Известие о грядущей реабилитации Сталина просто потрясло отца. Такое не могло ему привидиться даже в кошмарном сне. Как можно оправдать содеянное: концлагеря, казни, издевательства над людьми? Отец решил, что молчать он не имеет права, он должен рассказать о тех временах, предупредить... Даже если шанс, что его предупреждение дойдет до людей, ничтожен. Теперь он начал диктовать свои воспоминания всерьез. Воспоминания, которые стали стержнем оставшихся лет его жизни. Воспоминания, которые постепенно от разоблачения Сталина и сталинизма шаг за шагом перерастали в размышления о судьбах страны, о реформах, о будущем.
Однако реабилитация Сталина натолкнулась на серьезные преграды. Как объяснить людям, миру столь резкую смену курса? "Секретный" доклад отца на ХХ съезде партии, доклад, никогда не публиковавшийся в СССР, если не читали, то знали его содержание все. Отмахнуться от преданных гласности чудовищных преступлениях, проигнорировать их не представлялось возможным. Требовалось найти выход, и он нашелся.
Профессионалы из КГБ, поднаторевшие на дезинформации, предложили свести дело к личной обиде отца на Сталина, к мести "титану" дорвавшегося до власти эгоистичного "пигмея". Говорят, что одним из авторов идеи был Филипп Бобков, будущий куратор 5-го, диссидентского управления КГБ, будущий первый заместитель председателя Комитета. Но как это осуществить? Требовалось найти зацепку, какие-то факты из жизни отца, поддающиеся подтасовке. И они нашлись. Уцепились за трагическую историю гибели во время войны моего брата Леонида.
Окончив перед войной летное училище, Леонид начал службу в бомбардировочной авиации. В начале войны летать на бомбардировщиках считалось сродни самоубийству, истребители прикрытия практически отсутствовали, немцы расстреливали тихоходные неповоротливые самолеты в упор. По отзывам сослуживцев, Леонид воевал хорошо, за чужие спины не прятался, фамилией отца не прикрывался. Вот что пишет в представлении к награждению его начальник: "Командир экипажа Леонид Никитич Хрущев... имеет 12 боевых вылетов. Все боевые задания выполняет отлично. Мужественный, бесстрашный летчик. В воздушном бою 6 июля 1941 года храбро дрался с истребителями противника вплоть до отражения атаки.
Из боя Хрущев вышел с изрешеченной машиной. Инициативный...
...Неоднократно шел в бой, подменяя неподготовленные экипажи. Ходатайствую о награждении тов. Хрущева орденом Красного Знамени. 16 июля 1941 года. Командир 46-й авиадивизии полковник Писарский".
Леониду оставалось летать еще десять дней.
"26 июля остатки трех эскадрилй 134-го бомбардировочного полка, - написано в боевом донесении, - шли бомбить аэродром в районе станции Изоча... артиллерию в районе Хикало. При возвращении незащищенные бомбардировщики были атакованы восемью немецкими истребителями "Мессершмит-109". Потери составили четыре машины из шести".
Самолет Леонида еле дотянул до линии фронта и сел с убранными шасси на нейтральной полосе. Одного из членов экипажа убили еще в воздухе, а Леонид сломал ногу при посадке самолета. Его спасли красноармейцы. В полевом госпитале у Леонида хотели отрезать ногу, но он не дал, угрожал пистолетом. Нога очень плохо заживала, Леонид лечился более года в тыловом госпитале в Куйбышеве. Там я его видел последний раз: бледного, улыбающегося, с новеньким орденом на груди.
Когда нога срослась, Леонид стал рваться обратно на фронт, но теперь уже в истребители. Использовав все доступные ему средства, брат добился желаемого. И тут случилось несчастье. О том, что произошло, мне, шестилетнему, естественно никто ничего не рассказывал. Но я слышал, как в доме шептались по углам, что Леонид убил человека и теперь... О событиях тех дней уже много позже я прочитал в воспоминаниях генерала Степана Микояна. Он тоже воевал в авиации и лейтенантом прилетал в Куйбышев, где встречался с Леонидом. "Однажды в компании оказался какой-то моряк с фронта, - пишет в своей книге Степан Микоян. - Когда все были сильно "под градусом", в разговоре кто-то сказал, что Леонид очень меткий стрелок. На спор моряк предложил Леониду сбить бутылку с его головы. Леонид долго отказывался, но потом все-таки выстрелил и отбил у бутылки горлышко. Моряк счел это недостаточным, сказал, что надо попасть в саму бутылку. Леонид снова выстрелил и попал моряку в лоб..."
Суд признал Леонида виновным. В то время в тюрьму не сажали, отправляли на фронт в штрафные батальоны. Леониду разрешили остаться в авиации. Так он снова, уже штрафником, оказался на передовой, в столь желанном истребительном полку. Однако повоевать ему пришлось немного. Леонид совершил только шесть боевых вылетов. Во время седьмого, 11 марта 1943 года, его сбили на подлете к городку Жиздра Калужской области. Типичная судьба плохо облетанных молодых пилотов, не освоивших как следует хитрую механику воздушного боя. Произошло все над территорией, занятой немцами, внизу простирались болота, соседи по строю в пылу боя и не заметили его исчезновения: только что был Леонид, и нет его.
Но что-то о гибели Леонида надо было написать в боевом донесении, о происшедшем уже запрашивал командующий 1-й воздушной армией генерал-лейтенант Худяков. Командир авиационного полка Голубев сообщил наверх, что летчики, выполняя боевое задание, были атакованы двумя "Фокке-Вульфами-190". По докладу гвардии старшего лейтенанта В.Заморина (участника боя), самолет Хрущева сорвался в штопор (такое случалось с новичками не раз: стоило только пилоту перетянуть ручку управления на себя, и ты в штопоре), а вот вывел ли его Леонид из штопора, выпрыгнул ли с парашютом или разбился - боевое донесение умалчивает.
В 1999 году, разбирая архив министра обороны СССР брежневских времен Дмитрия Федоровича Устинова, обнаружили письмо летчика Заморина, полученное уже после смерти отца. В письме дается иная версия происходившего. Заморин кается в фальсификации событий боя: "Командование моего полка было крайне заинтересовано в том, чтобы принять мою версию за чистую монету. Ведь оно тоже напрямую разделяло суровую ответственность за гибель летчика - сына члена Политбюро! Я струсил и пошел на сделку с совестью, фальсифицировав факты. Я в рапорте умолчал о том, что когда "ФВ-190" рванулся на мою машину в атаку, зайдя мне снизу под правое крыло, Леня Хрущев, чтобы спасти меня от смерти, бросил свой самолет наперерез огневому залпу "фоккера"... После бронебойного удара самолет Хрущева буквально рассыпался у меня на глазах!.. Вот почему на земле невозможно было найти какие-либо следы этой катастрофы. Тем более что искать начальство приказало не сразу - ведь наш бой происходил над территорией, оккупированной немцами..."
Какое из "свидетельств" ближе к истине, не стали судить. Главное - Леонида не стало. Командующий фронтом прислал отцу соболезнования, предлагал послать в предполагаемый район падения самолета поисковую группу, но отец, поблагодарив за участие, попросил зря не рисковать другими жизнями. Делу не поможешь и сына не вернешь. Так Леонид Хрущев попал в списки пропавших без вести.
В 1995 году в российских газетах появилось сообщение, что в брянских болотах учитель местной школы отыскал остатки советского истребителя. В пилотской кабине нашли скелет летчика в истлевшей лейтенантской форме и меховом шлемофоне. По свидетельству однополчан, именно такой шлемофон носил Леонид, один во всем полку, и очень им гордился. На моторе самолета сохранился номер, остается сверить его с формуляром в военном архиве. Если формуляр сохранился, одним пропавшим без вести станет меньше.
Вскоре после гибели Леонида в Куйбышеве арестовали его вдову, Любовь Илларионовну. Обвинение против нее выдвигалось стандартное - работа на иностранную разведку, благо дипломатический корпус тоже эвакуировался на Волгу. Чьей она числилась шпионкой, я сейчас уже не помню, то ли английской, то ли шведской. Вышла она на свободу только в пятидесятых годах, хлебнув полной мерой лиха в карагандинских лагерях.
На руках у нашей матери осталась их годовалая Юля, она воспитывалась вместе с нами и очень не любила свой отличный от остальных детей статус внучки. Мама первой заметила нарождающуюся проблему, и Юля перешла в дочки.
Этой неопределенностью судьбы брата, тем, что его гибель никогда не была официально зарегистрирована, - хотя его тогда же наградили посмертно орденом Отечественной войны, - и решили теперь воспользоваться.
Действовали, как это принято у профессионалов, не в лоб, а осторожно. Озвучивание версии поручили заместителю начальника управления кадров Министерства обороны генерал-полковнику И.А.Кузовкову. Ему и карты в руки, ведь Леонид был военным. По Москве поползли слухи, что генерал обнаружил документы (их, естественно, никто не видел), из которых следует, что Леонид не погиб, а сдался немцам, начал с ними сотрудничать, предал Родину. Впоследствии, то ли в конце войны, то ли после ее окончания, он попал в руки советской контрразведки, сознался в совершенных преступлениях, и суд приговорил его к смерти. Отец якобы на коленях молил Сталина пощадить сына, но Сталин отказал ему и произнес следующую сентенцию: "И мой сын попал в плен, вел себя как герой, но я отказался обменять его на фельдмаршала Паулюса. А твой..."
КГБ-шные "творцы истории" выполнили задание, объяснили разоблачения преступлений Сталина личной мелкой местью.
Казалось бы, эта выдумка не стоила внимания. Но профессионалы на то и профессионалы, они лучше кого-либо знают законы распространения слухов. Байка обрастала все новыми подробностями, затем ее опубликовали в газетах, и, наконец, ее стали сначала осторожно, а потом все смелее обсуждать даже в научной литературе. И все это без единого доказательства, без единого документа.
К счастью, этот подлый слух остался неизвестен отцу.
И теперь уже нам, наследникам отца, приходится отыскивать аргументы в оправдание, в опровержение клеветы. Они лежат на поверхности. О судьбе Леонида ничего не известно. Но какое предательство мог совершить старший лейтенант? Что он знал? Ответ очевиден - ничего существенного. Единственно чем он мог оказаться полезным немцам - призывами к советским бойцам сдаваться в плен. Подобные листовки от имени сына Сталина Якова, настоящего или мнимого племянника Молотова, генерала Власова и многих других щедро разбрасывались с немецких самолетов над позициями советских войск. Не зарегистрировано ни одной листовки с обращением от имени Леонида Хрущева, не вспоминают о них и ветераны войны. Дело даже не в том, что он их не писал, немцы просто не подозревали о его существовании. Брат безымянным погиб под Жиздрой.
Вот такая печальная и неприятная история. Не думаю, что мои объяснения поставят в ней точку. С клеветой бороться трудно, почти невозможно, но нужно.
В те же годы и с той же целью получил распространение еще один миф об отце. Те же "специалисты" из органов распустили слух, что Хрущев, находясь у власти, попытался замести следы, скрыть свое участие в сталинских репрессиях, распорядился изъять из архивов все документы и свидетельства.
Это обвинение опровергнуть потруднее. Да и сам отец никогда не отрицал, что ему приходилось визировать выписанные в НКВД ордера на арест работавших с ним людей. Так была устроена жизнь в те годы. И попробовал бы кто-нибудь не завизировать подобную бумагу. Посещал он и тюрьмы, встречался с арестованными. Другое дело, что одни из соратников Сталина, такие, как Каганович, Ворошилов, Молотов, не говоря уже о Берии, получив от "хозяина" команду "фас", разливали море крови, работали "на совесть". Другие, в их число входил и отец, не проявляли ретивости, старались по возможности уменьшить число жертв, смягчить их участь. Обо всем этом он написал в своих воспоминаниях.
Во время ХХ съезда КПСС он прямо сказал, что в сталинских преступлениях замешаны все члены руководства страной, но в разной мере, и народу предстоит определить вину каждого. В конце свой жизни отец не раз повторял: "Вот умру я, и положат мои деяния на весы. На одну чашу злое, на другую - доброе, и, я надеюсь, доброе перевесит". Но даже после смерти слуги дьявола стремятся подбросить на недобрую чашу весов свою фальшивую гирьку. И делают это так искусно, что даже я не то что поверил, но слух, пущенный КГБ, заставил меня усомниться, допустить возможность "подправления" прошлого отцом. С трудом, через силу, но допустить.
Все это представлялось несоответствующим внутренней сущности отца, но человек слаб. И так хочется каждому из нас задним числом улучшить свой имидж, забыть о совершенных в прошлом неприглядных поступках. А тут такие возможности... Казалось бы, грех ими не воспользоваться. Казалось бы... Я, по правде говоря, смирился. Но вмешался его величество случай. В декабре 1994 года в США, в Браунском университете, на конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Н.С.Хрущева, прозвучали доклады, в которых шла речь о чистке архивов отцом. Таким термином ученые обозначили эти неприглядные деяния. Я решил докопаться до истоков. Обвинения касались двух периодов деятельности отца: московского (до 1938 года) и киевского (после 1938 года). То есть если чистили, то московский партийный архив и украинский партийный архив.
Я начал с Украины. Юрий Шаповал, историк, специализирующийся на времени отца, в своем докладе безапелляционно утверждал, что многие документы, касающиеся деятельности отца, в украинском архиве отсутствуют, "вычищены". Я попросил его поднять первоисточники. Шаповал заинтересовался этим вопросом. Он человек относительно молодой, не зараженный неприязнью партийного аппарата к отцу, не простившему ему разоблачений сталинских преступлений. И что же оказалось на самом деле? Действительно, в украинских архивах недостает многого, связанного с именем отца. Дело в том, что отец вел собственный архив. Он привез его с собой на Украину из Москвы в 1938 году. В него помощники складывали наиболее значительные, по их мнению, документы, порой забывая передавать их в официальный архив. Все эти папки, их было более двухсот, отец, вернее, его аппарат, забрал с собой обратно в Москву в 1950 году. После отставки отца они осели в архиве Политбюро ЦК КПСС. Теперь архивисты независимой Украины спорят с работниками Кремлевского (Президентского) архива, кому принадлежат документы. Следов же уничтожения чего-либо в Киеве Юрий Шаповал не обнаружил. (Тем, кто захочет проверить мои слова, я рекомендую прочитать изданную в Киеве в 1995 году Институтом истории Украины книжку "Хрущев и Украина". В статье "Архив Первого секретаря ЦК КП(б)У Никиты Хрущева. Проблемы реституции" доктор исторических наук Р.Я.Пирог подробно описывает все перипетии личного архива отца.)
Ободренный результатами украинского расследования, я обратил свой взор к московскому периоду деятельности отца. Помочь в этом деле попросил Владимира Павловича Наумова, автора одного из докладов, представленного на конференцию в Браунском университете, и одновременно секретаря комиссии Александра Яковлева, занимающейся в России расследованием всего и вся, связанного с репрессиями сталинского, досталинского и послесталинского периодов. В силу своего уникального положения Наумов имеет доступ во все без исключения архивы, включая и Президентский. Правда, дело осложнялось тем, что сам Наумов, бывший работник аппарата ЦК КПСС, его Идеологического отдела, в отличие от Юрия Шаповала, и, как все остальные аппаратчики, даже демократического толка, не симпатизирует Хрущеву. В ответ на мое обращение Владимир Павлович долго молчал и только после многократных напоминаний прислал ответ. Во избежание кривотолков приведу его полностью:
"Прошу извинить меня за то, что посылаю Вам материал с такой задержкой. Она вызвана только тем, что я пытался выяснить обстоятельства чистки б. [бывшего] архива Московского горкома и обкома партии. Дело оказалось очень сложным. Есть разные версии. Все они в той или иной стпени связаны с Н.С.Хрущевым. Но никто не мог подтвердить свою версию документами".
В переводе с бюрократического лексикона это означает, что и в московском архиве по приказу отца ничего не сжигали. Такие дела бесследными не остаются, на уничтожение документов требуется указание, составляется акт или хотя бы письмо, предоставляющее его подателю свободу действий. Иначе вся ответственность ложится на хозяев архива, взять ее на себя без письменного распоряжения они не решились бы.
В результате проведенного расследования реальное подтверждение получило лишь уничтожение документов, обнаруженных в сейфе Берии в 1953 году после его ареста. Члены Президиума ЦК тогда единодушно решили их сжечь, не читая. Кто знает, какой компромат накопил на них Лаврентий Павлович. Но об этом случае отец пишет в своих мемуарах.
Так лопнула и вторая фальшивка, хотя думаю, что с попытками ее реанимации мы еще столкнемся, и не раз. Казалось бы, на этом можно поставить точку. Но оказалось рано, фальсификаторам все неймется. Уже упоминавшийся выше Филипп Денисович Бобков, пересевший из кресла главного надзирающего за советскими дисседентами на место шефа безопасности крупнейшего российского частного концерна "МОСТ", недавно выпустил книгу своих мемуаров "КГБ и власть", где уже на излете жизни еще раз плеснул грязью на отца, а заодно зацепил и меня. Фальшивка составлена искусно, в ней не упоминаются имена, не приводятся даты, даже не говорится, о чем, собственно, идет речь. Воспроизведу текст дословно:
"Как-то раз Шелепин вызвал меня и сказал:
- Есть тут один физик, который решил поделить лавры с сыном Хрущева Сергеем. Они что-то там разрабатывали. Надо, чтобы он не претендовал на эту работу, ибо она сделана Сергеем Хрущевым.
И Шелепин попросил меня встретиться с этим ученым. "Не очень-то все это прилично!" - подумал я и прямо сказал об этом.
- Ваше мнение меня не интересует! - оборвал он меня.
Я вышел. Решил, что надо все продумать не горячась. Не было сомнений, не наше это дело - вмешиваться в подобные ситуации. Однако я не имел права отказаться выполнить приказ. Ну что ж, придется подчиниться, надо только хорошенько во всем разобраться.
Оказалось, ученый был болен, и я не стал его беспокоить. Дня через два Шелепин позвонил и спросил, почему я не докладываю о выполнении приказа. Мои объяснения его явно не удовлетворили.
Я выяснил, что физик болен несерьезно, и, получив приглашение, поехал к нему. За столом мы заговорили об их совместной с Сергеем Хрущевым работе, ученый подробно рассказал обо всем, и мне стало ясно: его вклад в разработку значительно больше, чем Хрущева. Судя по всему, хозяин дома уже догадался о цели моего визита и заявил, что данная работа не имеет для него существенного значения, так как он занят другими, более интересными проблемами, а для Сергея Хрущева она очень важна. Словом, он готов отказаться от авторства в пользу Сергея. Расстались мы дружелюбно, но на душе у меня было скверно. Утром я позвонил Шелепину и доложил о выполнении поручения.
- Зайдите!
Захожу. Чувствую: он весь в напряжении, ждет моих разъяснений.
- Ну что?
- Ваше распоряжение выполнил.
- Но ведь он был болен!
- Пришлось воспользоваться его приглашением. Вы же приказали.
- Вы представились?
- Конечно. Показал ему удостоверение и все объяснил.