Ознобишин поднялся. Что-то отдаленное проступило в его памяти, связанное в прошлом с этим именем и с Лизой - какая-то детская ее растерянность или даже испуг, и особая ее прелесть, которая однажды привлекла его к себе, где-то на улице, или в камере прокурора, или на гимназическом балу, - он не помнил того, где это было. Но зато он мгновенно припомнил, что имя Извекова было связано с Петром Рагозиным, с несчастным делом, грозившим опять выплыть с другого бока, если бы пришлось столкнуться с Извековым.
- Это счастливая мысль, Лиза, право! - воскликнул Анатолий Михайлович, принимаясь ходить по комнате, чтобы как-нибудь затруднить Лизе почти холодное чтение мыслей по его лицу и не видеть ее неестественного спокойствия, которое начинало его преследовать.
- Прекрасная мысль! Мы непременно должны с этого начать - пойти к Извекову!
- Я пойду одна, - сказала Лиза.
- Я тоже, мам, с тобой! - опять вмешался Витя. - Я Извекова знаю. Когда мы ездили на пески с Арсень Романычем...
- Ах, ты с твоим Арсением Романычем! - отмахнулся Ознобишин. Перестань, пожалуйста. Какая польза от этого блаженного!
- Ничуть не блаженный! - оскорбился Витя. - Он и в церковь не ходит, если хотите знать! Вот!
- Идем, я тебе постелю, давно пора ложиться, - сказала Лиза и увела с собой Витю.
Анатолий Михайлович продолжал узенькими своими шажками мерить комнату. Чуть медленнее, но все в одном направлении вращалась его мысль о беспомощности перед лицом несчастья, вдруг свалившегося на его плечи, не успел он заложить первый прутик своего гнезда. Да, эти часы после свадьбы прошли совсем не так, как заранее представлял их себе Анатолий Михайлович. И на рассвете, глядя воспаленными глазами за окно, он так же, как в ночной темноте, ничего не мог рассмотреть: ночь была холодной, и стекла запотели.
Поутру он собрался проводить Лизу, но она захотела идти одна. Он поцеловал ее, и его обидело, что она отозвалась на поцелуй немыми губами.
Ее план был очень прост: она шла туда, где находился Извеков, - к месту его службы, чтобы говорить с ним, как с человеком, занимающим ответственную должность, говорить как просительница. Она шла не к тому Кириллу, с которым когда-то была близка. Она шла к секретарю городского Совета, к тому товарищу Извекову, фамилию которого прочитала в газете, когда он появился в городе после девяти лет отсутствия.
Она тогда сказала себе, что не должна с ним встречаться. По буквам разнимая и складывая в уме его фамилию, перечитывая ее до ряби в глазах и слушая, как - по буквам - она выстукивается сердцем, Лиза застыла над строчкой с этой фамилией и уговаривала себя, что того Извекова, который был ей близок, больше нет, и поэтому она не в состоянии его увидеть, а тот Извеков, о котором напечатано в газете, ей вовсе не близок, и поэтому ей незачем с ним видеться.
Теперь, идя к нему, она так же уговаривала себя, что идет к секретарю Совета, а не к Кириллу. Но совершенно так же, как было, когда она перечитывала фамилию Извекова в газете и сердце ее не соглашалось с тем, будто это не прежний, а какой-то другой Извеков, который ей совсем не нужен, так теперь сердце не соглашалось, что она идет не к прежнему Кириллу, а к какому-то неизвестному ей секретарю Извекову, в котором у нее нужда.
Если бы она не рассчитывала найти в секретаре Извекове именно Кирилла, способного увидеть в ней Лизу и выполнить ее просьбу ради прежних отношений, то почему ей было бы не пойти к другому секретарю, или к председателю Совета, или к любому власть имущему человеку со своей просьбой? Однако она шла именно к Кириллу и все-таки уговаривала себя, что идет не к Кириллу, а к секретарю Совета, как простая просительница.
Но когда она пришла в Совет, ей сказали, что Извеков только утром возвратился из командировки, поехал домой, и на службе будет неизвестно в какое время.
Очутившись вновь на улице, Лиза остановилась у палисадника. Акация еще не пожелтела, но листва была блеклой и сухой. Ветер что-то шарил в ней, она не шумела, а жестко шуршала. Лиза оторвала одно солистье, стала откусывать ногтями и бросать на землю листочек за листочком. Вдруг, как в детстве, она загадала - дожидаться Извекова или пойти к нему домой? Она быстро оборвала листочки до конца. Вышло - идти к Извекову домой!
Она все равно пошла бы к нему домой - получилось бы по загаданному или нет. Но оттого, что получилось, она тут же сказала себе: это к счастью. Ведь секретарь Совета остается секретарем и у себя дома. И если Лиза пойдет к нему на дом, это не будет означать, что она пошла к Кириллу.
Она вернулась в Совет и спросила домашний адрес товарища Извекова. Ей не дали адреса.
Она опять вышла на улицу. Она находилась в том состоянии человека, как сомнамбула стремящегося к цели, когда препятствия только усиливают стремление. Она рассудила, что Извеков должен жить вместе с матерью, в противном случае - Вера Никандровна скажет ей, где сын живет. Значит, она должна была немедленно идти к Вере Никандровне. Это очень воодушевило ее что она идет не к Кириллу, а к Вере Никандровне. Удивительно, как она раньше не подумала, что лучше всего начать именно с Веры Никандровны, которая все сразу поймет и, конечно, повлияет на сына, чтобы он помог Лизе. Ведь не могла же Вера Никандровна позабыть, как Лиза вместе с ней хлопотала о Кирилле, когда, девять лет назад, его арестовали.
Мысль ее опять натолкнулась на препятствие: она не знала, где живет Вера Никандровна. Можно было поехать по старому адресу. Очень, очень давно, когда Лиза еще ждала ребенка, она однажды почти собралась к Вере Никандровне и узнала адрес от Аночки Парабукиной. Она не поехала тогда к Извековой - чего-то устрашившись, - но запомнила, что Вера Никандровна учительствует в Солдатской слободке. Ах да, Аночка! Вот кто, конечно, знал адрес Веры Никандровны - ее любимица Аночка.
К Парабукиным Лизе доводилось заглядывать не раз в поисках заигравшегося сына. Они жили недалеко от Совета. Еще не приняв решения узнать адрес у Аночки, Лиза направилась к Парабукиным: действия предупреждали ее решения.
По дороге ей встретился Павлик. Он шел, размахивая пустым кошелем, на базар - разживиться к обеду, как он тут же доложил Лизе.
- Аночка на репетиции, - ответил он, - наверно, до самой ночи!
- Что ж, она совсем стала актрисой?
- Да-а, как бы не так! Она все репетирует, разве это актриса?
Адрес Веры Никандровны Павлик помнил твердо, но где живет Извеков, не знал, а только добавил, что Извекова искать нечего - он все равно на фронте. Это испугало Лизу, хотя не могли же ее обмануть в Совете, что он вернулся.
Она почти побежала к трамваю - время текло и текло, а ведь каждая минута была драгоценна, как, может быть, никогда в жизни...
Извеков был дома и, продолжая наскоро кое-что рассказывать матери из пережитого в походе и умалчивая о том, к чему особенно часто возвращалась память и что могло особенно взволновать Веру Никандровну, кончал переодеванье.
- И ты понимаешь, - говорил он громко через закрытую дверь, в то время как мать расставляла на столе посуду, - ты понимаешь, как все это вышло? В восемь утра Дибич должен был явиться. И не явился. В девять я посылаю связного разыскать его дом, а в десять связной прискакал назад и доложил, что дом-то он нашел, но Дибич ни с вечера, ни поутру домой не показывался.
- От кого же он узнал? - спросила Вера Никандровна, захваченная тем переживанием, какое выпало сыну и передавалось теперь ей.
- Связной? Как - от кого? От матери! Понимаешь, от матери, к которой Дибич все время рвался.
- Какое несчастье, а?! Ведь - мать, подумай только!
Кирилл вышел, затягивая ремень на новой гимнастерке, очень юный после бритья и умывания и в этой свежей военной одежде, похожей на школьную.
- Я чуть не смалодушничал потом, - сказал он тише.
- Когда потом?
- Думал, у меня не хватит сил зайти к его матери.
- Как же было не зайти!..
- В том-то и дело! Но тут одно обстоятельство...
Он не договорил, отошел к открытому окну и замолчал.
- Ты садись, все готово.
- Да, - повернулся он, - я не досказал, что дальше. Я взял несколько красноармейцев, и мы двинулись по той дороге, по которой Дибич должен был приехать в город. Когда мы дошли до скитов, там уже была милиция. Его обнаружил на рассвете монах - садовый сторож. Оказалось - монахи слышали вечером выстрел, но побоялись пойти в лес. Нас повели к нему. Он лежал у самого выхода тропы в сад, на склоне, головой вниз. Он задохнулся от крови. Рана была в грудь.
- Что же это за злодеи! - сказала Вера Никандровна, вдруг простым женским движением подпирая голову рукой.
- Он, наверно, недолго жил. Его ранили в каких-нибудь трех шагах от того места, где он умер, под большим кустом неклена. Следы крови виднелись на тропе. Красноармейцы и милиция оцепили холм, и к обеду бандиты сдались. Этих сволочей было всего четверо. У них взяли револьвер Дибича, его лошадь. Они показали, что собрались ночью пограбить скит, залегли на опушке. Но тут подвернулся Дибич. Они выстрелили в него из кустов.
- Значит, простая случайность! - изумилась Вера Никандровна, как будто именно случайность больше всего поражала в смерти Дибича.
- Случайность, - хмуро согласился Кирилл, - но случайность, которую можно было предвидеть.
Он опять смолкнул и, необычайно для себя сгорбившись, опустил голову.
- Я тебе налила. Чай остынет.
- Я обязан был предвидеть, - сказал Кирилл.
- Что?