— Братцы, братцы мои, — повторял дрожащий поп, — невиновен я, невиновен, ничего я не сделал. Братцы…
— Как это ничего не сделал? — кричали собравшиеся. — А не ты ли донес на Ивана, и на Павла, и на Сергея горбатого, и на других? Не ты ли составил список? Хочешь, отведем тебя на кладбище и покажем могилы тобой загубленных? Или поищем в полицейском участке? Может, отыщется список, который ты написал?
Поп упал на колени и повторял, вращая глазами и обливаясь потом:
— Братцы, простите… Смилуйтесь!.. Ничего я не сделал.
Неожиданно к нему подошла молодая женщина, член нашей «Комиссии».
Стоя на коленях, он ухватился за подол ее платья, поднес его к губам и стал умолять:
— Сестричка, защити меня. Я невиновен… Спаси меня, сестричка.
— Чего ты хочешь от меня? — сказала она. — Если ты невиновен, защищайся. Эти люди — не дикие звери. Если ты и вправду ничего не сделал, они не причинят тебе зла. А если нет, что я могу сделать?
Во двор, пролагая себе путь в толпе, въехал повстанец на коне.
Узнав о том, что произошло, он остановился позади попа и, не спешиваясь, принялся яростно хлестать несчастного. При каждом ударе нагайки повстанец повторял: «Вот тебе за то, что обманывал народ! Вот тебе за то, что обманывал народ!» Толпа молча смотрела на него.
— Довольно, товарищ, — сказал я негромко. — Не нужно все-таки мучить его.
— Ну конечно! — раздались вокруг насмешливые крики. — А они что, никогда нас не мучили?
Подошел другой повстанец. Он грубо толкнул священника:
— Ладно, поднимайся! Кончай комедию! Вставай же!
Обвиняемый больше не кричал. Очень бледный, в полубессознательном состоянии, он поднялся. Глядя куда-то вдаль, он беззвучно шевелил губами.
Повстанец дал знак нескольким товарищам, и они тотчас окружили попа.
— Товарищи, — обратился он к крестьянам, — вы все говорите, что этот человек, ярый контрреволюционер, написал и передал белым властям список «подозрительных», и что по этому доносу многих крестьян арестовали и расстреляли. Так это?
— Да, да, истинная правда! — зашумела толпа. — Из-за него сорок наших убили. Все село это знает.
И вновь стали называть имена жертв, приводить доказательства. Несколько родственников казненных подтвердили это. Сами представители властей сообщили им о списке, составленном попом, объясняя таким образом свои действия.
Поп ничего уже не говорил.
— Кто-нибудь из крестьян будет защищать этого человека? — спросил повстанец. — Кто-нибудь сомневается в его виновности?
Никто не откликнулся.
Тогда повстанец схватил попа и грубо сдернул с него рясу.
— Шикарная материя! — сказал он. — Из нее выйдет хорошее черное знамя. А то наше уже истрепалось.
Затем сказал попу, жалкому в своей рубахе и кальсонах:
— А теперь становись на колени! И молись, только не оборачивайся.
Приговоренный подчинился. Он стал на колени и, сложив руки, принялся шептать: «Отче наш на небесех, да святится имя твое, да приидет царствие твое…»
Два повстанца встали позади него. Они достали револьверы, прицелились и несколько раз выстрелили ему в спину. Выстрелы прозвучали сухо и беспощадно.
Тело рухнуло.
Все было кончено.
Толпа медленно разошлась, обсуждая происшедшее.
Махно также пишет о нескольких драматических случаях, свидетелем которых он был во время своего молниеносного возвращения.
Однажды вечером в сопровождении группы кавалеристов, переодетых деникинскими офицерами, он явился к богатому помещику, известному как ярый реакционер, сторонник Деникина и палач крестьян.
Лже-офицеры заявили, что возвращаются с задания и хотели бы немного отдохнуть, переночевать в усадьбе и назавтра отправиться в путь.
Естественно, их восторженно приняли. «Господа офицеры» могут чувствовать себя как дома. Усадьба надежно охраняется деникинским отрядом. Опасаться нечего.
В честь гостей организована пирушка. На нее приглашены офицер охраны и несколько верных друзей. Подаются изысканные яства, дорогие вина и ликеры. Языки развязываются. Все яростно проклинают «махновских бандитов» и «смутьянов», желают их быстрейшего и окончательного разгрома, пьют за здоровье Деникина и за белую армию. Общительный помещик показывает гостям приготовленный на всякий случай великолепный склад оружия.
К концу обеда Махно раскрывает карты. Немая сцена. Все поражены, растеряны и охвачены ужасом. Махновцы окружают помещика. Охрана разоружена. «Настал час расплаты!»
Ни крики, ни мольбы, ни попытки бегства уже не могут ничего изменить. Помещика, его верных друзей и слуг, офицера охраны убивают на месте. Охранявших усадьбу солдат допрашивают и поступают с ними в соответствии с их показаниями.
Покончив с делом, повстанцы забирают оружие и отправляются в очередное дворянское гнездо[226].
Наступление Деникина, остановленное повстанцами. Большевики спасены. Их возвращение на Украину.
Занятие махновцами юга Украины означало смертельную опасность для всей контрреволюционной кампании Деникина. Действительно, база снабжения его армии находилась между Волновахой и Мариуполем. Во всех городах этого района располагались гигантские склады провианта и амуниции. Конечно, не все они без боя достались махновцам. Например, под Волновахой сражение между последними и крупными резервами Деникина продолжалось пять дней. Но, с другой стороны, поскольку все железнодорожные линии района находились в руках повстанцев, за его пределы нельзя было вывезти ни один снаряд. Таким образом, Деникин лишился оружия и боеприпасов[227].
Так же, как и под Волновахой, кое-где деникинские резервные части оказывали махновцам сопротивление. Но вскоре они были разгромлены и уничтожены.
Тогда поток Махновщины покатился вглубь Донецкого бассейна и на север. В октябре повстанцы заняли Екатеринослав[228].
Деникин был вынужден остановить наступление на Москву. Это признавали даже белогвардейские газеты[229].
Он спешно отправил свои лучшие силы на Гуляй-Польский фронт. Но было слишком поздно. Пожар восстания охватил весь край, от берегов Черного и Азовского морей до Харькова и Полтавы.
Благодаря полученным подкреплениям — главным образам, броневикам и превосходной кавалерии Мамонтова и Шкуро — белым удалось на время вынудить махновцев оставить Мариуполь, Бердянск и Гуляй-Поле[230]; но одновременно те захватили Синельниково, Павлоград, Екатеринослав и другие города и села; так что Деникин не извлек никакого преимущества из своих побед местного масштаба.
В октябре и ноябре основные силы Деникина, отступившие с севера, возобновили ожесточенную борьбу против Махно. В конце ноября махновская армия — половина которой, впрочем, страдала от ужасной эпидемии сыпного тифа — была вынуждена оставить Екатеринослав[231] и перегруппировать свои силы на юге. Но и Деникин не мог нанести решающий удар. Махновцы продолжали сопротивляться. Кроме того, его теснили шедшие за ним по пятам красные. Армия Деникина агонизировала. Вскоре его лучшие части — отряды Шкуро — отказались сражаться против Махно. Вопреки приказу командования они оставили занимаемые позиции и отступили[232]. Это было начало полного разгрома деникинской армии.
Необходимо отметить здесь следующие исторические факты:
Честь уничтожения деникинской контрреволюции осенью 1919 года полностью принадлежит махновской Повстанческой армии.