- Хорошо. Бог даст, все сладится. Когда отъезжать, дам знать. Терпи, Маняша. Недолго осталось.
На этом они расстались, но ушел Михаил с тяжелым сердцем. Ночь провел без сна, поднялся поздно, с головной болью, в унылом расположении духа. На весь окружающий мир смотрел без радости, да и чему было радоваться? День тусклый, тихий, наводящий тоску. Тяжелые, сплошного серого цвета тучи так низко висели над землей, что казалось, давили на плечи, мешали вздохнуть полной грудью. Обхватив голову руками и поставив локти на колени, Михаил смотрел мимо своих ног, на траву. Вдруг под подошвами сапог он рассмотрел свежие пятна крови, отодвинул правую ногу и увидел ещё несколько пятен, с подозрением покосился на Костку. Тот, на корточках, мешал деревянной ложкой в котле, в котором булькала мясная похлебка.
- Барашка, што ли, заколол?
- Не-е, - отвечал тот, облизывая ложку и причмокивая от удовольствия губами.
- Откель крови столь?
Костка склонился и тоже стал смотреть на землю, указал рукой:
- Вот еще!
Они удивленно поглядели друг на друга, и у Михаила сжалось сердце от нехороших предчувствий. Он огляделся.
- Где Тереха?
Костка пожал плечами; светлые, как льдинки, глаза его выражали недоумение.
- Тут все вертелся, да нож о камень точил, да пробовал на палец. Плюнет и опять точит.
- С пальца столь не натечет. Тут што-то другое.
Мимо проходил босоногий, в одном халате, мальчик-пастушок Ибрай, погоняя двух безрогих коз прутом.
- Эй, Ибрайка! Тереху не видал ли?
- Давно видал. - Мальчик махнул в степь прутом: - Туда пошел. Быстро пошел. Все оглядывался.
Михаил мигом вскочил на неоседланного коня, который пощипывал травку поблизости, Костка на другого, и они стремглав поскакали по степи. Проехав некоторое расстояние, они перевели своих коней на шаг.
Терехи нигде не было видно.
- Куда же он подевался, черт?
И, ругаясь, сплевывая, грозил:
- Ну, морда, попадись только!
Костка спрашивал:
- Да што ты волнуешься так?
- Да знаешь ли, што он удумал-то? Салеха убить - вот што.
Прибыв в ставку, они долго ездили взад-вперед по окраине, поджидая Тереху, раза два проехали по базарной площади. День был торговый, народу набралось много, со всех сторон скота нагнали - не счесть. Теснота, шум, крики. Как в этой толчее разглядеть худенького, маленького Тереху в сером чекмене и меховой шапчонке? Таких, как он, много сновало туда-сюда, мелькало перед глазами. Просмотреть было не мудрено.
Солнце склонилось к закату; и, притомившись, проголодавшись, они решили покинуть ставку. Они поехали по одной грязной широкой улочке. К их удивлению, она вдруг оказалась запружена возбужденным пешим и конным народом. Михаил спросил бородатого пастуха в высоком суконном колпаке: что случилось, почему собралось столько людей?
- Убийцу дервиши растерзали.
- Какого убийцу?
- Что купца-мусульманина зарезал.
"Неужто Тереха? Господи Боже, спаси и защити!" - подумал Михаил в отчаянии, соскочил с коня, передал повод Костке, а сам стал пробиваться вперед, к тому месту, где над толпой колыхались острия копий ханской стражи. На открытой площадке, вокруг которой струился ручеек идущих друг за другом мужчин, лежал навзничь, раскинувшись, мертвый человек. Стражники подпускали желающих взглянуть на убитого, спрашивали:
- Знаешь ли? Кто таков? Чей раб? Проходи, не задерживайся!
То был Тереха, истерзанный, забитый, изуродованный. Михаил признал его по полоске шишковатого лба - единственное место на лице, оказавшееся нетронутым, - по сапогу, оставшемуся на правой ноге, и по куцей бороденке, торчащей кверху, - все остальное было превращено в красно-серое месиво. Бросилась в глаза красная запекшаяся рана на ладони левой руки, которую и маленький сгорбленный старичок-мулла, стоявший рядом с Михаилом, заметил:
- Этот раб - хитрей шайтана. Тамгу-то с ладони срезал. Не узнаешь теперь, чей он.
Михаил предугадывал смерть Терехи, но не ожидал, что она будет так внезапна и жестока.
В степи тихо и грустно молвил:
- Надобно его похоронить. Нельзя оставлять на поругание. Христианская душа все-таки. Наш товарищ. Господь нам этого не простит.
Глава сорок шестая
В сумерках Костка и Михаил отправились в ставку, на ту улочку, где днем лежал их товарищ. Теперь она была пуста: ни стражи, ни дервишей, ни тела Терехи.
Они проехали до торговой площади, освещенной множеством костров, возле которых грелись люди.
Подойдя к одной группе, Михаил увидел сидевшего в середине седобородого старца, рассказывавшего сказку о злополучном сыне купца, который попал на остров чудовищ. Все с большим вниманием слушали его. Михаил обошел их кругом. В стороне, у столба, прямо на земле лежал нищий мальчишка. Ознобишин легонько тронул его за плечо. Мальчишка пробудился и, мигая, уставился на незнакомца. Тот показал ему монету, желто сверкнувшую в свете луны.
- Заработать хочешь?
Сказав это, Михаил не стал дожидаться ответа, потому что по быстрому взгляду отрока понял, что монета пробудила в нем алчность, и не спеша стал удаляться от костра в темноту переулка, где черными плоскими силуэтами проступали головы двух скакунов. Мальчишка как привязанный потащился за ним, одной рукой поддерживая спадающие штаны.
Ознобишин сел в седло своего коня. Мальчишка остановился перед ним.
- Покажешь, куда бросили растерзанного раба, - получишь монету.
Маленький бродяга покосился в сторону сидевших у костров дервишей. Какое-то время он боролся с желанием крикнуть им, чтобы дервиши схватили незнакомца, который, видимо, был связан с убийцей мусульманина, однако корысть взяла верх, и он, проглотив слюну, согласился:
- Покажу.
Он скоро пошел впереди Михаилова коня. Они миновали ряд темных переулков, свернули в степь. Перед ними лежала пустая пыльная дорога, посеребренная лунным светом, точно застывший ручей. Потянуло тяжелой сладковатой вонью разлагающейся падали, распространяющейся от места, куда обычно бросали мертвых преступников и сдохнувшую скотину. Издали они различили проворные тени рыскавших собак. Неожиданно леденящий душу вой заставил мальчишку остановиться.
- Дальше, дяденька, не пойду. Страшно.
- Не трусь. Ты же храбрый малый.
Маленький бродяга подобрал с земли какую-то палку и отважно прошел ещё несколько сот шагов. Вонь стала нестерпимой.