памяти Д. Л. Гликберга
На кладбище уже почти весна,а на земле у вырытой могилылежат венки из жарких зимних роз,и странная – как ночью – тишина.Мы, отзываясь на чужое горе,хороним мир отцов, родной и милый,доверчиво не сдерживая слез.О чем же было волноваться, споря,к чему стремиться столько долгих лет,когда так ясно: смысла жизни нет,как нету смысла воздуха и моря.Есть времени законное теченье.Есть смерть-разлука. Замкнутость могил.И есть непостижимость воскресеньядаже для тех, кто верит, и любил.«Что в том, что мне бывало тяжело…»
Что в том, что мне бывало тяжеловсю жизнь любить и ждать всю жизнь признанья…Пусть счастья не было – но счастье быть могло.И мне довольно этого сознанья,чтоб дальше жить, твердить как наизустьСлова любые… повторять движенья…ждать и бояться, что подступит к сердцу грустьсоленою волною вдохновенья.Тогда меня преследуют (подрядслагаясь сами, строки за строкою)стихи, похожие на изумруд, на яд,на зелень, отраженную рекою…На твой лучистый и мертвящий взгляд.АПРЕЛЬ
«Раннее солнце за красною шторой…»
Раннее солнце за красною шторой.Солнечный луч проникает в окнов противоречии с жизнью, в которойхолодно, тесно, темно.В противоречии с ним – неизбежностьгибели близкой, разлуки, конца…В противоречии – страстная нежностьс жалостью острой при виде родногонемолодого лица.Так разойтись, без единого слова…Этого я не пойму никогда.Мы и заметить, любя, не успели,как между нами возникла вражда.Чистое, яркое утро в апреле…Где это было? Когда?«Я помню: в церкви ты казалась мне…»
Н.К.
Я помню: в церкви ты казалась мнепрекрасней и моложе всех невест,сияющей любовью неподдельной…Потом я помню звуки колыбельной,на выбеленной известью стенетень от оконной рамы, словно крест,и тень, склоненную над люлькой самодельной…Лиловый вереск в комнате и полеи запах бедности и чистоты…А ты, такая радостная, ты –покорная, прямая в трудной доле.Все то, в чем ты меня не обманула,оставшись преданной мечтам своим,все, что так щедро ты дала другим,я бы хотела, чтобы жизнь вернулаголубоглазым дочерям твоим.«Мне в настоящем ничего не жаль…»
Мне в настоящем ничего не жаль,а прошлое останется со мнойнавеки за кладбищенской стеной.О будущем теперь моя печаль.Ты обо мне не станешь вспоминатьи не захочешь ничего вернуть.Не оглянувшись, будешь продолжатьхолодным солнцем освещенный путь.И будут так же, только без меня,петь на заре невидимые птицы.Ты будешь стариться день ото дня…И будет, раздражая и маня,цвести сирень в предместиях столицы.«Кто же из нас не писал завещания…»
Кто же из нас не писал завещания(несколько слов в назиданье другим),кто не обдумывал сцены прощанияс жизнью немилою… с ней – или с ним?Все оказалось гораздо банальнее,не романтический выдался век.Не отправляется в плаванье дальнее,не умирает легко человек.Годы идут, забываем войну.Старость подходит, а хочется жить –пусть безнадежно, но только любить…Или уехать в чужую страну,слышать вокруг незнакомый язык.Счастье, удача – всегда впереди,к переселению – кто не привык…Но почему замирает в груди сердце?Как будто бы ночью пасхальнойв церкви холодный подул ветерок…Дрогнул и вспышкою вспыхнул прощальнойтонкой свечи огонек.«Для большинства уже давно…»
Для большинства уже давноРоссия – одноцветное пятнона пестрой карте двух материков.Язык, который можно изучатьв числе второстепенных языков.И песни (милые – их пела мать).Для некоторых в слове этомМечта нетленная, как первая любовь(в деревне, тем последним летомдо первой мировой войныи революции). Своя, чужая кровь –и, может быть, сознание вины.Для нас Россия: сумрак, детство,как сказка, жуткое, тревожное, как звонколоколов невидимых церквей…Растраченное дедово наследство,необъяснимый вещий сон.И все-таки… всей сущностью своейнам так близка судьба ее поэта –трагическая, как она сама,как смысл молитвы, как слова заветаили проклятия…Как не сойти с ума?«Эта Пасха почти настоящей была…»
Эта Пасха почти настоящей была.Как бывает у добрых людей,дети красили яйца. За несколько днейзолотые пеклись куличи…И доверчиво таял весь мир от теплажелтым воском пасхальной свечи.И казалось, что купол церковный высок,что понятны слова литургии.И хотелось так верить, как верят другие…Если правда, что путь наш, как вечность, далек,то разлука, как жизнь, коротка…А тоска по тебе – как живой стебелекоблетевшего за ночь цветка.МАЙ
«Еще как будто не стемнело…»
Еще как будто не стемнело,но неба цвет уже не тот.Лицо приподнято несмело,полуоткрыт по-детски рот.Деревья городского садасинеют легкою листвой…Не в этой встрече ли наградаза романтизм печальный твой?В заботе о чужой весненеопытной, нетерпеливой…Ждать, чтобы высоко в окнезажегся свет. Брести потомпоходкою неторопливой,с газетой, свернутым зонтом,под майским шелковым дождем.«Бесхитростней песен народных…»
Бесхитростней песен народных,яснее, чем детские сны,и глубже течений подводных…Чудеснее чуда весныв цветенье коротком, повторном –любовь в добровольном, покорном,пусть горьком своем отрешении…Но жить, как в порочном кругуотчаянья и утешения,не зная, где правда, где ложь –я больше давно не могу.Ты память мою не тревожь –я верность тебе берегу.А письма моя уничтожьи ландыши первого мая,забытые в книге твоей…Страстней, чем молитва немая,любовь моя, все принимая,тоскует по келье своей.«Холодные, длинные майские дни…»
Грусть мира поручена стихам…
Г. АдамовичХолодные, длинные майские дни.Зеленое золото солнца сквозь тучи…И эта навязчивость слов и созвучий —мы с ними навеки одни.Язык наш — недавно великий, могучий —тяжелый и светлый язык песнопеньяпорою звучит, как мещанский жаргон.И только с тоской вырывается стону тех, кто привык в нем искать вдохновенье.Откуда же взять нам такое смиренье,в котором бы не было больно и тесноеще не отжившим сердцам?Мы все уцелели случайно, чудесно…Грусть мира зачем-то поручена нам —и этому нет объясненья.«По линии меридиана…»
По линии меридиана,при входе в Люксембургский садскамейка у ствола каштана.Здесь столько лет тому назад…Так начинаются сказанья,так зарождаются стихи…Так – искупив свои грехи –мы не меняемся ни в чем.Ты слушаешь мое признаньеи вспоминаешь о своем.«По улице вдоль Люксембургского сада…»
По улице вдоль Люксембургского садамы долго бродили, встречая рассвет.Казалась прозрачной и хрупкой ограда.Казалось, что большего счастья не надо –казалось, что горя возвышенней нет.Все те же упреки, такие же просьбы –кого и чему научила любовь?Едва ли придется, но если пришлось бы,удел незавидный я выберу вновь,предпочитая удаче любойнадежду на встречу – и гибель – с тобой.1945
Для нас Свобода – свет и облакана переменчивом парижском небе,и в отрешенности знакомая тоскао деле общем, о насущном хлебе.Свобода. Елисейские поля.На майском солнце распустились флаги…Но сердце – как осенняя земля,уже не впитывающая влаги,и слезы льются сами, поневоле…Идут войска в победном ореоле.Все движется, сверкает и стучитогромной цепью стали и железа…А в воздухе по-новому звучит,свободой и прощаньем Марсельеза.Для нас, затерянных в толпе густойгероев фронта, тыла и изгнанья,для нас Свобода — людный мир пустойи одинокий подвиг созерцанья.ИЮНЬ
«Это было в памятном июне…»
Это было в памятном июнев девятьсот сороковом году.Светлой ночью – было полнолунье –поезд обстреляли на ходу.Раздавались возгласы и стоныв словно обновленной тишине,и лежали мертвые вагоны,как тела убитых, на спине.С легким треском рассыпались пули,мирно, как кузнечики в траве.Страх совсем исчез – не потому ли,что в опустошенной головепромелькнула мысль, как предсказанье:сразу умереть не всем дано,мне с тобою суждено свиданье,долгое терпенье суждено…Это было страшной ночью, летом.Путь был залит ярким лунным светом.Люди, лошади, орудья притаилисьна пригорке в маленьком лесу…Жизнь проходит. Предсказанья сбылись.Я воспоминание об этомбережно до гроба донесу.«Благодарю тебя. Случайный твой ответ…»
Благодарю тебя. Случайный твой ответмне кажется незаменимо нужным.Пусть он правдив, как смерть, неумолим, как светнад горизонтом дальним, летним, южным –в нем сила нерастраченной мечты.Благодарю за то, о чем не помнишь ты:прощанье в полном мраке города пустого,сирены с моря, как призыв к мольбе…Я не люблю тебя, как любишь ты другого,но постоянно помню о тебе,кого бы ни случалось мне любить.Благодарю за то, что мне дано хранитьвоспоминание о вере в совершенство…И, может быть, за то, что так благодаритьтакое униженье и блаженство.«Нет, не люби меня. Здесь говорит со мною…»
Нет, не люби меня. Здесь говорит со мноюпреображенный юною луноюзнакомый берег юга.Я слушаю его как опытного друга.И не жалей меня – все очищает пламя.Горит Европа с четырех концов.А там, в морском тумане бьется знамянад крепостью британских островов.И не пиши мне. Я не жду ответа.Со мной навеки – мир или война –вся нелюбовь твоя…Она сильнее света,светлее грусти, и грустнее сна.«Внимая ужасам войны…»
Внимая ужасам войны…Но здесь не слышно шума боя.Лежит ковром густая хвоя –мир провансальской тишиныи зачарованного зноя.Мир летних будничных забот…Но сердце слышит. Сердце ждет.К чему обо стремится снова,к какой борьбе опять готово,о чем тоскует по ночам,внимая ужасам и снам?Век Неизвестного Солдата,кто смел предать твою печаль?Кто мог поверить, что не жальвсех уходящих без возврата…В зловещей яркости закатауже мерещится мистраль.«Как от гадалки предсказаний…»
Как от гадалки предсказаний,все вы хотите от меняошеломляющих признаний…Но то, как жизнь учила нас,из года в год, день ото дня,неутомимо каждый час –не перескажешь все равно.Да, было: узкая кроватьи за решеткою окно(высокое – нельзя достать).На крыше голуби слышны…Зачем летят они сюдаподслушивать, тревожить снывсех осужденных до суда?А женский голос за стенойпоет свободно, без стыда,о том, что сделала со мной,о том, что сделала с другими(навеки, до конца чужими)неумолимая мечта…Не важно – эта или та .«Огнем холодным, синеватым…»
Огнем холодным, синеватымгорели люстры фонарейна площади. А у дверейпосольства, с видом виноватым,толпа взволнованно молчала.Все ждали чуда в эту ночь,хоть знали с самого начала,что поздно, что нельзя помочь.И что им в том, что осудиличужих людей, в чужой стране…В необъяснимой тишинеразъехались автомобилиполиции. Приотвориласьвнезапно дверь и вновь закрылась.И по толпе в одно мгновеньекак током пробежала дрожьсочувствия и возмущенья…Пусть в каждом лозунге есть ложь,но нет и правды без пристрастья.Где вера есть – она слепа.На бальной площади Согласьяв холодном свете фонарейказалась жалкою толпаидущих по домам людей.ИЮЛЬ
«В сумерках я просыпаюсь с привычною…»
В сумерках я просыпаюсь с привычноюнеумолимой тоской по тебе…Небо проходит над крышей фабричною,туча огромною куклой тряпичноюсловно застряла в трубе.Снова страницы вечерней газеты…Кончилась в Индокитае война,падает золото – слитки, монеты,мужа убила в припадке жена,скоро появится новая мода,месяц продлится плохая погода…Длится, продлится – а счастья все нет.Ночь, неизбежная ночь надвигается.В окнах фабричных уже зажигаетсясиний, больничный, волнующий свет.Нужно терпение. Было терпение…Кто говорит, что не сходят с ума с горя?Ведь завтра опять воскресение,значит, и завтра не будет письма.«Лишь мысль об одном постоянна…»
Лишь мысль об одном постояннана фоне расплывчатых дум.Далекий, как шум океана,доносится улицы шум…Раскаты внезапного громаоткуда-то издалека.Над крышей соседнего домасветлеют уже облака…Июльская ночь коротка.Июльская ночь бесконечна,не спится, и думаю я –измена твоя глубоко человечна,но как ограниченна, пусть высока,суровая верность моя.«Я привыкаю к безразличью скуки…»
Я привыкаю к безразличью скуки –не задевает то, что видит глаз.Но почему-то запахи и звуки,как в юности, тревожат каждый раз.Мотив знакомый ранит на лету.Доносит ветер запах лип в цвету –и сердце бьется снова…бьется слепои яростно – как пойманное в сеть.Вся жизнь прошла в хмелю…Нелепомечтать о том, чтоб трезво умереть.«Сверкает, как стекло, вода потока…»
Сверкает, как стекло, вода потока,белеют лилии на берегу…Вся мудрость и поэзия Востокане скажут мне: кто у кого в долгу –жизнь у меня, я у нее… На что жемне эти аллегории нужны?В них все на декорацию похоже,тушь неба ночью, серебро луны…Не отзовется на болезнь, на старость(слабеет зрение, дрожит рука),на горечь, одиночество, усталость –свист соловья и шепот тростника.«Я сохраняю в письменном столе…»
А. Присмановой
Я сохраняю в письменном столеоткрытки с маркой, подписью, приветом,с напоминанием о счастье, о тепле –от тех, кто уезжает летом.Смотрю на пляжи, на вершины гор,на памятники, площади, собор…А в обрамленье узкого окнаот непогоды полинялый вид:платаны, виадук, метро, стенаЕсть где-то Ницца, где-то есть Мадрид,Италия, Америки, Китай…Всю жизнь мечтали – и теперь мечтай.«Как в одиночной камере рассвет…»
Как в одиночной камере рассвет,под утро будит страшная тревога.Чего бояться, если ада нет?Не может ада быть по воле Бога.И если мир любить – прекрасный, грешный, –разлука с ним всё может искупить.Я думаю ещё – уже теряя нить, –что утешает только безутешный,и лишь сомненье может убедить.АВГУСТ
«Темный август. Солнца нет следа…»
А. Гингеру
Темный август. Солнца нет следа.И тоска, как небо, без просвета.Длинные уходят поездав поисках обещанного лета.Груды листьев на сырой панелисловно пестрый сброшенный наряд.А прохожего случайный взглядбольно отзывается в груди…Лета не было — как жизни. Неужелидаже увяданье позади…«Выдумка это моя или быль?..»
Выдумка это моя или быль?Правда все та же: одна и во всем.Был ли он, тот недостроенный домна берегу океана?Низкое небо, соленая пыльлегким дождем из тумана.Выдумка это моя или сон?Каждый из нас был в кого-то влюблен,каждый упрямо мечтал о своеми тосковал безнадежно…Ссорились мы. Целовались потомкак-то по-детски небрежно.Кладбище за невысокой стеной,где не хоронят давно.Плиты покрылись травой и камнями.Борется ветер с ночной тишиной,не нарушаемой нами.Если б мы знали, как близок твой срок,если б мы знали, что станет со мной,если бы мы не молчали…Крест покосился под вечной луной,а на забытой могиле венок:Памяти нашей печали .«Тем летом, поздним жарким летом…»
Тем летом, поздним жарким летом,мы жили как в счастливом сне.В медовом воздухе, согретомпоследним солнцем, в нас – во мнебыла та щедрость, то томленье,которых даже нет весной…Мне не хотелось быть поэтом.Кто завещал мне это пенье,которое умрет со мной…Тем летом, поздним жарким летом,воскреснув, все погибло вновь.Как царственно, прощальным цветом,внезапно расцвела любовь,перед покорным увяданьеми неизбежной темнотой…Мне не хотелось быть поэтом.Но сердце жило ожиданьеми пело с грустной простотой…И пело, радости не зная,томясь, благодаря, моляи никого не утешая…Тем летом, поздним жарким летом,тонули в сумерках поля,а небо утренним казалось…Мне не хотелось быть поэтом.Хотелось, чтоб в груди твоейхоть на мгновенье что-то сжалосьот горькой лирики моей.«Уйти, не проклиная, не скорбя…»
Уйти, не проклиная, не скорбя.Расстаться с жизнью, до конца любяее. Когда наступит срок,послать друзьям, взамен прощальных строк,открытки с видом моря, где приливложится белой тенью на песок.Так расстается с женщиной, простивизмены и жестокость, однолюб,когда разрыв, пусть поздний, неминуем –коснувшись мимолетным поцелуемуже поблекших жадных губ.«Мы будем жить. Переживем мечты…»Мы будем жить. Переживем мечты.Научимся легко справляться с горем.Увидим много городов, портов…Но юга благородные чертынам будут все-таки мерещиться над морембесцветным, у нормандских берегов.И будет вечно нас тянуть туда,в приморскую деревню под Тулоном– у скал, средь сосен, домик рыбака…Там фосфорится по ночам вода,струится Млечный Путь, как дым над небосклоном,и кровью льется свет от маяка.«Я жду твоего возвращенья…»
Я жду твоего возвращенья,на время – я знаю – опять.Я жду не любви, а прощенья,но трудно – я знаю – прощать…За грусть, за безумную нежность,за памяти светлый мираж,такой же, как моря безбрежность,как южный любимый пейзаж –причудливых лоз равномерностьи пальмы у розовых дач…За бедность мою и за верность,за праведный смысл неудач.За то, что взволнованность этас годами опасней, темней…За счастье короткого лета,сгоревшего в несколько дней.СЕНТЯБРЬ
«Жить в трезвости и созерцаньи…»
Жить в трезвости и созерцаньи,в закате праздничного дня –не замерзая без огня.Зачаровать свои желанья,прозрачно думать, слушать чутко…Печальной музыкой рассудказаполнить годы пустоты –забыть, но не предать мечты.А память о возможном друге,как солнце осени на юге,как нежность золота мимозывоображеньем создавать…И сохраняя в сердце слезы,их никогда не проливать.«На юге осенью… о прошлом не жалея…»
На юге осенью… о прошлом не жалея,жить сдержанно и щедро на просторе.Не ждать письма, не помнить утром снов.За виноградником сосновая аллея,спокойное на горизонте мореи волны у песчаных берегов.Дорога в гору, где цветут агавыи голубой, как небо, автокарухолит в мир волненья, счастья, славы…Юг, добрый юг… Тот, кто не ждет награды,кто неудачлив, болен, грустен, стар,о ком не помнит враг, кому друзья не рады,тоскует так по свету твоему…Нет в этом мире равного ему.«Свободны мысли от гипноза…»
Свободны мысли от гипнозавлюбленности… но чувства те же.Цветет на южном побережьепушистым бархатом мимозаи озером белеет море…Бьет колокол, — который час?Проходит вечер в разговоре…Как трудно каждому из нас:тому, кто безрассудно любит,тому, кого раздумье губит –у каждого своя тоска.На берег вытянуты Сети,Все помнит о минувшем лете,мечтает и грустит слегка.1939
Помню жестокие женские лица.Жар иссушающий. Страх.Как человек, поседела столицав несколько дней, на глазах.Долго над ней догорали закаты.Долго несчастью не верил никто…Шли по бульварам толпою солдаты —в куртках, в шинелях, в пальто.Не было в том сентябре возвращенийс моря и гор загорелых людей.Сторож с медалью, в аллее осенней,хмуро кормил голубей.В каждом бистро, обнимая соседа,кто-нибудь плакал и пел.Не умолкала под песню беседа —родина, слава, герои, победа…Груды развалин и тел.«Может быть, нам это вместе приснилось…»
Может быть, нам это вместе приснилось(благодарю за участье во сне),а наяву ничего не случилосьв нашей сиротски любимой стране.Правда едва ли бывает такою(так что нельзя прикоснуться рукою,все рассыпается в мертвой пыли).Правда была бы богаче, печальней.Так не уходят, как эти ушли…Чайки кружились над белой купальней,ласково флаг развевался вдали.Море вечернее двигалось к югуи возвращалось назад к берегам…Мы ни о чем не напомним друг другуи ничего не доверим словам.«Не надо поздних сожалений…»
Не надо поздних сожалений,упреков совести не надо,не верь жестокому уму.Верь, безотчетно верь тому,чему живое сердце радо –поля в сиреневом дыму,по золотистому холмуложатся молодые тенилучистых легких облаков…Не надо трудных объяснений,изысканных и горьких слов.Нет прошлого у нас с тобою,но есть дарованный судьбоюсентябрьский, яркий, страстный цвет.Должно быть, воля есть Господняи в том, что опоздал ответ,и в том, что я люблю сегоднявсей силой страсти и смиренья,накопленной за столько лет…Есть настоящее мгновенье –что в том, что будущего нет?..ОКТЯБРЬ
«Я радуюсь осенним дням в Париже…»
Я радуюсь осенним дням в Париже,как будто мне их кто-то подарил,Уже развязка с каждым часом ближе,а сколько новых чувств, желаний, сил.Какое небо, друг мой, и какоюнадеждой полон вечер в октябре…Так жизнь любить – и уходить с тоскоюо разделенности и ласковом добре.Как щедро льется солнце, догорая…Пусть я сдаюсь в бессмысленной борьбеза право жить – я вспомню, умирая,о праве только на любовь к тебе.Прощаю все – тоску и униженье,благодарю за позднее тепло,как прежде (ведь и это достиженье)не зная злобы – и не веря в зло.«Самоубийца в час разлуки…»
Самоубийца в час разлукине меньше любит жизнь, чем тот,кто счастлив, праведно живет,не зная настоящей скуки.Кто их измерит, эти мукиза неоконченным письмом,перед раскрытым в ночь окном?Кто судит, по какому праву,того, который пьет отравуи этим искупает грех:наверно, свой – быть может, всех.«Двенадцать месяцев поют о смертном часе…»
Двенадцать месяцев поют о смертном часе…А жизнь по-новому, как осень, хороша.В ночном кафе, на вымершей террасе,в молчанья пьем и курим, не спеша.Куда спешить нам… Вечность наступила –мы даже не заметили когда.Исчезли дни. Слились в одно года.Лишь в смене месяцев по-прежнему есть силаи безутешность памяти земной…Минувшее – как темная звездав огромном небе, залитом луной.«Пила, любила, плакала и пела…»
Пила, любила, плакала и пела…Чей это образ – неужели мой?Ведь мне хотелось только одного:полезного, живого дела,которое, как друг, старело бы со мной,любимого… но не было его.Синеют вены на руке сухой…А жизнь без остановки пролетела,как поезд мимо станции глухой.«На что похожа смерть? Не знаю: на полет…»
На что похожа смерть? Не знаю: на полетили падение…На пламя или ночь…На боль или забвение…На снег, на кровь…Я знаю только, что, когда твой час придет,я не умру с тобой, и не смогу помочь…К чему тогда моя любовь?«Все было: беспутство, безделье…»
Памяти Б. Поплавского
Все было: беспутство, безделье,в лубочных огнях Монпарнас,нелегкое наше веселье,нетрезвое горе. Похмельеи холод в предутренний час.Тоскливо… в граненом стаканевчерашние розы свежи…Светает в пустом ресторане…В те ночи, в редевшем дурманелегенда творилась из лжи.Пусть судят о ней поколенья.Но в мир наш, где памяти нет,доносятся отзвуки пеньяоттуда, где ждет воскресеньяв молчаньи погибший поэт.НОЯБРЬ
«Не может быть, что мы с тобой враги…»
Не может быть, что мы с тобой враги,что между нами недоверье, злоба…Не объясняй, не обещай, не лги.Никто не виноват и виноваты оба –не все ль равно?Я так боюсь разлуки,какой бы ни был ей положен срок.В любви закона нет, о смерти нет науки.Есть только ряд случайностей – и рок.Прости. Нет больше времени, нет силы…Кому пишу я… Мы с тобой враги.Я буду ждать тебя – не только до могилы –я буду ждать…И в праздник Всех Святыхуслышу, может быть, твои шаги,с печалью мертвых и тоской живых.«Сметает ветер листья хлопотливо…»
Сметает ветер листья хлопотливос деревьев, с тротуаров и с моста…Здесь кто-то шел, согнувшись, торопливо.Кого-то поглотила темнота.Не виноват растерянный прохожий– в делах, в любви на всех других похожий –что не успел предупредить конца.Не знает он, как тяжелы сердцав молчанье, в одиночестве, в гордыне…Свистки. Прожектор над ночной рекой.Сошлась толпа. Молись за упокойдуши того, кто звал тебя в пустыне.«В бессоннице услышанное слово…»
В бессоннице услышанное слововстревожит – и совсем прогонит сон…Как чей-то слабый крик, как стон больного,как милого больного стон.Пойми, ведь мы соседи по палатеи суждено нам рядом умирать.Мне часто кажется: вот ты седой, в халате,придешь и сядешь на мою кроватьи ласково руки моей коснешься,заговоришь по-старому опять.Твой голос не нарушит тишины,смягчит улыбка взгляд упорных глаз…Мне кажется, что оба мы больны,что ты поймешь и, может быть, вернешьсяв последний день…в последний раз.«Мне кажется, что даже умирая…»
Мне кажется, что даже умираяя буду повторять бездарные словао том, что революция права…И что создание земного раясовсем не праздная мечта.О том, что есть неравенство в страданье,что заслоняет небо нищета…Я буду повторять в бреду, в полусознаньеи то, что равнодушие есть грехединственно неискупимый…Мне кажется достойной доля тех,кто с жизнью не в ладу, но кто легко умретза этот мир – враждебный и любимый –не принимая вечности в расчет…Сорвется с ветки где-нибудь в глушисожженный солнцем яркий лист осенний –я ничего не знаю о спасеньеего или моей души.«Как листья с деревьев, давно облетели…»
Как листья с деревьев, давно облетелипредлоги для грусти, обиды, тревоги,Осталась рутина рабочей недели –будильника вкрадчивый звон,вагоны подземной железной дороги,газета в холодной вечерней постелии все углубляющий сон.Осталось доверие к миру больному,который спасет красота.Растаяла грусть по небывшему дому,исчезла о счастье взаимном мечта.Остался закон: за услугу услуга.И память о том же, о тех же. И те жеследы вдохновенья в минуты досуга,как отзвук былой тишины.Остались – но тоже становятся реже –короткие, добрые письма от другаиз дальней соседней страны.«Есть в дружбе чудо откровенья…»
Есть в дружбе чудо откровенья.В ней память о добре и зле,как отблеск неба на земле.В любви же нет проникновенья –кто любит, тот нетерпелив.Любовь изменчива, как море:прилив, отлив, опять прилив…Но сколько тишины во взореи мудрости в улыбке тех,кто нам прощает и успехи неудачу. Кто подчасне верит нам – но верит в нас.«Мы до утра беседуем опять…»
Мы до утра беседуем опять…Ты опускаешь голову на грудьи доверяешь мне свою усталость.Мне так хотелось бы тебя обнять,развеселить, утешить чем-нибудь…Ведь эта согревающая жалостьи юмор наш – ведь это, не забудь,все, что от прошлого осталось.«В ноябре, в тишине воскресения…»
В ноябре, в тишине воскресения,ты придешь – сам не зная, зачем.Принесешь мне фиалки осенниеили яркий пучок хризантем.Я рукою по-женски привычноюк изголовью поставлю цветы.На соседнюю койку больничнуюсо смущеньем оглянешься ты.Ни упрека. Ни слова законногоо томлении дней и ночей…Только вдруг, как от света оконного,как от солнечных ярких лучей,засияет палата убогая,боль отпустит, жар сразу спадет.Я ждала тебя с верой, тревогою –так лишь сердце покорное ждет.Так рождается песня несложная…А за песню простится и грех,и мечта моя неосторожнаяо такой же любви, как у всех.ДЕКАБРЬ
«Ночь надвигается тенью лиловой…»
Ночь надвигается тенью лиловой.За кисеей занавески, в окне,словно на страже, бутылка во льду…Я не надеюсь, и все-таки жду.Елку зажгли у соседей в столовой,свет отразился на белой стене…Если бы, если бы в это мгновенье,помня о том, что сейчас Рождество,ты постучал и вошел в эту дверь– это возможно, подумай, поверь –я б улыбнулась, скрывая волненье,и не сказала бы ничего.О незаслуженной боли недавней,об одиночестве памятных дней,если ты спросишь меня, я солгу…Голубь, сидевший на свежем снегу,вдруг встрепенулся и скрылся за ставней.Стало как будто еще холодней.«Все продолжалось и после потопа…»
Все продолжалось и после потопа.Новыми силами, новой любовьюжить продолжала земля.Гибла, опять возрождалась Европа.Множество раз орошенные кровью,вновь засевались поля…Красился дом, уцелевший в пожаре,и убирался на улицах снег…После потопа был Ноев ковчег.Ночь, как бывало, в накуренном баре,в рюмках коньяк, словно крупный янтарь.Снова подходит к концу календарь…Так же протяжно звучат на гитарежаркие песни сухой Андалузии.Люди чужие знакомы давно –те же признания, те же иллюзии…Дождь исступленно стучится в окно.Все в этом мире и смертно, и вечно,все ограничено, все бесконечно.Все произвольно – и все суждено.«Смеркается. Праздничный кончился день…»
Смеркается. Праздничный кончился день.Но сумерки, сумерки длятся.По комнате движется зимняя тень,а небо не хочет сдаваться.И это широкое зарево в немкак будто бы воспоминанье о том,какие бывали пожары…Зажегся огромною елкою дом,шумят по-ночному бульвары,и жестко блестит неподвижная Сена…Как медленно произошла перемена…Никто не заметил, как сузился круг,прошли безболезненно страшные сроки.Тебе завещаю, потерянный друг,и эти тяжелые строки,и их породивший счастливый испуг…И веру в погибшее дело мое,в мираж одиноких стремлений,и легкость – почти уже небытие –в покое моих воскресений.Смеркается. Будет смеркаться всегда,часами, годами, веками,пока не взойдет над вселенной, над нами,рождественской правды звезда.«В нарядной витрине холеные розы…»
В нарядной витрине холеные розыи елка в густом серебре.Течет по стеклу ручейками вода –холодные, крупные слезы.Как празднично и как темно в декабре.Торопятся все – неизвестно куда…А там, возле моря, есть домик с верандой,в нем пахнет смолой, эвкалиптом, лавандой.Там люди живут без усилья, без позы.Там даже и в зимнее время светло…И бьется, как птица крылом о стекло,мистралем гонимая ветка мимозы.«Такая тишина кругом…»
Такая тишина кругом,как будто мир смертельно болени спит тяжелым чутким сном.Вдали, в блестящей снежной вате,как елочные украшенья,часы туманных колоколен…К чему теперь мечты пустые,когда так близок час решеньяи помнишь только о расплате…Как будто силою внушеньярванулись стрелки золотыена ярко-синем циферблате.Цюрих«Переводя через дорогу…»
Переводя через дорогуслепого с белой палкой,глухую ощутить тревогу…Застенчиво молиться Богумолитвой скудной, жалкой.Суметь друзьям своим проститьупреки и советыза то, что было – в том, как быть…Любить чужих детей. Даритьигрушки и конфетыв предпраздничной тоске…Считать, как мелкие монетыв протянутой руке,минуты радости случайной…Встречая, провожая дни,без цели, но с надеждой тайной –той, что отчаянью сродни.«Хотелось умереть на поле битвы…»
А.С.Б.
Хотелось умереть на поле битвыза правду, за свободу – и за то,что ищут все и не нашел никто.И вот, ни завещанья, ни молитвы.Кому мне завещать – и что?Молитвы я не знаю тоже(молиться учит с детства мать).И пусть для нас есть в слове христианството, что всего мучительней, дороже –бессмертье для меня лишь темное пространство,которого сознаньем не объять.Ни горечи, ни слез, ни жажды мщенья,ни слишком легкой жалости к себе.Лишь страх… И грусть о том, что в заключеньене у кого просить прощеньяи нечего сказать тебе.СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИКИ И ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ
1945
Не правда ли, такие облакаВозможны только на парижском небе…Такая вдохновенная тоскаПри тихой мысли о насущном хлебе.Гулянье. Елисейские поля.Защитный цвет толпы. Попоны, флаги.Но сердце, как осенняя земля,Уже не впитывает влаги.Блеснет слеза, не падая с ресниц,А в воздухе жара и Марсельеза,И дальше лица, пена бледных лиц,Как море за чертою волнореза.Высокий человек с биноклем у окнаСмеется, что-то говорит соседу…Эх, хорошо, что кончилась война,Что празднуют свободу и победу.На торжество разобраны места(Герои фронта, тыла и изгнанья).Да. А для нас свобода – нищетаИ одинокий подвиг созерцанья.«Свободны мысли от гипноза…»
Свободны мысли от гипнозаВысокой выдумки своей.У южных вилл цветет мимозаТяжелой нежностью ветвей.Как озеро белеет море…Бьет колокол, — который час?И даже в отвлеченном спореНичто не примиряет нас.Все неустойчиво и ясно.Усилие всегда напрасно,Жизнь праведна и жестока.На берег вытянуты Сети,Все помнит о минувшем лете,Мечтает и грустит слегка.«Мы не заметили – почти пришла весна…»
Мы не заметили – почти пришла весна,Мы не заметим, как опять настанет лето,Нас ранней осенью разбудит тишина…Но как же, как принять, как примирить все это?С моей же тяжестью и тела и умаМое и легкое и светлое дыханье –Мое всегда со мной, но где же я сама?Я часто говорю: свобода и страданье,Ты отвечаешь мне: любовь и красота.И это где-то есть. Я знаю. Несомненно.Но в нас слова не те. Но наша жизнь не та.И страшно привыкать спокойно, постепенно……К тому, как медленно меняются цветыНа грядках неживых приветливого сада,К тому, что все нужней и непонятней ты,К тому, что хочется все больше теплоты,К тому, что все понять, пожалуй, и не надо.«Ни сил, ни надежд, ни желаний…»
Ни сил, ни надежд, ни желаний…И не возвратится опять.Есть мысли — почти завещанье, —Но как и кому завещать:Взволнованность, выдумку, нежностьМиражную моря безбрежностьИ пальмы у розовых дач,Причудливых лоз равномерность,Безумие, бедность и верностьБезрадостный смысл неудач…И то, что похоже на чудо, —Почти совершенно в себеТяжелую близость (откуда?)И память о Вашей судьбе.«Кто сказал, что самое ужасное…»
Кто сказал, что самое ужасное,Смерть Ивана Ильича?Если жизнь взволнованно-несчастнаяТолько след рассветного луча,Только отраженье одиночества,Выдумка – герой которой ВыИсполненье смутного пророчества,Отблеск недоступной синевы…Только…Сердце, что с тобой случилосьВ чем ошиблось ты, когда солгалоТы, которое почти молчало,Ты, которое почти смирилось?«Я знаю, что остался только смех…»
Я знаю, что остался только смех,И все-таки смеяться не умею…Всегда одно (мучительно) у всехЗначительней, взволнованней, темнее…То, что – почти никак не назовешь –То, отчего необходима ложь,Чтоб сердце (от сочувствия) забилось.«Я люблю: осенние дороги…»
Я люблю: осенние дорогиПод Парижем, в сумеречный час,Оттого что, верное, в тревогеСердце одиноко любят вас.Я люблю старинные флаконы,Кактусы, камины и ковры.Оттого что, друг мой беззаконный,Вы со мной нечаянно мудры.И еще: цыганские мотивы,Улицы, зимой, под Рождество,Оттого что сердце терпеливоЛюбит вас и никого.А весной могу читать Толстого,Наблюдать за ростом синевы,Сознавать, что сердце жить готово…Летом я всегда люблю другого,Оттого что сердце: это вы.«Здесь все законно, все несправедливо…»
Здесь все законно, все несправедливо:Тревога, безразличье, доброта…Срывает ветер листья торопливо.Того, кто все-таки бросается с моста,Не защитить ничье воображенье.Он верить только в частый дождь осеннийИ в то, что наступила темнота.Не виноват внимательный прохожий(В делах, в любви, на всех других похожий),Что не заметил близкого конца.Не знает он, как тяжелы сердцаВ предчувствии отчаянья и веры…Над неподвижной, городской рекойПлывет луна (вернее месяц серый).Свистки. Огни. Нарушенный покой.Рисунок башни. Жалость. Чувство меры.Здесь мелодрама, праздность, стыд, испуг,И боль твоя, мой безучастный друг.«Что-то в изящных головках гвоздики…»
Что-то в изящных головках гвоздикиНежное, злое, как женские лица,Что-то жестокое в слове: великий,(Те же влюбленность и страх),Как человек, поседела столицаВ несколько дней, на глазах…Долго над ней догорали закаты,Тени платанов, цветные плакаты.Все мы поверили, все виноваты(Звуки бессмертные… Бах).Поздние листья того листопадаНе улетали с ветвей,И почтальон на скамейки, у садаХмуро кормил голубей.В тесном бистро, обнимая соседа,Кто-то прочувственно пел,Не умолкала под песню беседа —Где вдохновенью предел? —Счастье? Порок? Пораженье? Победа?— Необъяснимый пробел.«Нет ничего любви великолепней…»
Нет ничего любви великолепней.Любви последней. Выпустим стрелу,Пронзим глаза друг другу и ослепнем,И побредем, нащупывая мглу.Запомни: там, где вход, всегда есть выход,И там, где смерть, всегда надежда есть,И вдоль дороги есть скамья, где тихоИ незаметно можно будет сесть,И отдохнуть, и с мыслями собраться,Поговорить наедине с собойИ доиграть одну из вариацийНа скрипке жизни с лопнувшей струной.А впрочем, нет. Нам оставаться не с кем.Игра бездарна и не стоит свеч.Потушим свет одним движеньем резким,Хоть сроку не дано еще истечь.Таков закон любви потусторонней:Умчался поезд, скрылся за гудком,Но кто-то остается на перронеИ машет безнадежности платком.МОЙ СТАРЫЙ ДРУГ КИХОТ
Мне суждено: уйти, потом вернуться,Уйти не радуясь, вернуться не скорбя.Я чуть устал от войн, от революцийИ, может быть, от самого себя.Уйти, от жизни милостыню клянча,Вернуться, не познав ее щедрот,Как возвращался рыцарь из Ламанча,Наивный дон, мой старый друг, Кихот.«Темный август. Солнца нет следа…»
А. Гингеру
Темный август. Солнца нет следа.И тоска, как небо, без просвета.Длинные уходят поездав поисках обещанного лета.Груды листьев на сырой панелисловно пестрый сброшенный наряд.А прохожего случайный взглядбольно отзывается в груди…Лета не было — как жизни.Неужели даже увяданье позади…Я ведь их так страстно и ревнивоСобирал в теченье стольких лет.Судороги кончились заката.Небосвод давно уже потух.Все слова, которым нет возврата,Ты, быть может, мне повторишь вслух,Медленно мое сгорает тело.Ты меня обратно не зовиОт любви, которой нет предела,За предел, в котором нет любви.