- Что такое? - крикнул Никоарэ.
- Государь, он зарезал деда Петрю.
Никоарэ замер, весь побелев. Дед Елисей опустился на колени и приподнял левой рукой голову великого армаша. Младыш уже не содрогался.
- Родного батьку убил! - укорил его старый запорожец, поднимая кулак.
Немногие поняли слова эти, произнесенные на незнакомом языке.
Покотило оборотился к своему другу и упавшим голосом сказал:
- Теперь уж все, сынок... Закончил ты все свои дела.
И, стеная, опустил голову. Гынж вытянулся и застыл на руках запорожца.
- Покотило, - прошептал Никоарэ, - не смею понять твоих слов.
- Не знаю уж, государь... Может, сказал я безумные слова. Не обращай внимания.
Дед Елисей украдкой оглянулся. Кругом люди замерли, не могли прийти в себя.
Никоарэ закрыл лицо руками, затем отвел их. Кинулся к ступенькам крыльца. Раду Сулицэ последовал за ним. Никоарэ обернулся, глаза его были сухими.
- Раду, прикажи отнести оба тела в господарский дом и позаботиться о них.
- Хорошо, светлый государь.
Раду повернул назад. Никоарэ прошел в дом сквозь толпу слуг, мужчин и женщин, метавшихся во все стороны и ломавших руки. Заметив господаря, они застыли на месте.
- Прочь отсюда! - приказал он.
Слуги и служанки кинулись к дверям.
В наступившей тишине Никоарэ расслышал стоны и жалобы матушки Олимпиады. Он вошел в ее горенку. Старуха кружила по комнате сама не своя, словно внезапно ослепла, сжимала дрожащими руками виски. Почуяв присутствие Никоарэ, оборотилась.
- Ой, ой, ой! - стонала она, качая головой.
- Говори, матушка, - приказал Никоарэ. - Коли знаешь, не держи меня в неведении.
- Что мне сказать, государь? - уклончиво ответила старуха. - Великий грех совершился.
Но чувствуя на себе тяжелый, пристальный взгляд Подковы, она опустила руки и еле слышным шепотом испуганно спросила:
- Откуда ты узнал, государь? Кто тебе открыл?
- Не спрашивай, матушка! Говори сама, говори правду.
- Правда, государь... Двойное несчастье, государь... Сын убил отца.
- Матушка, это невозможно... не может быть... - простонал в страхе Никоарэ.
Олимпиада утвердительно закивала головой, глядя на него сквозь слезы. И добавила шепотом:
- Это все гордость матушки вашей. Не хотела госпожа Каломфира, чтобы вы знали, что отец ваш - простой воин. Господь ей судья!
- Никто не будет судить ее во веки веков! - злобно вскричал Никоарэ, с ненавистью глядя на нее. - Я расплачиваюсь за все, я, самый несчастный!
- Государь, - завопила Олимпиада, преклоняя колена, - кара господня ждет тебя за такие слова... У престола всевышнего ответишь за свою гордыню. Чем же можно умиротворить тебя? Кто тебя успокоит? Весна твоя увяла, закатилось твое солнышко.
И, точно заговаривая тяжелый недуг, в отчаянии прошептала два эллинских стиха:
В пустыне сердца
Заходит солнце воспоминаний...
Никоарэ Подкова рассмеялся, словно охваченный безумьем.
- Ха-ха! Ты, матушка Олимпиада, говоришь, точно Хариклея из книги Гелиодора. Но я не игрушка, как Феаген, я - воин, исполнивший свой долг, и я найду в себе силы выстоять до конца. Ха-ха!
Старуха поднялась с колен и, шатаясь, протянула руку, точно защищалась от злого духа.
В соседней комнате послышались шаги. Никоарэ повернулся к двери.
- Это ты, Раду? Войди!
Дьяк остановился на пороге, будто в грудь толкнул его новый ужас в этот час ужасов. Как мог Никоарэ быть таким спокойным? Или он дошел до предела отчаяния и разум его помутился?
- Открылось, Раду, что старик Петря был отцом моим и Александру.
Дьяк поклонился и поцеловал правую руку Никоарэ.
- Логофет Раду, - сказал Никоарэ, - пусть собирается совет. Список виновных исчерпан, но поступили жалобы бедных против ненасытных. Пусть свершится суд и утвердится справедливость.
Дьяк поклонился.
- Будет исполнено, славный государь.
- И еще одно надобно сделать, Раду. В воскресенье двадцать первого декабря приказываю отслужить заупокойную обедню по усопшему брату нашему Иону во всех церквах - в каждом городе и в каждом селе, куда только дойдет повеление наше. Пусть народ чтит память его светлости.
- Хорошо, государь. Дадим знать повсеместно.
- В тот же день, логофет, собрать на господарский пир наших служителей и капитанов сельских рэзешских отрядов, находящихся в стольном городе. Быть по сему!
В день двадцать первого декабря рано утром забили барабаны на улицах и глашатаи закричали на перекрестках:
- Слушайте, слушайте господарево повеление!