Павлик прочитал подпись и вопросительно оглянулся на Рагозина.
- Так же, как вы, - сказал он растерянно.
- Это он?
- Подписаться - что же? Как хочешь, так и подпишись. А рисовал Красила-мученик, я знаю.
- Ты должен привести ко мне этого рисовальщика. Обещаешь?
- Где я его возьму? Он из детдома.
- Из какого?
- Много я знаю, из какого. Он не говорил.
- Но ведь ты его увидишь на берегу, а? Где вы там встречаетесь? Ну, давай слово, что приведешь!
В эту минуту Павлика заслонил подошедший старик в чесучовом изжеванном костюме, с отвислыми карманами пиджака. Он раскрыл рот в бездыханной улыбке:
- Извините, товарищ Рагозин. Я хотел бы, чтобы вы поделились впечатлениями от выставки. Для газеты. Я подписываюсь ЮМ. Может быть, приходилось читать?
- Так, так, - с предельной серьезностью отозвался Рагозин. - Напишите, что, как известный специалист по вопросам искусства, я нахожу выставку исторической вехой в развитии новейшей живописи.
Мерцалов опустил приготовленный блокнот. Пергаментная кожа его лысины тихо поползла на поднятые брови.
- У вас это должно получиться. Вы, как говорится, журналист с острым общественным темпераментом. Ведь это ваша была недавно статейка под названием "Где купить лобзик?..".
Рот Мерцалова раздвинулся еще больше, но глядел он со злостью и оскорбленно.
- То бишь нет, я путаю! - воскликнул Рагозин, вплотную подвинувшись к Мерцалову, и вдруг договорил нетерпимо: - Вы напечатали выдумку о том, что Пастухов распространял революционные прокламации. Вы? Да? А вам известно, что Пастухов сбежал к белым? Нет? Вас надо выгнать раз навсегда из газеты! Вы...
Не досказав, он круто отвернулся и будто сразу забыл о Мерцалове.
Он хотел найти в толпе Павлика, но увидел ту солидную девушку, чем-то напоминавшую амазонку, которая повздорила с ним из-за денег. Он попросил ее подойти к рисункам Ивана Рагозина.
- Знаете этого чудодея?
- Что? Хорошо? - торжествующе сказала она, откидывая назад голову с выражением - "чья взяла?".
- Да, да. Не укажете ли мне, как найти самого рисовальщика?
- Очень рада, что вы способны отличить хорошее от дурного. Вы чувствуете благородную простоту этой цельной линии (она энергично провела кулачком по гриве, спине и хвосту пунцового коня)? Это превосходит народный лубок, потому что обобщеннее и яснее лубка. Вы понимаете, что мы находимся у самого истока не развращенного влияниями искусства?
- Да, я все понимаю, - с нетерпением сказал Рагозин, - кроме одного: почему вы не отвечаете на вопрос? Картинки вы развесили славно, но кто их рисовал, вам нет дела.
- На этой стене - работы детских домов. Если хотите, я справлюсь, где находится автор интересующих вас произведений.
- Да, да, этих самых произведений! Этот самый автор! Очень хочу, милый вы товарищ, очень! И, пожалуйста, как можно скорее!
Он сильно потряс ее руку. Она впервые улыбнулась.
- Как же насчет наших денег?
- Насчет денег никак, - тоже улыбнулся Рагозин. - Зачем вам теперь деньги? Все сделано. Да, все сделано очень хорошо.
Он повторял эту фразу, спеша выбраться на улицу и уже не замечая ни людей, ни картинок.
Все в его ощущении жизни с этого момента остановилось, точно заклиненное одним вопросом - нашел ли он сына или нет?
Через день, возвращаясь из Затона, он увидел у самого входа в Совет двух мальчиков. Прислонившись к ограде палисадника, они шелушили подсолнухи. Он сразу узнал Павлика и сразу понял, кто с ним.
- Мы ждали, ждали, а вас нет и нет, - попрекнул Павлик.
- Пойдем ко мне, - сказал Петр Петрович, заставляя себя двигаться спокойно.
Закрывшись в кабинете, он прошелся из угла в угол, не зная, как лучше сделать: усадить мальчиков с собою рядом или заставить их стоять, а самому сесть, или - пусть они сядут, а он будет ходить. "Не важно, черт возьми", подумал он, продолжая расхаживать, и вдруг поймал себя на том, что ему трудно взглянуть на мальчика, которого привел Павлик. Тогда он сразу остановился перед ними и попробовал приветливо усмехнуться. Павлик небрежно посматривал по сторонам. Другой мальчик сохранял невозмутимость. Взъерошенная русая голова его была большелоба, уголки бровей у висков сильно подняты, карие глаза круглы и чуть выпячены. Худой, длинноногий, с большими руками, он держал локти оттопыренными от пояса, точно наготове к отпору.
- Так это я... твои рисунки видел? - спросил Рагозин, чувствуя, что говорит не так, как хотел бы.
- Не знаю.
Голос мальчика звучал грубовато-уверенно.
- Этакие, знаешь... Лошадь еще такая красная.
- Да ну, конечно, твоя лошадь, - сказал Павлик. - Чего боишься? Петру Петровичу нравится.
- И не думал бояться.
- Я не кусаюсь, - будто заискивая, проговорил Рагозин. - Мне, правда, понравилось. Ярко так, видишь ли... И все такое... Тебя как зовут?
- Иван.
- Иван Рагозин, верно? А годов? Десятый скоро, да?
- Может, и больше.
- Больше, - согласился Павлик. - Мне скоро одиннадцатый, а он сильней меня.
- Ну? - будто с облегчением вздохнул Петр Петрович. - Покажи-ка.
Он осторожно потрогал пальцами бицепсы мальчика, и пальцы сами собой остановились на сухих, тонких детских мускулах, пока мальчик не высвободился и не шагнул назад.
- Ваня, - сказал Рагозин медленно, - так, так. А отец у тебя есть?
- Думаю, был, - ответил мальчик с насмешливой улыбкой взрослого.