Она поняла.
- Где твой ребенок?
- В Череповце, у родителей. Он такой презанятный, они в него влюблены... Ты проводишь меня до гостиницы?
- Нет. До гостиницы всего два шага.
Не постучавшись, вошел здоровенный Ромео, без парика, с блестящим от вазелина лицом.
- Ты еще не готова, а я до смерти хочу жрать.
- Я сейчас, - заторопилась Тамара.
Ромео поглядел на меня неприязненно.
Я поднялся и попрощался с маленьким Томом. По всей вероятности, навсегда.
Пришел домой - меня встретила, стуча хвостом, Веста. Она подпрыгнула, взвизгнула, пыталась лизнуть.
Глаза ее выражали беспредельную преданность.
- Эх ты, милая. - Я прижал ее остроухую голову.
Она замерла, почувствовав ласку. - "Славный народ собаки", - сказал о вас Чехов. Только сволочь, подобная всяким Лазурченкам, способна давить вас колесами.
Я получил весной отпуск и, оставив Весту на попечение матросов, поехал навестить маму. Она гостила в Таллине у деда и бабки. Они обменяли на Таллин свою комнату на Чистых прудах. Древний город встретил меня крупным дождем. В солнечном свете дождинки казались драгоценными камнями. Они переливались в сиреневых зарослях у подножия Вышгорода. Высоко вверх, к облакам, уходили крепостные стены замка.
Дед и бабка жили на дальней окраине. Там, куда ни глянь, виднелось пупырчатое от дождя море. Чернел ажур кранов и мачт.
Дед оживленно рассказывал, что старые моряки создали музей Балтики. Он читает здесь лекции по истории флота. Дед показал на окно, за которым виднелось море:
- Это тебе, брат, не Чистые пруды!
Бабка стала почетным гостем у пионеров. Она рассказывала им о героях Конармии. (Какой-то расторопный журналист уже записывал воспоминания бабки, чтобы издать их в детском издательстве).
Дед с интересом расспрашивал о катерах. "Вот видишь, говорил тебе, что флот будет, я как в воду глядел".
Он с одобрением поглядывал на мои погоны: я продвигался. Бабка и мать накрывали на стол:
- Гости обещали зайти, на два дня приехали в Таллин, - в один голос сообщили они.
- Кто такие?
- Увидишь и познакомишься.
Тут как раз позвонили. Вошел седой человек во флотском кителе без погон и за ним... за ним - Лэа!
- Познакомься, Юрище. Капитан Коорт. Он спас мне жизнь двадцать лет назад. А это дочурка его.
- Лэа! - воскликнул я.
Дед удивился:
- А вы разве знакомы?
За стол усадили нас рядом. Дед и Коорт вспоминали, как были вместе на островке, где даже камни от бомбежки горели.
- "Смелому" и подвигу его моряков посвящен стенд в музее, - сказал дед. - И вы там есть, Юлиус. Достали вашу фотографию. Жаль, что "Смелого" распилили какие-то остолопы. Я бы им морду набил. Он бы и по сей день стоял у вас в парке. Так же, как у тебя, Юра, в части стоит катер Гущина.
Лэа спросила, как я живу.
- Хорошо, - сказал я.
- Всем довольны?
- Всем доволен.
- Очень рада за вас.
Сама она была невеселая. Я не решился спросить, как она живет со своим Андресом. На лице ее то и дело появлялось детское выражение, напоминавшее девчушку на мостике "Смелого".
После обеда мы вышли к морю. Дул теплый ветер. На кораблях, стоявших на рейде, загорались огни. Замигал маяк. Пахло сиренью. Я рассказал, что хотел разыскать ее тогда в Ялте.
- Пожалуй, хорошо, что не разыскали.
- Да, я понимаю: Андрее...
- Андреса больше нет. Я вдова.
Лэа в тот же вечер уехала в Пярну. Я готов был поехать за ней, но не решился сказать ей об этом. Я проводил ее к остановке автобуса.
- До свидания, - сказал я.
И услышал:
- Прощайте.
Я вновь терял ее. Шумели деревья. Море билось о берег. "Прощайте..."
Я чуть было не толкнул капитана первого ранга, он шел мне навстречу. Я отдал честь, извинился. Лицо его показалось мне очень знакомым. И вдруг я вспомнил:
Пярну, эсминцы на рейде, ярко освещенный ресторан "Ранна-хооне". Ну конечно же это он!
- Прошу разрешения обратиться, товарищ капитан первого ранга. Ваша фамилия Пегасов?
- Так точно, - остановился офицер, недоумевая. Он, конечно, меня не узнал.