Подобно тому, что призошло до этого с волжскими немцами, в это же время или чуть позже с карачаевцами, чеченами, ингушами, балкарцами, частью кабардинцев и крымскими татарами, весь калмыцкий народ постигла трагедия выселения в отдалённые регионы Сибири, в Казахстан, Киргизию и Узбекистан.
Депортации проводились в спешке, среди зимы и самыми жестокими способами, и были связаны ввиду тяжёлых условий в местах назначения с чрезвычайно большими жертвами, точное число которых уже невозможно установить.
Первыми как правило погибали старые люди и маленькие дети, которые не выдерживали недельных транспортировок в неотапливаемых вагонах для скота.
Даже имя калмыков должно было исчезнуть в Советском Союзе; оно исчезло с географических карт, из справочников, как, например, из Большой Советской Энциклопедии и прочих книг. Народ был рассеян и вёл на чужбине жизнь отверженных. Земля изгнанных была поделена. Многие районы бывшей КАССР отошли к Астраханской области, некоторые к Сталинградской и Ростовской.
После того, как организованная, самостоятельная жизнь калмыков в 1943 году в Советском Союзе перестала существовать, символическое значение приобретает именно тот факт, что в изгнании калмыцкие и русские политики пришли к полному согласию о принципах будущего содружества в рамках Российской государственности.
Калмыцкий Национальный Комитет в Берлине и Калмыцкий Кавалерийский Корпус-две организации на стороне тех, кто когда-то завоевателями пришли в их край, были в 1944 и 1945 годах последними фактическими представителями единственного монгольского народа, жившего в пределах Европы.
Калмыцкой судьбой на протяжении столетий была борьба за независимость, защита от посягательств великих держав, в черте влияния которых они имели несчастье жить.
Когда-то они сами фактически правили Монгольской империей, но в начале 17-го века они вынуждены были под давлением Китая династии Минь, халха-монголов и казахов откочевать на нижнюю Волгу. Здесь они пережили период относительной независимости как союзники великих князей в Москве и русских императоров, пока их положение снова не осложнилось во второй половине 18-го века из-за усилившегося вмешательства Российской империи.
В 1771 году большинство из них вернулись в свои старые края в Джунгарии, где они нашли радушный приём со стороны Кен Луня, императора из Манджурской династии, одарившего их стадами и пастбищами. Но уже довольно скоро калмыки, проживавшие в Китайской империи, вынуждены были смириться с ограничениями их кочевых свобод, и в не меньшей мере, чем их соплеменники, оставшиеся в Российской империи.
Тем не менее надо признать, что Царская администрация несмотря на все свои претензии никогда сильно не вмешивалась во внутренние дела калмыков.
Субстанция калмыцкого народа, его социальная структура, и образ жизни остались практически неизменными несмотря на все попытки русификации вплоть до Первой Мировой войны.
И лишь при коммунистах калмыки, как и другие кочевые народы, почувствовали в полной мере «всю жестокость русского колониализма», теперь переодетого в другие идеологические одежды. Тот факт, что самые скромные национальные права калмыков теперь уже ничего не значили перед лицом так называемой «политической необходимости», резко противоречил торжественным обещаниям Ленина и вызвал протест даже со стороны и без того малочисленных в Калмыкии сторонников советского режима.
При таких настроениях нет ничего странного в том, что калмыки как освободителей встретили тех, кто обещали им уничтожение коммунистического режима, прекращение русификации, восстановление религиозных, культурных и экономических свобод.
Немцы, в свою очередь, прилагали все усилия, чтобы никоим образом не разочаровать людей, которые питали к ним всё более растущее доверие. Хотя военные власти и в Калмыкии были поставлены перед необходимостью экономически ориентировать край на военные цели, они старались не оттолкнуть от себя население, и это им в значительной мере удалось. Так, с немцами работали не отдельные персоны и даже не те или иные группы населения, а практически всё население оккупированных немцами районов, о чём говорится в данной работе. (Такой выдающийся знаток темы как монголовед профессор Поппе тоже отмечает «массовый переход калмыков на сторону немецких частей».)
В трагических условиях войны немецко-калмыцкие отношения, естественно, не могли быть свободными от тех или иных помех. Но тем не менее они выдержали это испытание. Тысячи беженцев-калмыков добровольно присоединились к отступавшим немецким частям и позже просто отказались возвращаться на советскую сторону.
Что касается Калмыцкого Кавалерийского Корпуса, то он показал себя впоследствии как одно из самых надёжных добровольческих формирований среди других восточноевропейских народов. До самого конца войны калмыки мужественно сражались на стороне Германского Вермахта.
Если искать причины, которые объясняли бы эту проблему, то наименее убедительным является объяснение, что калмыки поддались немецкой демагогии и изменили своему «законному правительству».
И, конечно, не немцы несут ответственность за ту трагедию, которая обрушилась на калмыцкий народ по воле Советского правительства.
Сотрудничество с немцами было всеобщим, и его нельзя объяснить мерами оккупационных властей, которые сами часто первоначально сталкивались с большим недоверием.
На то были другие причины.
И тот, кто сделает скромный шаг назад в недавнюю историю, не сможет пройти мимо простого факта, что сотрудничество калмыков с немцами было вызвано именно той политикой, которая на протяжении десятилетий презирала самые естественные чувства и потребности населения и навязала калмыкам совершенно чуждую им идеологическую систему.
Если большинство калмыцкого народа, — среди которого было очень много представителей молодой интеллигенции, выросшей уже после революции, — воспользовалось первой же возможностью, чтобы избавиться от советского режима, то надо признать, что отношения между властью и народом были с самого начала трагически ненормальными. Это подтверждают и аналогичные события среди других национальных меньшинств.
Среди крымских татар, казачьего населения Дона, Кубани и Терека, народов Северного Кавказа, даже закавказских народов и народов Туркестана была очевидной самая большая готовность стать на сторону немцев, которая очень далеко выходила за рамки того, что можно было бы ожидать от лояльных граждан воюющего государства.
Все эти народы и этносы оказались не просто не лояльны, а не лояльны в столь огромном масштабе, который разрешает уже говорить о массовом предательстве, — простой факт, который Конквист характеризует как плебисцит, и, который, будь проведён, дал бы те же результаты и среди других народов СССР.
Пред таким фактом уже невозможно говорить об измене тех или иных народов советскому режиму, наоборот, надо говорить обратное, а именно, что как раз советская национальная политика не выдержала испытания на прочность и потерпела полный крах в кризисном 1942 году.
Ответом Советского правительства на массовый переход подданных на сторону врага стали депортации и уничтожение целых народов, что, как известно, было заклеймено Хрущёвым на 20-м сьезде КПСС в 1956 году как преступление Сталина, которое — как теперь было приказано думать — являлось «грубым нарушением социалистической законности».
В 1957 году в ходе восстановления ленинских норм в партийной и государственной жизни проклятые народы были реабилитированы. Не все, конечно. Преступниками остались, например, волжские немцы, крымские татары, турки-месхетинцы.
Поворот в советской политике становится легко понятным, если вспомнить об отрицательном эффекте, который имел бы место в случае уничтожения малых восточных народов у быстро выходивших на мировую политическую арену азиатских стран. И прежде всего это касалось участи калмыцкого народа, остатки которого, оказавшиеся за советской чертой, объединились в Германии.
(О прочности их землячества говорит и ежегодное празднование праздника «Цаган» — национально-религиозного праздника калмыков 12 февраля.
«Сегодня, в День Праздника в Буддийском мире, мы, горсточка калмыков, которым удалось избежать советских мук, празднуем Буддийский Праздник и в глубокой скорби вспоминаем наших матерей, отцов, братьев и сестёр, страдающих в жестокой, грубой Сибири,» — говорится в приглашении Комиссии Калмыцкого землячества 09.02.1956 года.
«Верные последователи мудрого, милостивого, доброго Будды без ропота несут тяжкий жребий и всё горе, возложенные на них судьбой».
После многочисленных обращений калмыки, проживавшие в Германии, получили разрешение на переезд в США, поскольку в их случае речь шла о представителях народа, проживавшего в Европе.)
На защиту своих земляков, страдающих в Советском Союзе, поднялся, развернув активную деятельность с 50-х годов, «Калмыцкий Комитет по борьбе с большевизмом» в Мюнхене, который возглавили Санджи Степанов, Дорджи Арбаков и Джаб Наминов.
Были установлены контакты с буддийскими организациями по всему миру, были организованы запросы к различным правительствам и ООН в свете принятой ООН Конвенции о геноциде.
Степанов и Наминов находились в Бандунге во время проходившей там с 18 по 24 апреля 1955 года Конференции Афро-Азиатских стран и обращались ко многим политикам стран-участниц с информацией о судьбе калмыков (один из таких меморандумов был вручён, например, Чжоу Энь Лаю).
Успех был очевиден-многие правительства направили запросы в Москву, касавшиеся судьбы калмыцких братьев по вере.
Т.е. можно исходить из того, что итогом озабоченности о его авторитете в странах «Третьего мира» стало то, что Советское Правительство пошло на восстановление на территории РСФСР Кабардино-Балкарской АССР, Чечено-Ингушской АССР, Черкесской Автономной Области и переоформления недавно восстановленной Калмыцкой Автономной Области в АССР.
По рекомендации Президиума Верховного Совета СССР представители этих народов при определённых условиях и административных оговорках могли вернуться в свои родные края. Около 65 000 калмыков вернулись на Волгу, где они смогли более-менее обустроиться в социалистическом сообществе.
О числе погибших этого народа нет точных данных, но есть причины полагать, что доля погибших как раз среди калмыков была чрезвычайно высокой.
Примерное представление об этом можно получить из сравнения опубликованной статистики о числе жителей.
Согласно ей, число калмыков, проживавших в 1898 году на территории Российской Империи составляло 190 000, на территории СССР их число уменьшилось со 134 000 в 1939 году до 106 000 в 1959, из которых родным признавали калмыцкий язык 96 000.
Хрущёв, разрешивший говорить о массовом преступлении в отношении калмыков и других народов, которое он теперь преподносил как следствие культа личности, которому он объявил борьбу, был мало заинтересован в том, чтобы вскрыть истинные причины и размах этих событий. Простой фокус избавил его от дальнейших объяснений — в своём знаменитом секретном докладе на 20-м съезде КПСС 24–25 февраля 1956 года он объявил недопустимым обвинять в предательстве целые народы, включая женщин и детей, коммунистов и некоммунистов, делать их жертвами массовых репрессий и ставить их на грань уничтожения из-за враждебных акций «отдельных личностей или небольших групп».
Его руководящие слова ставили таким образом сотрудничество с немцами на уровень лишь периферийного явления, и тем самым он занял позицию, которая разрешала ему весьма удобно подойти ко всей проблеме. Теперь он мог спокойно изобличать Сталина и никоим образом не ставить под сомнение высокие идеологические лозунги о морально-политическом единстве общества в Советском Союзе, о нерушимой дружбе народов Советского Союза и героическом патриотизме «советского народа», сплочённого вокруг Коммунистической Партии.
Только так можно было говорить о преступлениях Сталина, не компрометируя cоветский режим в целом.
При всём том следует отметить, что политика советского лидера оказала весьма положительное влияние на хозяйственные условия в Калмыкии, калмыки приняли живое участие в экономическом улучшении жизни в республике и возрождении культурных традиций в рамках известных границ.
Лишь в политическом плане их позиции остались слабыми, что выражалось в преувеличенном энтузиазме, с которым официальная Калмыкия доказывала свою лояльность и благодарность партии и Советскому правительству.
Точно так же и в исторических работах всячески выпячивалось содружество калмыцкого народа с Российским государством и отсюда проводились параллели к современности.
Из того обстоятельства, что калмыки некогда добровольно вошли в состав России и защищали Российскую Империю против внешних врагов в войнах 17, 18 и 19-х веков, слишком уж автоматически делался вывод, что и в годы Великой Отечественной Войны они внесли свой героический вклад в защиту Советской Родины.
(Поскольку 1609 год считается официальной датой «добровольного вхождения калмыцкого народа в состав Российского государства», в 1959 году в заново созданной КАССР была отпразднована 350-я годовщина этого события как «великий национальный праздник, как праздник нерушимой и вечной дружбы калмыцкого народа с великим русским народом и другими народами нашего Отечества».)