- А ты молочка бы попил. Глядишь, и полегчает.
- Эх, что там молоко, Костка! На Русь нам надобно! Домой!
Как оказалось впоследствии, московские люди спешили не напрасно. Скоро в Орде произошла новая "замятня" - Тимур-ходжа убил своего отца и сам стал властвовать. Что тут сделалось! Стражники с палачами бродили по улицам, врывались в усадьбы богатеев и, если кого захватывали дома, волокли во дворец, а при сопротивлении резали на месте, как ягнят. Крики, плач, вопли, проклятия. Народ в ужасе попрятался по домам, всадники заметались по городу из конца в конец. Базар, рынки, бани опустели, все строительные и хозяйственные работы прекратились, ибо перепуганные работники разбежались кто куда. Отдельные вооруженные отряды мусульман под предводительством непокорных мурз нападали на такие же отряды. То в одном, то в другом местечке происходили яростные схватки, сопровождавшиеся погромами и пожарами. Сгорела мечеть, две общественные бани, погорели торговые лавки. Русские и армянские купцы дочиста были ограблены. Князь Константин Ростовский со своими людьми был раздет донага и крепко побит, так что едва жив, пеший, бежал из Сарая. Князь Дмитрий Константинович Суздальский отсиделся на дворе сарайского владыки, а его брат Андрей по выезде из города был встречен конным отрядом мусульман, но, проявив храбрость и дерзость, пробился сквозь них, ушел цел и невредим в русские пределы.
В этой "замятне" Тимур-ходжа не процарствовал и семи недель. Право на ханский престол у него стали оспаривать - молодой хан Абдуллах со своим покровителем Мамаем, кочевавшие на правом берегу Волги, и неизвестно откуда появившийся царевич Кильдибек, сын Джанибека, который, как уверяли дервиши, неудержимо, как полноводный весенний поток, во главе ногайцев двигался к городу. Действительно, его продвижение было настолько стремительным, что Тимуру-ходже Одноглазому едва удалось убежать за Волгу, где он был убит по указанию Мамая своим же нукером, обезглавлен и брошен на съедение зверям и птицам. Так был наказан отцеубийца.
Глава двадцать пятая
На заре, в тихий предутренний час, царевич Кильдибек с ногайцами вступил в город и занял опустевший дворец, а когда жители Сарая пробудились, они услышали от глашатаев, разъезжающих по улицам с барабанами и орущих во все горло, что у них новый хан. Это известие никого не удивило - напротив, горожане отнеслись к нему равнодушно, памятуя о том, что смена правителей не приносила ни покоя, ни радости, а только смуту и разорение. Не все ли равно простому люду, кто будет сидеть в ханском дворце, лишь бы установился наконец долгожданный мир и никто не мешал пасти скот и торговать.
С тем же равнодушием приняли эту весть и люди Нагатай-бека, хотя они-то могли и порадоваться: ведь их господин некогда спас царевича, как уверял дервиш Мансур, уберег его от смертельной опасности. Но кто поверит дервишу? Вечно он плетет какие-нибудь небылицы. Его уже давно никто не воспринимает всерьез: посмеются только, махнут рукой и пойдут по своим делам. А дервиш вскинется и застучит в гневе концом палки в твердую землю, чего с ним раньше никогда не случалось. Да ещё покачает головой. Ну и ослы! Нет, подлинные балбесы! Не хотят слушать - пусть не слушают, но скоро, очень скоро их господин, славный и благородный Нагатай-бек, станет в большом почете у нового хана! Да продлит Аллах его годы и побьет всех его врагов!
Так он говорил - и вот что произошло.
Как-то в темный час, после вечерней молитвы, пришел из дворца круглолицый молодой человек в лиловом халате в сопровождении двух рослых вооруженных стражников.
При разговоре с простыми людьми молодой человек держался очень вежливо, без того высокомерия, что было свойственно людям из дворца. Он спросил о Нагатай-беке, дома ли, как его здоровье и прочее, что полагается в этом случае. Михаил ответил, что уважаемый тархан, его хозяин, ещё не возвращался с летовья, а он, Озноби, - векиль Нагатай-бека и поверенный во всех его делах.
Молодой человек выслушал его и сказал:
- Очень жаль, что нет твоего господина. В таком случае тебе придется одеться и идти со мной во дворец.
Ознобишин побледнел и не двинулся с места. Молодой человек улыбнулся доверительно:
- Да не бойся. Ничего плохого не произойдет. Вели запрягать небольшую арбу. Она тебе пригодится.
Михаил сделал так, как посоветовал молодой человек. Он надел теплую фарджию поверх халата, приказал запрячь мула в выездную крытую арбу и, усадив молодого человека рядом с собой, выехал со двора. Стражники пошли следом.
Они благополучно добрались до ханского дворца Алтун-таш, несмотря на густые потемки и плохую дорогу. Михаил оставил арбу на попечение стражников подле самых ворот, а сам с молодым человеком прошел через калитку во двор. Потом они шли какими-то полутемными проходами, пока не оказались в маленьком дворике с фонтанами. Оставив Ознобишина одного у высоких двустворчатых дверей, чиновник прошел во внутренние покои дворца.
Михаила била легкая дрожь - скорее от волнения и неизвестности, чем от холодной сырости, проникающей через шерстяные одежды.
Послышались шаги. Во двор вместе с давешним молодым чиновником вышел пожилой и дородный, в темном шелковом халате и матерчатой шапочке. За ними следовали двое черных рабов, тащивших небольшой и, видимо, тяжелый сундук, обитый по углам железными полосами.
Пожилой окинул Михаила беглым взглядом и спросил:
- Ты - векиль Нагатай-бека?
- Да, господин.
- Примешь вот это для своего хозяина. Это дар нашего милостивого хана Кильдибека. Да будет он и его потомки прославлены в веках! Да покарает Аллах всех его недругов!
Михаил прижал правую руку к сердцу и низко поклонился в знак почтения к имени хана. Чиновник продолжал, протянув Михаилу пергамент, свернутый в трубочку:
- Вот опись. Проверь все сам!
Ознобишин развернул свиток, однако текст описи, начертанный причудливыми знаками, оказался ему непонятен, и он покачал головой. Тогда молодой человек, который привел его сюда, взял у Михаила опись, близко поднес к глазам и нараспев стал произносить:
- Кубок золоченый с яхонтами - один! Нож иранский с камнем бирюзой на рукояти - один! Чаша урусская, серебряная, - одна!
Пока он перечислял подаренные ханом вещи, один из черных слуг вытаскивал их из сундука, показывал и осторожно клал на землю. Всего оказалось около двадцати красивых и дорогих вещей. Такой подарок с честью можно было вручить какому-нибудь чужеземному государю, не то что простому беку.
- Все это ты должен сохранить и передать своему хозяину.
- Да, господин. Так я и сделаю.
- И помни: за каждую вещичку ты отвечаешь головой.
- Да, господин.
- Хорошо, если никто не будет знать об этом подарке.
- Никто не узнает, господин. Уверяю тебя.
В это время во двор вошли два человека: впереди - высокий и стройный молодец с холеной черной бородкой и длинными усами, позади - низкорослый и толстый, с безволосым круглым лицом. Оба были богато одеты, а пальцы их рук унизаны красивыми перстнями. Чиновники и слуги почтительно и низко склонились, и Михаил вместе с ними.
Высокий что-то сказал пожилому чиновнику, смотря на Михаила. Тот быстро ответил, но Ознобишин не расслышал слов. Высокий вельможа спросил:
- Векиль, ты урус?
- Да, господин.
- Как тебя звать?
- Озноби.
Высокий повернулся к низкорослому и поговорил с ним тихо о чем-то, затем поманил пальцем Михаила:
- Подойди сюда!
Ознобишин сделал три шага и остановился перед высоким.
- Вспомни: отводил ли ты когда-нибудь до караван-сарая от дома Нагатай-бека ишака, на котором сидела женщина?
- Как же. Отводил.
- Что это была за женщина?
- Откуда мне знать, господин? Я не видел её лица. Оно было под чадрой.
- Ближе! Ближе!
Теперь Михаил оказался подле толстяка. Этот человек имел безмятежное, как поверхность глубокого омута, широкое лицо - ничего нельзя было прочесть на нем. Однако внимание, с которым тот разглядывал его, встревожило Михаила. Пожалуй, в течение целой минуты вельможа не сводил с Михаила своего взгляда, отчего тому сделалось не по себе.
Но вот наконец толстяк шевельнулся, моргнул ресницами, ничего не сказал, развернулся и медленно удалился. Это было более чем странно. Михаил пожал плечами, теряясь в догадках. Ему было и невдомек, что мгновение назад перед ним стоял сам хан Кильдибек.