От удивления я действительно чуть не провалился в черневшую передо мной дыру. Значит, на корабле кто-то есть?
Я поднял глаза.
На мостике, свесив загорелые ноги, сидела девочка моих лет и с любопытством смотрела вниз. У нее былп насмешливые голубые глаза и облупившийся нос. Девочка откинула светлые волосы, прикрывавшие лоб, и отложила в сторону книжку.
Откуда она здесь взялась? В сказках так появляются феи.
- Ты кто? - спросил я.
- Я - Лэа, - охотно ответила девочка.
Какое странное имя!
- А ты? - спросила она в свою очередь.
- Я - Юра.
- Юри? - переспросила девочка, помахав коричневыми ногами. - Ты откуда приехал?
- Из Москвы.
- И давно?
- Вчера.
- Один?
- Нет, с родителями.
- А кто твой отец?
- Он работает в "почтовом ящике".
- Разве можно работать в почтовом ящике? - развеселилась Лэа.
Мне пришлось разъяснить непонятливой, что "почтовый ящик" - вовсе не ящик, а учреждение. Только раз оно "ящик" - о нем распространяться не следует.
- А-а, - протянула она, - теперь понимаю.
- Ты эстонка?
- Эстонка.
- А по-русски ты говоришь хорошо.
- Мы в школе учим русский язык. Ты где живешь?
- На Каштановой улице. У Черкасовых.
- О-о! Отец говорил, что Черкасов был знаменитым и большим капитаном. Но он умер очень давно.
- А это что за корабль? - постучал я ногой по палубе.
- Его звали "Смелым". Ты видишь пробоины? Отец говорил, в него пять катеров стреляли в упор! А "Смелый" возил людей с острова, с того острова, что виден с нашего берега. Когда ушли катера, отец подошел на своей шхуне, забрал к себе раненых, "Смелого" взял на буксир и втащил сюда. Теперь корабль забыли, и он опускается каждый месяц все глубже. Его засасывает... Как это будет по-русски?.. - Она задумалась, вспоминая нужное слово. - Ил, правда? Я так говорю? И только я прихожу сюда. Здесь очень страшно, когда дождь и гроза. Мама моя говорит: "Тебе бы быть мальчиком, Лэа, ты бы, как твой отец, ходила в Атлантику капитаном!"
- Твой отец капитан и ходит в Атлантику?
- Да, капитан и ходит в Атлантику за сардинами.
- На большом корабле?
- Нет. На маленьком.
- Он храбрый человек, если на маленьком.
- Он моряк, - гордо ответила девочка.
Тут я признался ей, что сегодня в первый раз в жизни видел море.
- Ну что ж, - согласилась Лэа, - с каждым бывает все когда-нибудь в первый раз. Меня в мае в первый раз покусала собака, и меня кололи - ух, неприятно - в живот.
Но собака оказалась здоровой, и мы с ней подружились.
Лэа показывала мне "Смелый", как свою собственность. Внутренние помещения были затоплены мутно-зеленой водой, но мы побывали на мостике и вскарабкались на корму, поднявшуюся над тиной.
Я чувствовал, что опаздываю к обеду, а отец терпеть этого не мог. Он с таким видом смотрел на часы, что ты готов был провалиться сквозь землю. И действительно, когда я прибежал на Каштановую улицу, отец величественно, заложив руки за спину, совершал послеобеденный моцион в полосатой пижаме.
- Опаздываешь? - спросил он, многозначительно взглянув на часы.
Я попытался было ему рассказать, что познакомился с морем, с городом, с парком и с кораблем, незаслуженно забытым. В ответ я услышал:
- Значит, не нашли нужным вспомнить. Иди обедай.
Отец всегда был убежден, что если человек посажен в
тюрьму, то за дело, если уволен с работы - тоже сам виноват. Если кто и совершил подвиг, но это не отмечено свыше, значит, подвиг был не заслуживающим внимания.
Я, не смея противоречить отцу, ел оставшуюся от обеда копченую рыбу, суп из камбалы и клубничный кисель.
Я подружился с морем и с Лэа. Мы боролись с волнами, крупно набегавшими на берег, кувыркались на песке, навещали наш таинственный и чудесный корабль, с каждым днем опускавшийся в густую тину все глубже.
Я читал книги из шкафов капитана Черкасова, упивался кругосветными плаваниями, приключениями моряков и самое интересное пересказывал Лэа. Ее интересовало все, что интересовало меня.
Однажды она предложила мне зайти к ним. Ее мать, еще молодая эстонка, угостила меня земляникой. Лэа шила в небольшом белом домике с маленькой стеклянной террасой. Я часто забегал к ней, а Лэа бывала у нас - она очень понравилась маме. Это была моя первая дружба с девочкой. До сих пор я держался от девчонок подальше.
Я, правда, чувствовал свое превосходство. Еще бы! Она всю свою жизнь прожила в этом маленьком городке, зимой окутанном вьюгами и засыпанном снегом, и только раза два съездила с матерью в Таллин. Я жил в Москве, побывал в Ленинграде и в Киеве и наконец приехал в Эстонию.