- Не знаю, как получилосъ, ведь я, вообще-то, трусиха. Но о себе даже не подумала. Конечно, если б не мама, он отшвырнул бы меня, как котенка. И не случись этот несчастный комиссар.
- Да, конешно, - согласился спасенный. Помолчав, добавил, с оттенком неприязни: - Я знаешь, что сичас подумал? Вдруг он предатель и спешил сдаться им в плен. Ну не может быть, чтоб командир - и не знал обстановки!
- Даже если и так, - согласилась она. - Но ты обязан ему жизнью и не должен говорить о нем с презрением. Кто б он ни был, мне его жалко.
- Ну, нет... ежли он изменник Родины, то туда ему и дорога!
- Как ты можешь такое говорить! - искренне упрекнула она. - А еще говоришь - тоже верующий...
- На изменников и предателей милосердие не распространяется, им не может быть прощения!
Последовала долгая пауза. Ее прервала Марта вопросом: - Как получилось, что ты - никак не ожидала! - не сумел спрятаться понадежней? И чем надосадил ему, что он так взбеленился?
- Случайно получилось... А взбеленился потому, что я помешал ему застрелить петуха.
- Помешал? Как это?
- Пужнул из пряща, он и удрал в акации.
- И ты рисковал из-за какого-то петуха? - не одобрила она поступка.
- Не какого-то. А красивого и умного. Навроде тебя.
- Нашел время для комплиментов! - не приняла она шутки.
- Ты же сама говорила, что очень его любишь. Да и мне он нравится. Я и решил спасти его от смерти. Как ты меня.
- Сравнил тоже!..
- Ну, а посля, когда фриц сцапал меня за ухо, я ему чуть еще и палец не вывихнул, вот он и озверел. А, что было, то прошло...
- Хорошо, если прошло. Ш-ш-ш... - подняла она указательный палец, призывая помолчать: от летней кухни донесся разговор немца с матерью; Марта прислушалась.
- Что-нибудь поняла из этой джеркотни? - спросил, когда там затихло.
- Почему бы и нет? Только не все расслышала.
- И о чем они толковали?
- Да так, ничего особенного... Я имею в виду - не о нас с тобой.
- А все ж? - настоял он.
- Ну... вначале интересовался, скоро ли будет готов завтрак, поторапливал. Мама сказала, что виновата индюшатина, она вкуснее курятины, но уваривается дольше. Спросил, нет ли шнапсу - водки, если по-нашему.
- И все? А говорили долго.
- Спрашивал за папу - служит ли на стороне большевиков.
- А она что? - допытывался Андрей, видя, что та чего-то недоговариет. Сказала, что он давно помер?
- Вроде того... Только не помер, а что его расстреляли как врага советской власти.
- Да? - всерьез удивился он. - Что, так и было? Вчера ты говорила другое.
- Ты как маленький, ей богу!.. Конечно все не так. Но если честно, я действительно была неточна... А сегодня могу сказать тебе правду. - Марта придвинулась вплотную и стала говорить шепотом, словно их мог подслушать кто-то посторонний: - Мой папа воевал против фашистов еще в Испании... Слышал про испанскую революцию?
- Немного знаю.
- Так вот, папа командовал там интернациональным батальоном. И хотя одолеть фашистов не удалось, когда он вернулся на Родину, его представили к ордену и присвоили воинское звание капитан. Потом, еще перед войной, заслали в Германию разведчиком... Я от мамы только недавно об этом узнала. И орден Красной Звезды своими глазами видела. Не веришь?
- Ну почему ж... Верю. Токо это ведь строгая-престрогая военная тайна!
- Коне-ечно! Мама меня предупреждала. Но тебе я доверяю, ты не разболтаешь.
- Даже если кишки из меня будут тянуть - про это не пикну, - заверил Андрей на полном серьезе. После паузы спросил о другом: -Ты сказала... она им что, индюшку зарезала?
- Это дедушка, вчера еще, для дяди Саши. А сварила мама не всю. Может, решила поддобриться, чтоб этот змей про нас не вспомнил.
- Да одной курицы на всех и не хватило бы, - согласился он с таким ее предположением. - А что это за чемоданчик виднеется?
- Где? - не поняла она.
- Вон, из тряпья выглядывает, - показал на кучу хлама.
- 0й, это ж мамина пишущая машинка. Из города прихватили, жалко было оставлять - новенькая.
- Ни разу не приходилось видеть! Можно посмотреть?
- Конечно.
С чемоданчика-футляра сняли крышку. В нем, отливая черным лаком, находилось чудо намного сложнее швейной машины, каковую видеть ему уже приходилось.
- Ух, ты! Красивая. Это ж надо придумать! А написано не по-нашему.
- Немецкая, "Ундервуд" называетея. Андрей потрогал клавиши, пошатал рычаг проворота валика, заметил:
- Вот бы нам такую!..
- Зачем она тебе?
- Не мне, Феде, моему соседу. Он годнецкие стихи сочиняет, хочет стать поэтом, а им машинка - во как нужна.
- Иметь такие вещи кому попадя не разрешалось. А теперь, наверно, и тем более. Вот только плохо мама ее спрятала. Давай перепрячем в более укромное место.
Диковину задвинули в темный угол и прикрыли всевозможной рухлядью.