70531.fb2 Неизвестная революция 1917-1921 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 19

Неизвестная революция 1917-1921 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 19

Еще одно фундаментальное различие.

Что касается самих трудящихся масс, они интуитивно понимали эти лозунги скорее в либертарном смысле. Но, как мы уже говорили, голос анархистов был столь слаб, что не доходил до широких масс. Народу казалось, что лишь большевики осмеливались провозглашать и отстаивать эти прекрасные и справедливые принципы. Тем более, что партия большевиков на каждом углу кричала, что она — единственная партия, борющаяся за интересы рабочих и крестьян; единственная, которая, придя к власти, сможет осуществить Социальную Революцию. «Рабочие и крестьяне! Только партия большевиков отстаивает ваши интересы! Никакая другая партия не сможет привести вас к победе. Рабочие и крестьяне! Партия большевиков — ваша партия, единственная подлинная рабоче-крестьянская партия. Помогите ей взять власть, и вы победите», — изо дня в день исступленно твердила большевистская пропаганда. Даже партия левых эсеров — политическая партия, располагавшая гораздо большими силами, чем анархисты — не могла соперничать с большевиками. Однако она была достаточно сильна, так что большевикам приходилось считаться с ней и даже временно предоставить ее членам несколько мест в правительстве.

Большевики, анархисты и Советы

Представляет, наконец, интерес сравнение позиций большевиков и анархистов накануне октябрьской Революции по вопросу о рабочих Советах.

Партия большевиков рассчитывала, что Революция произойдет в результате одновременного восстания Советов, которые потребуют «всей власти» для себя, и армии, которая поддержит их действия (разумеется, под непосредственным и эффективным руководством партии). Рабочим массам следовало решительно поддержать этот акт. Таким образом, большевики выдвинули основной лозунг Революции «Вся власть Советам!» в полном соответствии со своими воззрениями и «тактикой».

Что касается анархистов, этот лозунг вызывал у них подозрения, и не без основания; они прекрасно знали, что такая формулировка ничуть не соответствует истинным замыслам партии. Они понимали, что в конечном итоге партия стремится к крайне централизованной политической власти для себя (то есть для своего ЦК и, в первую очередь, для ее вождя Ленина, который, как известно, руководил всей подготовкой захвата власти, и его сподвижника Троцкого.)

«Вся власть Советам!» — по мнению анархистов, этот лозунг являлся по сути своей всего лишь пустыми словами, призванными прикрыть все что угодно. Кроме того, это была лживая, лицемерная, обманчивая формулировка. «Ибо, — говорили анархисты, — если «власть» должна реально принадлежать Советам, то причем здесь партия; если она должна принадлежать партии, как предполагают большевики, то причем здесь Советы». Вот почему анархисты, допуская, что Советы могут выполнять некоторые функции в процессе создания нового общественного устройства, не соглашались безоговорочно с этой формулировкой. В их понимании слово «власть» делало ее двусмысленной, подозрительной, нелогичной и демагогической. Они знали, что по своей природе политическая власть реально осуществляется лишь очень ограниченной группой, центром. Таким образом власть — подлинная власть — не смогла бы принадлежать Советам. На самом деле она находилась бы в руках партии. Но тогда какой смысл имел лозунг «Вся власть Советам»?

Вот как анархо-синдикалисты излагали свои сомнения и мысли на этот счет («Голос Труда», еженедельная петроградская анархо-синдикалистская газета, № 11 от 20 октября 1917 г., редакционная статья «Конец ли это?»):

«Возможный переход «всей власти» (правильнее — «захват» политической власти) в руки «Советов» — конец ли это? Все ли это? Завершит ли этот акт разрушительную работу революции и откроет ли он двери к великому социальному строительству, к дальнейшему творческому разбегу ее?

Победа «Советов», если она станет фактом, и дальнейшая новая «организация власти» — будут ли действительно победой труда, победой трудовой организации, началом социалистического переустройства? Эта победа и эта новая «власть» — выведут ли они революцию из тупика? Бросят ли они революции, массам, человечеству новые творческие горизонты и откроют ли революции они истинные пути к созидательной работе, к разрешению и улажению всех жгучих вопросов, нужд и интересов эпохи?

Все зависит от того, какое содержание вложат победители в лозунг «власти», в понятие «организация власти»; от того, как в дальнейшем будет использована победа теми силами, в руках которых окажется, на другой день после победы, эта так называемая «власть».

Если под словом «власть» понимать переход в руки рабочих и крестьянских организаций, поддерживаемых организациями военными, всей творческой работы и организации жизни всюду на местах — работы, в процессе которой созданные на месте организации естественно и свободно объединятся между собою, приступят к новому общественно-хозяйственному творчеству и поведут революцию к новым горизонтам мира, экономического равенства и действительной свободы;

Если не подразумевать под лозунгом «власть Советам» организацию политически-властных центров на местах, подчиненных общему государственно-политическому властному центру — Совету Петрограда;

Если, наконец, — после победы — политическая партия, стремящаяся к господству и власти, отойдет в сторону и действительно уступит место свободной самоорганизации трудящихся; если «власть Советов» не явится на деле политически-государственной властью новой политической партии, — тогда и только тогда новый кризис сможет стать последним кризисом, началом новой эры.

Но если под «властью» разуметь организацию сильных партийно-политических центров, руководимых властным государственно-политическим центром в Петрограде; если «переход власти в руки Советов» будет на деле означать захват политической власти в руки новой политической партии с целью сверху, «из центра» перестроить при помощи этой власти общественно-хозяйственную и трудовую жизнь населения и разрешить все сложные вопросы эпохи и момента, — то этот этап революции отнюдь еще не будет окончательным.

Для нас не подлежит никакому сомнению, что и эта «новая власть» ни в каком случае не сумеет не только приступить к «социалистическому переустройству», но даже удовлетворить ближайшие нужды, потребности и запросы населения.

Мы не сомневаемся, что в этом, втором случае массам предстоит очень быстро разочароваться в «новом идеале» и обратиться к иным путям, отбросив и новых богов…

Тогда, после некоторого, более или менее продолжительного перерыва борьба неминуемо возобновится. Начнется третий и на сей раз последний этап Русской Революции — Этап, которые сделает ее поистине Великой Революцией; начнется борьба между живыми силами, выдвигаемыми творческим порывом народных масс на местах, то есть между непосредственно и самостоятельно действующими на местах рабочими и крестьянскими организациями, переходящими к прямой экспроприации земли и всех средств потребления, производства и передвижения, — организациями, приступающими, таким образом, к созиданию своей истинно новой жизни, с одной стороны, и — отстаивающей свое существование централистской социал-демократической властью, с другой стороны. Борьба между властью и безвластием. Борьба между двумя издревле ведущими спор социальными идеями: марксистской и анархической.

И лишь полная исчерпывающая победа анархической идеи — идеи безвластия и естественной, свободной самоорганизации масс — будет означать истинную победу Великой Революции.

Мы не верим в возможность истинного завершения социальной революции «политическим» путем, при котором дело переустройства и разрешения сложнейших, колоссальнейших и разнообразнейших задач нашего времени начнется с политического акта, с захвата власти, начиная сверху, из центра…

Поживем — увидим…»

Глава IIПозиция анархистов по отношению к октябрьской Революции

В тот же день «Группа Анархо-Синдикалистской Пропаганды» опубликовала в «Голосе Труда» декларацию, в которой четко выражено отношение к событиям.

«1) Поскольку мы вкладываем в лозунг «вся власть Советам» совершенно иное содержание, нежели то, которое вкладывается, по нашему мнению, в этот лозунг партией социал-демократов большевиков, призванных событиями «руководить» движением; поскольку мы не верим в возможность широких горизонтов для Революции, если эти горизонты открываются путем политического акта — захвата власти; поскольку мы, таким образом, относимся отрицательно к политическому выступлению масс за политические лозунги, под влиянием идейной пропаганды политической партии; поскольку мы совершенно иначе мыслим как самое начало, так и дальнейшее развитие истинной социальной революции, — постольку мы относимся к данному выступлению отрицательно.

2) Если, тем не менее, выступление масс будет иметь место, то мы, как анархисты, примем в нем самое активное участие. Мы не можем не быть заодно с революционной массой, хотя бы она шла и не по нашему пути, не за нашими лозунгами, и хотя бы мы предвидели неудачу выступления. Мы всегда помним, что заранее предусмотреть направление и исход массового движения нельзя. И мы считаем поэтому всегда нашим долгом участвовать в таком движении, стремясь внести в него наше содержание, нашу идею, нашу истину».

Глава IIIДругие разногласия

Кроме основных принципиальных разногласий между анархистами и большевиками имелись и другие. Назовем наиболее значительные:

Анархисты и «рабочий контроль над производством»

Первое касается рабочего вопроса.

Большевики готовились ввести так называемый рабочий контроль над производством, то есть вовлечение рабочих в управление частными предприятиями.

Анархисты возражали: если этот «контроль» — не пустые слова, если рабочие организации способны эффективно контролировать производство, то они способны и сами обеспечивать его. В таком случае можно немедленно приступить к постепенной замене частного производства коллективным. Таким образом, анархисты отвергали неопределенный, сомнительный лозунг «контроля над производством». Они выступали за экспроприацию — постепенную, но в сжатые сроки — частной промышленности организациями коллективных производителей.

В связи с этим подчеркнем абсолютное несоответствие действительности (а подобное лживое представление, присущее людям несведущим или неискренним, достаточно распространено) утверждения о том, что в ходе русской Революции анархисты могли лишь «разрушать» и «критиковать», «не предложив ничего позитивного». Неправда, что анархисты «никогда не имели достаточно четких представлений о путях реализации своей концепции». Листая либертарную печать той эпохи («Голос Труда», «Анархию», «Набат» и другие газеты), можно увидеть, что литература эта изобилует конкретными практическими предложениями по вопросу о роли и функционировании рабочих организаций, о том, как объединениям городских и сельских производителей заменить собой капиталистический государственный механизм после его разрушения.

Анархизм в русской Революции страдал не от отсутствия ясных и четких идей, а от нехватки, как мы уже подчеркивали, общественных институтов, которые могли бы с самого ее начала проводить эти идеи в жизнь. Созданию и деятельности таких учреждений препятствовали и большевики, ибо подобная самоорганизация трудящихся не отвечала их интересам.

Ясные и четкие идеи существовали, массы интуитивно готовы были воспринять их и, с помощью революционеров, интеллигенции, специалистов, реализовать на практике. Необходимые институты создавались и вскоре смогли бы, с помощью тех же элементов, приступить к выполнению своих подлинных задач. Большевики сознательно воспрепятствовали и распространению этих идей, и просвещенной помощи, и деятельности общественных институтов. Ибо они хотели все делать по своему усмотрению, не выходя за рамки политической Власти.

Все эти точные и бесспорные факты имеют огромную важность для каждого, кто стремится понять ход и смысл русской Революции. Ниже читатель найдет многочисленные примеры — на самом деле их сотни, — подтверждающие мои выводы.

Большевики, анархисты и Учредительное Собрание

Вторым предметом дискуссии было Учредительное Собрание.

Для продолжения революционных преобразований и перерастания их в Социальную Революцию анархисты не видели никакой пользы в созыве этого Собрания — в их понимании, чисто политического и буржуазного учреждения, никчемного и бесплодного; учреждения, которое по самой природе своей стояло бы «над социальной борьбой», единственной целью которого было бы установление в обществе чреватого опасными последствиями компромисса, приостановка и, возможно, удушение Революции.

Таким образом, анархисты старались разъяснять трудящимся массам бесполезность «Учредилки», необходимость ее замены общественными и экономическими самоуправляющимися организациями, ибо только так можно положить начало Социальной Революции.

Большевики как настоящие политиканы не решались открыто отказаться от созыва Учредительного Собрания. (Которому, как мы видели, уделялось значительное место в их программе, разработанной до взятия Власти.) Тому имелось несколько причин: с одной стороны, большевики не видели ничего дурного в «остановке» революции на данной стадии, раз уж власть находилась у них у руках. В этом смысле Учредительное Собрание могло послужить интересам большевиков в том случае, если бы парламентское большинство им сочувствовало, а их правление получило бы одобрение депутатов. Наконец, большевики пока не чувствовали себя достаточно сильными и не желали дать противникам возможность заявить о том, что они забыли свои формальные обещания, предали дело Революции, и тем самым спровоцировать массовые волнения. А поскольку трудящиеся массы пока не находились в их полном подчинении, сохранялась опасность, что они разгадают маневр и переменят свое отношение к новой власти: пример правительства Керенского был еще свеж в памяти. В конце концов партия пришла к следующему решению: приступить к созыву Учредительного Собрания, непосредственно наблюдая за выборами и прилагая максимум усилий для того, чтобы результаты голосования были благоприятны для большевистского правительства. Если Собрание поддержит большевиков или, по крайней мере, покорится им и не будет играть значительной роли, они смогут манипулировать им и использовать в своих целях; если же, несмотря ни на что, выборы окажутся неблагоприятными для большевиков, они проследят за настроениями народных масс и распустят его при первом же удобном случае. Конечно, существовал определенный риск. Но, рассчитывая на свою широкую популярность, а также на отсутствие реальной власти у Собрания, которое, к тому же, скомпрометирует себя, если выступит против большевизма, большевики решили, что игра стоит свеч. Последующие события показали, что они не ошибались.

Обещание большевиков созвать Учредительное Собрание сразу после взятия власти являлось, по сути, чисто демагогическим. Эта ставка в любом случае должна была выиграть. В случае одобрения Собранием их положение в стране и в мире вскоре значительно упрочилось бы. Если этого не произойдет, они чувствовали себя достаточно сильными, чтобы избавиться от «Учредилки» при первой же возможности.

Глава IVНекоторые замечания

Разумеется, народные массы не могли разобраться во всех тонкостях этих различных воззрений. Она не были способны — даже ознакомившись с нашими идеями — понять действительные масштабы различий, о которых шла речь. Российские трудящиеся очень слабо разбирались в политике. Они не осознавали ни макиавеллизма, ни опасности большевистских идей.

Помню, какие отчаянные усилия прилагал я, делая все от меня зависящее, чтобы словом и пером предупредить трудящихся об опасности, грозящей Революции в случае, если массы позволят партии большевиков утвердиться у власти.

Я мог делать все что угодно: массы не видели опасности. Сколько раз мне говорили: «Товарищ, мы прекрасно тебя понимаем. Впрочем, мы не слишком доверчивы. Согласны, нам следует быть настороже и никому не верить на слово. Но до сих пор большевики ни разу не предали нас; они решительно идут с нами, они — наши друзья; они здорово помогают нам и заявляют, что, придя к власти, смогут легко удовлетворить наши нужды. Кажется, так оно и будет. Тогда зачем нам отказываться от сотрудничества с ними? Поможем им придти к власти, а там поглядим».

Я мог сколько угодно утверждать, что политическая власть никогда не сможет осуществить цели Социальной Революции; мог сколько угодно повторять, что власть большевиков неизбежно окажется столь же бессильной, сколь и всякая другая, но, в отличие от остальных, гораздо более опасной для трудящихся, и борьба с ней может предстоять нелегкая. Мне неизменно отвечали: «Товарищ, это мы, народные массы, сбросили царизм. Это мы сбросили буржуазное правительство, а сейчас готовы сбросить и Керенского. Ну ладно, если ты прав и большевики нас все-таки предадут, не сдержат своих обещаний, мы их сбросим как всех остальных. И тогда решительно пойдем вперед только с нашими друзьями анархистами».

Я мог сколько угодно говорить, что по таким-то и таким-то причинам избавиться от господства большевиков будет очень тяжело: мне не хотели, не могли поверить.

В этом нет ничего удивительного, ибо даже в странах, хорошо знакомых с политическими методами, которые (как, например, во Франции) в большей или меньшей степени вызывают отвращение, трудящиеся массы, и даже интеллигенция, выступая за Революцию, пока не пришли к пониманию того, что взятие власти политической партией, хотя бы и крайне левой, и государственное строительство в любой форме ведет Революцию к гибели. Могло ли быть иначе в такой стране, как Россия, не имевшей никакого политического опыта?

Возвращаясь на своих военных кораблях из Петрограда в Кронштадт после победы октября 1917 года, революционные матросы заспорили об опасности, которая могла заключаться в самом существовании ставшего у власти «Совета Народных Комиссаров». Кое-кто, в частности, утверждал, что этот политический «синедрион» может когда-нибудь предать принципы октябрьской Революции. Но в массе своей матросы, находившиеся под впечатлением легко одержанной победы, заявляли, потрясая оружием: «В таком случае наши пушки, раз они смогли обстрелять Зимний Дворец, достанут и до Смольного». (Бывший Смольный институт в Петрограде был первым местом заседаний пришедшего к власти правительства большевиков.)

Как мы знаем, в 1917 году в России политические, государственнические, правительственные идеи еще не были дискредитированы. В настоящее время это утверждение применимо по отношению к любой стране мира. Без сомнения, потребуется время, еще не один исторический эксперимент и длительная пропагандистская работа, чтобы массы со всей ясностью осознали наконец лживость, пустоту и гибельность этих идей.

Ночь на 26 октября я провел на улицах Петрограда. Они были темны и спокойны. Издалека доносились отдельные ружейные залпы. Вдруг мимо меня на полной скорости проехал броневик. Из него высунулась рука и бросила пачку листков бумаги, которые разлетелись во все стороны. Я нагнулся и подобрал один. Это был призыв новой власти «к рабочим и крестьянам», объявлявший о падении режима Керенского и содержавший список вновь образованного правительства «народных комиссаров» во главе с Лениным.

Меня охватило смешанное чувство грусти, гнева, отвращения и одновременно горького сарказма. «Эти дураки (если они просто не лживые демагоги), — подумал я, — наверно, воображают, что делают Социальную Революцию! Что ж, они еще увидят… А массы получат хороший урок!»

Кто в тот момент мог предвидеть, что всего лишь четыре года спустя, в славные февральские дни 1921 года — а именно 25–28 февраля — петроградские рабочие восстанут против нового «коммунистического» правительства?

Существует мнение, которое разделяют некоторые анархисты. Его сторонники утверждают, что в тех условиях русские анархисты должны были на время отказаться от своего неприятия «политики» партий, демагогии, власти и пр. и действовать «по-большевистски», то есть сформировать своего рода политическую партию и попытаться временно захватить власть. В этом случае, говорят они, анархисты смогли бы «увлечь за собой массы», одержать победу над большевиками и взять власть, «чтобы затем установить анархию»[62].

Я считаю такого рода рассуждения глубоко ошибочными и опасными.

Даже если бы анархисты одержали победу (что очень сомнительно), победа эта, купленная ценой «временного» отказа от основополагающего принципа анархизма, никогда не привела бы к торжеству этого принципа. В силу логики событий анархисты у власти — какой нонсенс! — создали бы лишь разновидность большевистского режима.