Хотел отпаять позаковыристей, вроде "на кудыкало, куда тебя дерьмо кликало", но сдержался: не след задираться; сказал:
- На лимане, слыхал, ожины навалом поспело. А ты че тут шляешься?
- Хто, я? Парашуту шукаю.
- Какую еще "парашуту"?
- Та хиба нэ бачилы, як нимци яроплана сбылы?
Передернув плечом, как если бы понятия не имел, о чем речь, заметил насмешливо:
- Тебе во сне, что ли, приснилось?
- Це вы, мабуть, проспалы! - Снова пройдясь по Марте, осклабился: Вона ничогэнько - и на мордочку, и цыцькы, я б тэж прозивав.
- Ты, кугут, говори да не заговаривайся!
- А то - шо? - шагнул с кулаками, - ща як кугутну по зубах!
- Попробуй... - передав сумку Марте, Андрей воинственно сунул руку в карман. - Как бы твои не вылетели! Будешь иметь дело еще и с Ваньком.
- Та плював я на твого Ванька! - огрызнулся долговязый, утратив, однако, грозный вид и зыркнув по сторонам; затем развернулся и побрел прочь. Андрей взял сумку, глянул на солнце, проворчал сердито:
- Как не одно, ек... так другое! Теперь этого Гапона поднесло...
- Странный тип! - осуждающе заметила она. - Не о человеке беспокоится, а о каком-то парашюте... Это у него имя такое - Гапон?
- Прозвище. Фамилия Гаповский - поэтому. А вобще звать Леха. - Андрей оглянулся. - Зырит в нашу сторону, морда. Пробежаться бы, но еще подумает, что удираем да увяжется следом, вражина...
- Ты, вижу, его крепко недолюбливаешь.
- Их все пацаны не любят. И на нашей, и на той стороне хутора.
- Их - это еще кого-то?
- Два дружка у него закадышных. Тожеть кулацкие сынки.
- Кулацкие? - удивилась Марта. - Я слыхала, будто всех кулаков здешних выслали.
- Не всех. Эти, когда начиналось раскулачивание, прикинулись добренькими: сдали инвентарь и худобу первыми да еще и других подбивали чтоб выслужиться. Мама рассказывала. Такими, говорит, активистами стали, что куда там! А как пошел слух, что фрицы скоро и сюда достанут, так они вдруг вспомнили, что родом из казаков да еще и богатых. Надеются обратно стать господами.
- Так вслух и говорят?
- Старые пока помалкивают, но, видать, разговоры промеж себя ведут. Потому как их балбесы больно носа задрали: мы, мол, тут законные хозяева, а вы - так, безродные-иногородные.
- А как другие, тут ведь большинство - местные казаки?
- И большинство - бывшая голытьба. Эти жалеют: токо вроде жисть наладилась, а тут эти гитлеровские фашисты. А с пацанами здешними у нас никакой вражды.
- Из-за чего ж с этими враждуете?
- Мы, вобще-то, никого первыми не задирали. Но сдачи давать приходилось. За что? Ну, например, идет кто-нибудь из наших один с ерика, тащит ведро раков. Балкой. А тут они втроем. Отнимут и улов, и раколовки, да еще и отдубасят ни за что.
- У этого Лехи, заметила, глаза какие-то разные.
- На правом бельмо. И левым вроде плохо видит, потому и на войну не забрали. А опередил нас еще и знаешь, почему? На велике прикатил; на весь хутор токо у него и имеется.
- Я об этом догадывалась: видела прищепку на штанине. А почему так получилось, - после паузы продолжила она расспросы, - что у вас разные диалекты: ты говоришь хоть и не совсем грамотно, но по-русски, вернее по-городскому, а он - по украински.
- Это не украинский язык, а хохляцкий. Тут все так балакают. Я тожеть до школы балакал, но потом не захотел. Да и учительша требовала, чтобы в школе говорили токо по-городскому. Дажеть отметки снижала по русскому. И правильно делала! Ежели ты русский, то и говорить надо, как наши великие предки - Пушкин, Лермонтов, Тургенев. Ты с этим согласна?
- Конечно! Свой язык надо уважать и не коверкать.
- А вот ты на своем родном говоришь?
- У меня два родных: немецкий и русский. И обоими я владею в совершенстве.
- Насчет русского - я заметил. Правильно делаешь! - одобрил он.
- А ожина, которую мы, якобы, идем собирать, - это что?
- Разве не знаешь? - удивился он. - Малину-то хуть видела? С виду такая же ягода, токо черная и покислей.
- Андрюша, - спохватилась она, - ты же говорил, что еще "не завтракамши"! Я прихватила большущий пирог - хочешь?
- Вобще-то, - сглотнул слюну Андрей, - я точно не успел седни позавтракать... Верней, с утра есть не хотелось. Но ты ведь прихватила для летчика.
- Хватит и ему. И потом... может, еще и не понадобится, а ты впроголодь.
- Знаешь что, не накаркивай! Понадобится. Но ежли большой, то давай немного отрежем. И ты поешь, а то до вечера далеко и там будет некогда.
Пирог оказался удивительно вкусным. Да и мог ли он быть другим: из белой пшеничной муки, что на хуторе давно уже большая редкость; с яблочно-грушовой начинкой, в сладких янтарных подтеках. Пока половину уплетнули, не заметили, как и к лиману подошли.
По весне плавни переполняются вешними водами, затопляя прилегающие земли, и только к августу постепенно входят в берега. Поэтому несмотря на сушь и жару подступы к лиману обычно бывают зеленые, непролазно-буйные, цветущие. От обилия и разнообразия полевых цветов у Марты разбегались глаза - хотелось набрать букет; но было не ко времени, и она старалась не показывать, как вся эта красота ее волнует.
Вот она, ожина, - показал Андрей на грозди крупных розовых ягод. Видишь, скоко ее тут! Но спелой пока мало.
Марта сорвала несколько штук, разжевала, скривилась:
- Кислые, аж Москву видать!.. А до лодки еще далеко?
- Уже, считай, пришли. Видишь кусты белолиста? Напротив них спрятана в камыше. Токо вот бинт, кажись, еле держится.
- Покажи-ка! Вовремя предупредил. Присядем, - потребовала она.
- Осталось метров сто... может, на месте, в холодке?