- Сиськами своими светишь, вот о чем!
Приподняв голову, она зыркнула в пазуху, придавила выкат.
- Извини... Не до того мне. Да и не боюсь я тебя.
- Это как же понимать? - набычился он.
- А так, что чужого я и на десять метров к себе не подпустила бы, запорошись хоть оба глаза.
- Спасибо за доверие... Но все одно совесть надо иметь!
- А иди ты, моралист несчастный!..
Андрей не стал отвечать на грубость, лег и занялся своими мыслями. Какое это чудо - летняя кубанская степь! Что за прелесть так вот лежать в высокой траве, среди цветов и яркой зелени, полной грудью вдыхать аромат, закрыв глаза, слушать его музыку! Ни забот тебе, ни хлопот, ни уроков вольный, как птица. Вот ежли б еще не война. По бате соскучился. Давно не было и писем. Где он зараз, что в эти минуты делает? А может, уже и в живых нет, как у Сломовых, недавно получивших похоронку. Проклятые фрицы! А поговаривают, что могут и сюда достать, - что тогда с нами будет? . .
- Андрик, ты на меня обиделся? - подала голос Варька.
- Врач на больных не обижается.
- У меня раз такое уже было. Так мама языком. Сразу и нашла.
- Давай попробую и я... - Лег наискосок, опираясь на локти и стараясь не налегать на "сиськи". - Начнем с верхнего века, подержи-ка за ресничку... Локоть чуть в сторонку, мешает. - Поелозил кончиком языка, слеза оказалась соленоватой, сплюнул. - Кажись, что-то есть!
Со второго захода, не языком, а губой явственно ощутил нечто острое. Присмотрелся - крохотная светлая песчинка.
- Вот она, твоя мучительница, полюбуйся.
Но та и смотреть не стала, вытерла слезы, поморгала, села.
- Вроде полегчало. Большое тебе спасибо, Андрик! Хочешь, поцелую за это.
- Чево-о? - отверг он предложение. - Иди вон с Лехой целуйся!
- На гада он мне сдался! - с раздражением, какого он за нею и не подозревал, отмежевалась она. - Я его презираю и ненавижу!
- А он хвалился, что ты с ним свиданировала.
- Брешет, как собака, гад одноглазый.
- Что-то ж было, раз такая на него злая, - добивался он.
- Токо не то, о чем он трепится.
- Что же, ежли не секрет?
Она помедлила, затем решительно подняла глаза:
- А было то, что пристал он ко мне в балке, затащил в вербы, повалил... Думал, осилит, но я как сцапала за... . за одно больное место, он аж взвыл. Теперь и десятому закажет!
- Почему ж ты мне не сказала об этом сразу?
- Ничего б ты ему не сделал, он знаешь, какой сильный!..
- Зато Ванько за тебя голову б ему открутил!
- Ваня? - пристально посмотрела соседу в глаза. - Думаешь, стал бы из-за меня? . .
- А то нет? Ты ж ему здорово нравишься!
- Так я тебе и поверила! Он и разговаривать-то со мной избегает.
- Заячьей крови много, токо и всего.
- Это у него-то? Брешешь ты все!...
- Честное благородное, раз уж на то пошло. Я давно хотел сказать тебе об этом, но считал, что у вас с Лехой и правда что-то есть. Да и он не разрешал: я, говорит, должен сам все выяснить. И все не решался, для него услышать "нет" - так и жить не стоит.
Андрей не ожидал, что его сообщение так преобразит соседку: щеки ее стали вдруг пунцовыми, лицо расцвело в счастливой улыбке; желая скрыть охватившую ее радость, она в смущении отвернулась, затем вскочила, чтобы убежать, но прежде призналась:
- Скажи ему, что он дурачок - я уже год, как его лю... как он мне нравится больше всех на свете! - И вдруг испуганно: - Ой, Андрик, Свинью прозевали!
Схватив киек, вскочил и он. Свинья, нагнув голову, малой рысью бежала в сторону хутора.
- Ты куд-да, зараза?! - крикнул он и помахал "угощением"; беглянка остановилась, повернула морду, тряхнула рогами - с досады, а может, вспомнила, чем это кончается - и потрусила к стаду, все еще отдыхавшему...
Этот недавний эпизод был еще так памятен! И Андрей не мог смириться с жестоким фактом, что сегодня соседки уже нет в живых...
Покойников, всех троих, положили рядом во дворе осиротевшего дома. Перед этим старухи совершили обряд, как того требует обычай: обмыли, одели в чистое, попричитали. Сейчас - а дело близилось уже к полуночи - они сидели на лавке рядом, о чем-то вполголоса переговариваясь; продежурят так всю ночь.
Женщины помоложе гурьбой стояли поодаль. Делились новостями, которых было немало. Менее четырех часов пробыли на хуторе супостаты, а сколько всего натворили!.. Перестреляли половину кур, выпили "яйки" и "млеко", подгребли все, что нашли из съестного, бесчинствовали.
Молодухи вздыхали, охали, горевали: что-то дальше будет!..
Андрей попросил разрешения взглянуть на подругу детства в последний раз. Поднес керосиновую лампу, откинул покрывало - и отшатнулся: серый лоб, темные подглазья, расцарапанная щека, почерневшие, искусанные губы; полурасплетенная коса на груди, сложенные ладошка на ладошку руки... Как все это непохоже на всегда улыбчивую, излучающую веселье Варьку! У него сжалось сердце от боли и жалости. Поспешно опустил покрывало, поставил на стульчик лампу, но не в силах был подняться с колен, потрясенный жуткой действительностью.
Была Варя - и вот, уже нет среди живых. Еще вчера видел ее вечером веселой и жизнерадостной, не сводившей глаз с Ванечки, как, не стесняясь, называла она при нем своего ненаглядного. Узнав, что и она ему "здорово ндравится", попросила Андрея ничего не сообщать, а набралась храбрости - и сама, сгорая от волнения и страха, объяснилась в своих чувствах. Встретила, понятно, полную взаимность. Вот только счастье их первой любви длилось недолго...
А теть Шура - была ведь замечательнейший человек! Добрая, незлобивая, с соседями уживчивая. Жили небогато, но ежли случалось разжиться пряников или конфет - угостит обязательно, специально позовет и угостит, один ли, с Федей или даже с кем втроем попались на глаза. Или вот комиссара - ни за что ведь убил. Ладно бы отстреливался, тогда понятно... Изверги, уроды фашистские, подлые людишки!
Подходили взглянуть и проститься Федя, Миша, Борис. Лишь Ванько почему-то посмотреть сблизка не решился - угрюмо, удрученно, молчаливо смотрел издали; это было, может, самое большое горе в его жизни...
Утром, едва проснувшись, Андрей глянул на часы: без двадцати семь. Вскочил с лежанки, потянулся; заметил на полу листок бумажки. Карандашом, корявым материным почерком было нацарапано: "сынок когда прыдеш згробков низабуть напоить марту ис дому ниотлучайса посли обеда смениш миня пасти коров". Вчера ложились уже после двенадцати, и мать - Андрей засыпал, но помнит - сказала:
- Завтра хоронить, хочется пойтить на гробки - и боюсь, сердце не выдержит. Седни так было схватило - думала уже конец мне. Мабуть, сынок, я сама погоню череду на пашу.
Пока управился по хозяйству, во дворе Сломовых уже никого не оказалось. Выскочил на улицу - процессия приближалась к крайнему подворью. Припустился и догнал, когда бричка, запряженная Слепухой, поворачивала в проезд. Одна из женщин вела клячу под уздцы, остальные, около трех десятков человек, плелись сзади нестройной колонной на сколько позволяла ширина дороги. Андрей - он из ребят оказался один - шел сзади на почтительном расстоянии.