- Значит, художники принесли тебе своим трудом пользу. Картинами своими, понимаешь?
Ваня мечтательно смотрел в отворенное окошко каюты. Там мчалась Волга - слышно было бурленье воды под колесами огромного парохода, виднелись клином отбегавшие назад зеленые валы, и песчаная отмель окатывалась ими, белея на окоемке от разбитых в пену гребней.
- Это - не польза, - ответил Ваня, и так загадочно сделалось его серьезное лицо, словно только он один знал - что же такое польза.
- Как не польза? А что же?
- Это... когда завидно, что не ты нарисовал. Что у тебя ни за что так не получится.
- Ну вот, вот! - обрадовался Рагозин. - Когда тебе хочется сделать так же хорошо, как другие. Чтобы твоей работой другие тоже любовались, как ты. Это и будет польза для них, а как же?
- Чудно как архиреите, - с насмешкой сказал Ваня.
- Это что еще за "архиреить"?
- Ну, как духовник.
- Что - духовник? Откуда ты знаешь - как духовник?
- А мы в скиту бегали к архирею за сахаром. Он даст всем по кусочку да начнет архиреить: играйте, детки, без ссор и без брани, внимайте слову наставников ваших, бог господь с вами.
Ваня ловко передразнил елейную речь.
- Ну, а вы что? - с усмешкой, хотя немного потерянно спросил Рагозин.
- А мы ничего. Съедим сахар, опять прибежим. Он даст еще, и опять нас архиреить... А вы, чай, комиссар! - вдруг с укором взрослого объявил Ваня.
На следующий раз Рагозин попробовал зайти с другого бока.
- Не будешь ходить учиться - кто тебе даст бумагу, карандаши? Ведь рисовать-то ты не перестанешь?
- А когда мне было надо чего, я тырил, - не раздумывая, ответил Ваня.
- Ну, милок...
- Жди, когда тебе дадут! Разве дождешься? Стырю где придется - и рисую.
- Это, братец, воровством называется. Вот какая вещь, видишь ли!
- Карандаши-то?! - вытаращил глаза Ваня.
- Карандаши и все такое. Ты эти приютские замашки брось. Я буду давать все, что потребуется.
Ваня пригорюнился, потом сказал упавшим голосом:
- Если товара много - лафа, конечно.
Но тут же и утешил отца, настолько позабывшись, что впервые обратился к нему по-приятельски:
- А если у тебя не будет, ты не думай: я расстараюсь - чего не хватит!
Нечаянный этот порыв был отцу и страшен и восхитителен, обнажив перед ним все уродство представлений и всю непочатость простодушия ребенка...
Рагозин вспомнил это, пока рассказывал Кириллу о встрече с сыном на Волге.
Ваня сидел у отца в ногах, независимо поглядывая на гладко выбеленный потолок. Уже вторично доставил он в госпиталь заготовленные хозяйкой Рагозина кушанья и знал, что половину унесет назад: отец был настойчив в своих заботах о нем. Мальчик видел, какое место занял собой в существовании отца. Находя это чувствительностью взрослых, он, с некоторой гордостью за себя, поощрял ее и допускал даже ласку большого человека, раненного в сражении и нуждавшегося в помощи.
- Теперь мы с ним договорились жить вместе, - сказал Рагозин, одобряя Ваню взглядом. - И знаешь, Кирилл, к чему я прихожу после всей этой истории? Время-то у меня есть - размыслить. Вот мы радуемся, что идем к цели, которую хотим достичь. Думаю, радость станет еще больше, ежели мы нашу цель, которую предстоит достичь, хоть бы отчасти, что ли, отыскали в том, что уже нами достигнуто. Понял меня?
- Более или менее, - улыбнулся Кирилл.
- Ну да насчет отвлеченного я, знаешь, не очень... Я практически. Думаешь ты о человеческих отношениях в будущем? Думаешь. Так вот ты ищи такое в нынешней жизни, чтобы уже сейчас в тебе хоть немножко зажило из будущего, понял? Как бы тебе сказать? Ну... воплоти, что ли, свой план в живом человеке. В отношении своем к человеку, понятно? Чтобы практика была. А то ты будешь поклоняться своему желанию, скажем, коммунистического общества, когда еще общества такого нет. И привыкнешь поклоняться желанию. А от человека отвыкнешь. Верно? А ты его сейчас найди. Хоть немножко в человеке найди от будущего. И установи с человеком такую связь, как будто он уже наш идеал. Так? И чтобы таким путем действовал каждый. Тогда будет кое-что закрепляться из наших желаний будущего в нынешней жизни. Посев будет, понял?
- Понял. Но рецепт-то не ко всякому человеку приложим. Особенно теперь. Помнишь, ты мне сказал: какое время - такая политика.
- А как же! Ты умей найти такого человека, в котором немножко будущего есть. В труде его, в службе народу, еще в чем. И на нем учись. Практикуй свой идеал-то на человеке. Умей найти, - повторил Рагозин и опять остановил довольный взгляд на сыне.
- А ведь ты прав! - воскликнул Кирилл. - Я припоминаю в этом духе у Чернышевского: приближайте будущее, говорил он, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести.
- Видишь! Оно крепче, когда своей голове подпорку-то найдешь, - весело мигнул Рагозин, не отрывая глаз от сына.
Кирилл тоже посмотрел на Ваню.
Мальчик беспечно и сладко позевнул.
Кирилл спросил его, сдерживая невольную улыбку:
- Как же получилось, что сам ты ушел на флот, а товарища бросил? Мне ведь Павлик Парабукин рассказал, как ты его подвел.
- А я виноват? Меня военморы надули. Пашка знает. Мы помирились. Еще хотели с ним к вам идти.
- Ко мне? Зачем?
- А жаловаться.
- На кого?
- На отца на его.
- Чем это его отец провинился?
- А он из книжек Арсения Романыча пакеты клеит.
- Арсения Романыча? - вскрикнул Рагозин, оторвав от подушки голову и тотчас, с гримасой боли, медленно опуская ее назад.
- Арсений Романыч отдал свои книжки в одну библиотеку. А библиотека половину свезла в утиль. А Пашкин отец пустил книжки на пакеты. Пашка сам видел!