Даже женщины и подростки должны нести «тяжкое бремя невыносимого труда при недопустимо низких оплате и питании».
Дальнейшее развитие колхозных и совхозных условий Рихтгофен обрисовывал в самых чёрных красках, поскольку практически такая экономика для него не имела будущего: cнижение производительности вело автоматически к наказаниям или даже репрессиям и ещё более ухудшало положение, а повышение производительности — в духе Стахановского движения — вело к немедленному повышению рабочих норм и тем самым к безжалостной эксплуатации.
Все эти усилия служили — по мнению Рихтгофена — не интересам трудящихся и улучшению жизни, а наоборот — укреплению власти Сталинского режима, становлению гигантской военной промышленности и, в конечном счёте, осуществлению идеологических и империалистических целей большевизма.
Конечно, совсем не просто сравнивать такие немецкие тезисы с советскими аргументами и тем более пытаться свести их к одному общему знаменателю. Но можно с полной уверенностью сказать, что те, кто пытался помешать всё более крепнущему немецко-калмыцкому сотрудничеству должны были обращаться к другим лозунгам, а не к таким, как «благодаря колхозной системе мы получили беззаботную и богатую жизнь», а калмыки — «небывалый расцвет экономики и культуры».
Сегодня уже ни для кого не секрет, что именно организация колхозного строя стала одной из главнейших причин недовольства советской системой.
Немецкие документы подтверждают снова и снова, что сельское население в оккупированных районах Калмыкии как и на всей советской территории ничего более не желало так страстно как немедленного роспуска ненавистных колхозов и наделения собственной землёй.
Хорошее отношение калмыков к немцам тем не менее было подвержено и известным испытаниям не только по причине влияния советских властей с восточной стороны фронта, но и по причине тех или иных решений уже немецких властей, которые, правда, в значительной мере определялись военной ситуацией.
Настроение населения, которое главным образом жило сельским хозяйством, прежде всего скотоводством, в небольшой мере рыболовством, в некоторых крупных сёлах от мелких предприятий, зависело прежде всего от решения аграрного вопроса. С большим удовлетворением, как и в других регионах, в Калмыкии было воспринято извещение о необходимости ликвидации колхозного строя.
«Огромное впечатление» и большой восторг вызвало и заверение, что калмыки сохранят за собой свои пастбища и могут выращивать скота, сколько они захотят.
Тем не менее, имевшая место во фронтовых штабах твёрдая воля идти навстречу пожеланиям населения, не всегда совпадала с планами экономических служб, которые прежде всего были заинтересованы в максимальном использовании возможностей регионов, хотя и эти службы не могли игнорировать политический расчёт.
За наступавшими частями 16-й мотопехотной дивизии сразу следовали службы экономических подразделений, в данном случае отдел Ф8, который отвечал за организацию снабженческих предприятий и сельского хозяйства в полосе действия 4-й танковой армии, т.е. в оккупированных районах Сталинградской области и Калмыкии до берегов Маныча.
По распоряжению командира экономической части 4-й ТА полковника Ничке в начале сентября 1942 года сотрудниками части Ф8 вместе с представителями 13-го технического батальона и команды регистрации и учёта была предпринята инспекционная поездка в район Заветное — Ремонтное — Элиста, которая привела к неутешительным выводам по поводу очень скромных хозяйственных возможностей в регионе.
Небольшие обрабатывающие предприятия в Элисте и более крупных сёлах — кроме предприятий по переработке сельхозпродукции, ветряные или дизельные мельницы, молочные цеха, несколько кожевенных цехов, цехов по обработке шерсти, производству мыла, кирпича, небольшая пилорама в Элисте и солянной рудник севернее Маныча — едва ли могли покрыть потребности оперировавших здесь немецких частей и были сразу переданы в компетенцию дивизии.
Зерноводство в редких водных районах было незначительным и только едва удовлетворяло нужды населения; в любом случае о поставках зерна или фруктов в 1942 году речи быть не могло.
Единственным плюсом было скотоводство, поскольку под Элистой остались большие стада, которые не успели угнать советские власти.
По причине слишком оптимистичных сообщений калмыцких жителей, число их было слишком преувеличено.
Ещё в середине октября замначальника сельхозгруппы Лa (сельское хозяйство) из экономической инспекции Дон-Донец Кёрнер предполагал, что в степи бродят бесхозные стада крупного рогатого скота и овец.
Но поиски их оказались безрезультатными.
Проведённая в сентябре в 25 колхозах и совхозах вокруг Элисты оценка выявила кроме большого количества птицы 10 000 голов крупного рогатого скота и около 160 000 овец, по региону эта цифра потом естественно выросла.
В начале ноября в районе Элисты насчитывалось 2500 лошадей, 5500 коров, 4000 телят, 1900 бычков, 239 племенных быков, 1650 свиней, 200 000 овец, и 361 верблюд.
Но в целом это не изменило мнения о малопригодности региона для «военнохозяйственной деятельности», и начальник хозяйственного управления армии отказался от услуг отдела Ф8. Элиста, как Заветное и Ремонтное, получило статус районного сельхоззвена, которое подчинялось руководству 16-й МПД.
Кроме того здесь было открыто бюро от филиала в Зимовниках, которое подчинялось экономической службе в Ростове.
Но главным полем деятельности хозяйственной службы Ф8 стала не Калмыкия, а более богатые районы к югу от Ростова.
Если военно-экономические власти тем самым отказались от экономического использования Калмыкии в крупном масштабе, то это следует обьяснить прежде всего экономической слабостью этого региона.
То, что политические вопросы играли при этом самую небольшую роль, сказалось и при решении вопроса о поголовье, находившегося в распоряжении колхозов и совхозов, о немедленной передаче которого населению мечтали калмыки.
Уже 12 июня 1942 года руководитель отдела сельского хозяйства Экономического Управления «Восток» издал распоряжение, чтобы аграрное постановление от 15 февраля 1942 вступило в силу в новых занятых регионах, но проведение его в степях севернее Кавказа должно проводиться так же, как и в соседней Украине.
Другими словами, только в горах Кавказа и в Закавказье проводилась немедленная ликвидация колхозов, распределение земли, скота, инвентаря и образование частных сельских хозяйств, в других регионах оккупированной зоны, в плодородных районах вокруг Краснодара, Ставрополя и в Калмыкии распределение скота и земли должно было начаться согласно инструкции Экономического Управления лишь весной 1943 года, поскольку в противном случае можно было ожидать срыва всех сельхозработ в текущем году.
Поэтому в соответствии с распоряжением замначальника Штаба Сухопутных войск в июле 1942 года было предложено и в Калмыкии воздержаться от немедленного роспуска совхозов.
Тем не менее, к концу года наметилось изменение и в этом вопросе.
После того как и в Берлине дружеское отношение калмыков к немцам произвело большое впечатление, Имперское Министерство по делам оккупированных восточных территорий выступило за послабление строгих правил и за «самую большую поддержку пожеланий калмыцкого населения».
Руководитель отдела «Иностранные народы» профессор фон Менде докладывал замначальнику Штаба 19 декабря 1942 года о планах своего Министерства передать землю калмыкам в частное пользование «в рамках товарищеского сотрудничества» и рассматривать скотоводство как важнейшую экономическую отрасль.
Подробности должны были исходить от экономической инспекции «Дон — Донец».
Восточное Министерство ломилось с этой инициативой уже в открытую дверь, поскольку и военные власти уже давно сами пришли к выводу, что в целях установления стабильности в регионе, необходимо незамедлительно приступить к роспуску колхозов и совхозов, распределению скота и земли.
По настоятельному требованию руководителя Полевой Команды 200 (Зимовники) полковника Майера, который одновременно являлся руководителем тыла армии, шеф экономического отдела 4-ой танковой армии согласился 17 декабря 1942 года со скорейшим началом земельного раздела, «хоть и в скромныx размерax».
Естественно, ввиду успехов советского зимнего наступления, эти меры могли иметь теперь лишь иллюзорный характер.
Как заметил 7 декабря 1942 года в докладе о текущем положении командующий группой армий «Дон» генерал-лейтенант фон Роткирх, среди населения Калмыкии «распространенно мнение о немедленном разделе колхозов» и заметно растущее недовольство затягиванием выполнения данных обещаний.
Хотя 16-я мотопехотная дивизия не могла спорить с полномочиями экономических отделов вышестоящих инстанций, тем не менее она старалась в меру своих сил максимально ограничить военный ущерб местному населению.
Это в особенности касалось и неизбежных в правовом отношении военных реквизиций, для проведения которых 4-я танковая армия руководствовалась другими установками, чем, например, соседняя 6-я армия.
До лета 1942 года правила в целом сводились к тому, чтобы реквизиции осуществлялись «по возможности» через местные власти (бургомистров, старост, старейшин, хуторских и станичных «атаманов»). Теперь же в принципе снабжение должно было опираться на местную сельхозадминистрацию. Так, по распоряжению 52-го армейского корпуса от 20 августа 1942 года требования по снабжению (мясо, зерно, молочные продукты, яйца, масло, овощи), поставки лошадей, кормов, предметов обихода ставились строго в рамки инструкций по снабжению и под полную ответственность командиров частей. Потребности частей должны были доводиться до сведения бургомистров — во избежание излишней жёсткости к населению — и от тех уже соответственно распределяться по дворам и хозяйствам. Насколько корректны были инструкции, указывает и категорический запрет на покупку «последней свиньи» или «последней коровы» — знаменитой «сталинской коровы», и указание на запрет приобретения незаменимых в домашнем хозяйстве «вёдер и сковородок». В принципе предусматривалось, что любая реквизиция даже «в самом малом количестве» должна быть немедленно оплачена наличными в размере до 1000 марок, при большем обьёме-выдачей служебной квитанции.
По словам командующего генерал-полковника Гота, «калмыки тоже должны нести тяготы войны».
Но тем не менее принцип максимального ограничения ущерба населению действовал в Калмыкии в ещё большей мере, чем в русско-украинских регионах.
Реквизиции ограничивались только самым необходимым и немцы несли строгую ответственность за исполнение соответствующих обязательств. Любые «дикие» реквизиции исключались, добывание продуктов питания и разного рода предметов отдельными солдатами запрещалось «со всей строгостью».
16-я МПД первоначально вообще отказалась от реквизиции скота в Калмыкии, а когда это оказалось нереальным перед лицом снабженческих трудностей, ограничилось ежемесячным изыманием 800 голов скота и 800 овец исключительно из ещё неподелённых совхозных стад.
Для обеспечения частей мясом были проведены переговоры с Экономической Инспекцией «Кавказ», поскольку как подчеркнул командир дивизии генерал граф фон Шверин на совещании с руководителем экономического отдела армии 28 декабря 1942 года, личный скот калмыков может быть использован только в самом крайнем случае.
Естественно, что вызванное войной уменьшение поголовья скота, которое калмыки заботливо берегли, было в любом случае чувствительным ударом.
(О «чрезвычайно сильно выраженной у калмыков любви к их стадам» говорит и полковник Ничке, начальник экономического отдела армии в докладе группе армий «Дон» от 22.10.1942 года.)
Тем не менее, военные акты свидетельствуют, что население с пониманием относилось к этим трудностям, которые так или иначе были связанны с войной.
Даже органы Экономического управления «Ростов», откуда исходили многие неприятные меры, говорили об «очень хорошем» опыте сотрудничествa с калмыками.
В противном случае это могло привести лишь к беспорядкам, и даже к мятежам и нападениям, как это иногда имело место в украинских и казачьих регионах. Естественно, что и в немецких частях, сражавшихся за пределами Калмыкии, невозможно было не обнаружить признаки ослабления военной дисциплины.