- А, ерунда, не привыкать!
Обидное недоразумение было так же скоро забыто, как и возникло, а потерянное время решили наверстать бегом. Большая половина проезда оставалась уже за спиной, когда Марта начала-таки отставать; он подал руку:
- Потерпи, вон уже и край виден. Выскочим из этого пекла, а там должен быть свежий ветерок.
Но добежать до краю не получилось: в нескольких метрах от него Андрей сам, выронив ее ладошку и несколько раз прыгнув на одной ноге, сел вдруг посреди дороги.
- Что с тобой, ногу подвернул? - испугалась Марта, видя, что держится за стопу.
- Да вот, екарный бабай!.. - показал осколок бутылочного стекла; из подушечки большого пальца сочилась кровь. - От же не везет - обратно задержка!..
- Зажми ранку и подержи, я - сейчас, - посоветовала она, схватив сумку. Порывшись, достала из нее сверток, быстро развернула - в нем оказались бинты, ватные тампоны, пузырек с коричневым содержимым и небольшие блестящие ножницы.
- Ну ты, Марта, даешь! - удивился пострадавший. - Откуда у тебя все это?
- У меня мама доктор. Отпусти-ка палец. Ну вот, уже и не кровоточит. Смочив ватку потом с его лица, протерла ею пораненый палец и смазала порез йодом; ловко забинтовав, стала укладывать принадлежности.
- Если почувствуешь, что повязка ослабла, сразу скажи: надо, чтоб не слетела, а то все насмарку. Не забудешь? - предупредила, управившись.
- Постараюсь. Спасибо. Это самое... - окинул ее взглядом. - У тебя что заместо платья?
- Шаровары до щиколоток и кофта с длинным рукавом.
- Не белая, случайно?
- Голубая, а что?
- Белое сильно заметно, а это в нашем деле нежелательно. Давай-ка заодно и переоденься.
- Ты прав. - Доставая свои вещи, сообщила: - А тебе с длинным рукавом ничего не нашлось, кроме вот из маминого гардероба. Пройдет? - показала нечто цветастое и на пуговицах спереди.
- Впольне. Токо я надену потом, а то жарко.
- Слово "вполне" пишется и произносится без мягкого знака, - поправила она уже в который раз произношение и добавила: - А еще я положила тебе трусы.
- Это, как его... Тожеть мамины?
- Такое скажешь! - глянула осуждающе. - Рудькины остались. Где-то и рубашка лежит, но я в спешке не нашла. - Натянув шаровары и задирая платье, попросила: - Отвернись на минутку, - и, не дожидаясь исполнения просьбы, стала стаскивать через голову.
Андрей отвел глаза, но успел заметить "карман" для носового платка: уголок его торчал из промежутка между чашечками бюстгальтера. Похвальная, казалось бы, предусмотрительность помощницы, "положившей" трусы, поначалу оценена им не была: упоминание о них говорило за то, что его видели голозадым... Конешно, он сам виноват, что так оплошал, но все-таки неприятно, подумалось ему. А просьба отвернуться вызвала даже чувство оскорбленного самолюбия: "Сама, небось, подглядывала, а тут в ливчике - и отвернись. Цаца какая! "
Но это он подумал, а сразу ответил так:
- Пож-жалста! Не больно интересно. Не видел я, что ли, ваших сиськов, что ли!..
- Интересно, где ты насмотрелся "сиськов"? - сделала она ударение на последнем слове; однако объяснять правильность произношения в этот раз не стала.
- Мало ли где! Но я сподтишка не подглядывал, как некоторые...
- Ой, Андрошка, я сразу же и отвернулась - ей... честное пионерское! веришь?
- Ла-адно, поверил... Ты давай поторапливайся.
- Я уже готова, идем. - Заметив, что слегка прихрамывает, спросила участливо: - Болит?
- Нисколько. Это самое... Я имя свое сказал тогда неправильно: меня, вобще-то, звать Андреем. А Андрон - кличка.
- Правда? А почему именно такая?
- Да цыган был у нас в колхозе с таким именем, кузнец. Черноволосый да кучерявый, как я. Но ты не подумай, он появился, когда мне было уже лет десять. Просто батя у меня тожеть чернявый.
- Я, признаться, приняла тебя за цыганчонка... А это твое "екарный бабай" считала за цыганское ругательство.
- Ниче не цыганское и не ругательство, просто приговорка такая.
- Между прочим, неприятная на слух: так и кажется, что ты хочешь заматериться.
- Ну, ежели так кажется, то я больше и не буду, - пообещал Андрей.
Эта ли его уступчивость, или тому появились уже и другие причины, но Марта, поймав его взгляд и улыбнувшись, сказала с задоринкой:
- Ты начинаешь мне нравиться... как любила говорить одна моя учительница. - Но уточнила: - За чуткость, справедливость и еще - что слушаешься старших.
"Тожеть мне, старшая! - подумал он про себя. - Обещал заради уважения. Потому как и ты мне начинаешь".
Подсолнухи кончились, дышать и впрямь стало легче. Хотя солнце, подбиравшееся уже к зениту, калило на полную августовскую мощь, но долетавший со стороны плавней свежий ветерок, обдувая, приносил какую ни есть прохладу.
Торная дорога растворилась в спелой степной траве. От нее влево ответвилась тропинка, в конце которой виднелось кладбище с потемневшими от времени деревянными крестами, поросшее сиренью и небольшими фруктовыми деревцами. Обогнув его справа, со стороны гравийки, ребята вышли в открытую степь.
- А мы с тобой не первые, кто поспешил на выручку, - заметила Марта немного в стороне мужчину в темном картузе и белой рубашке; тот тоже их обнаружил и остановился, поджидая.
- Наверно с час потеряли с этими задержками... - Всмотревшись, Андрей нахмурился: - Интересно, что делает тут эта дылда. Не поверю, что он поспешил на выручку!
- Ты его знаешь?
- Знако-омы... Возьмем правее, не хотел бы и из-за него время терять.
- Идет нам наперерез. Мне боязно, - призналась она.
- Да ну, глупости! Не боись.
С ними сближался всего лишь рослый парень - узкоплечий, белобрысый, лет двадцати; из-под лакированного козырька казацкой фуражки времен гражданской войны выбивались вихры чуба; верхняя губа и подбородок поросли светлым пушком, еще не ведавшим бритвы; левый глаз с прищуром, придававшим продолговатому лицу насмешливое выражение.
- Це ты, Андрон, - заговорил первым, встав спереди так, что пришлось остановиться, - А я дывлюсь: шо за парочка - Сэмэн та Одарочка? - Перевел взгляд на Марту: - Чия така овэчка?
- Сам ты баран! - Андрею не нравилась бесцеремонноить, с какой тот разглядывал ее сверху донизу; встал между ними. - Отвали, че уставился, как кот на воробья...