- Ты урока не выучил, но ты, наверное, творил?
- Творил, - отвечал севастопольский Маяковский.
- А ну, прочти всему классу. Да ты не стесняйся, Вадим, не стесняйся. Скромность - великая вещь, но чрезмерная скромность вредна. Читай же!
И Вадим, подвывая, читал.
Однажды на школьный вечер пришли к нам знатные гости (ох, любил Хабиасов знатных гостей!). Кроме местных начальников даже приезжие из Москвы. Вадим отличился. Какая-то важная гостья восторгалась им и обещала похлопотать, чтобы его приняли в литературный институт. Вадим совсем загордился.
Я однажды получил двойку. Михаил Давыдович пришел в класс озабоченный и страшно рассерженный. У него даже губы дергались:
- Ты мне портишь статистику. Может быть, ты заболел и не приготовил урока?
Отец учил меня: "Не лги и душой не криви". Я ответил:
- Я ничем не болел.
- Маргарита Петровна, - сказал директор учительнице, - придется пересмотреть его двойку.
- Но ведь он ответил на двойку, - вспыхнула наша учительница.
Хабиасов весь потемнел.
- Дети Героев должны быть на уровне! - почти выкрикнул он. (Мы надолго запомнили эту фразу и часто со смехом ее повторяли.)
В тот же вечер я ничего не скрыл дома.
На другой день отец пошел объясняться с директором.
Хабиасова чуть инфаркт не хватил. До сих пор к нему приходили мамаши, папаши и требовали, чтобы их лентяям повысили балл. А теперь пришел мой отец убеждать, чтобы его сыну оставили двойку. Они крепко поссорились.
Отец объяснился с Вадимкой:
- Насколько я понимаю, и тебе заменяли пятерками тройки?
- А что? - ответил нагло Вадимка.
- Как - "что?" - вспылил впервые в жизни отец. - Безобразие!
- Ах, дядя Сережа, как же вы устарели, - снахалил Вадим. - Это в ваше время не шли навстречу талантам.
- В наше время нас драли как Сидоровых коз! Ничего в этом хорошего не было! Но теперь, в ваше время, - подчеркнул он, - самое главное быть честным перед Родиной, перед близкими, перед твоим погибшим отцом, перед самим собой, наконец! Сегодня в школе душой покривил, завтра станешь обманывать комсомол, если тебе окажут честь, примут...
Вадим только плечами пожал.
- Что ж, дядя Сережа, - сказал он с нарочитой наивностью, - прикажете мне сдать пятерки и попросить заменить их на тройки? Как же я в институт поступлю?
- А ты уверен, что с таким, как у тебя багажом, сумеешь войти в литературу?
- Ах, дядя Сережа, Горький булки пек, Шаляпин обувь тачал.
- Ты убежден, что ты такой же талант, как они?
Самоуверен не в меру ты, братец...
Вадим достал из кармана газету. В газете было напечатано его стихотворение. Отец прочел.
- Своего ни на грош, Маяковскому подражаешь.
И не рано печататься в четырнадцать лет?
Вадим всем своим видом показывал: в самое время.
Еще бы! Михаил Давыдович уже повсюду носился с напечатанным стихотворением Вадимки. Он звонил: "В моей школе выпестован поэт, сын черноморца-героя". И добегался: в газете поместили статью "Кузница юных талантов". Выходило, что без Михаила Давыдовича не существовало бы поэзии.
К счастью для нас, почти все учителя здраво смотрели на жизнь. И школа не покалечила нас. Кроме пятерыхшестерых, в их числе и Вадимку. Самовлюбленность, уверенность в том, что можно выехать на заслугах герояотца, стремление поближе сойтись с власть имущими пробудил в душе Вадимки Михаил Давыдович Хабиасов.
В пятнадцать лет Вадим Гущин был принят в "лучших домах". Его приглашали, как некое юное чудо. Он читал стихи без малейшей застенчивости.
* * *
В школе произошло несчастье: обгорел Борька Савинов, и понадобилось отдать свою кожу, чтобы спасти ему жизнь. Почти весь класс вызвался, да и не только наш класс. Нашлось только несколько себялюбцев. Среди них оказался, к огорчению отца, наш Вадим.
- Всего ожидал от него, но такого не ждал! - сказал отец горестно. - И больше всех в этом я виноват!
- Почему ты? - спросил я.
- Не сумел воспитать человека.
Вадим, правда, стихи написал по этому случаю. Очень трогательные. Их напечатали в комсомольской газете.
И сотни читателей прислали письма ему и тем, кого он прославил. Вадим хвастался этими письмами. Отец поморщился:
- Мне думается, не следовало раздувать это дело.
У нас за последнее время принято умиляться, что человек не присвоил найденный на улице кошелек. Воспевают подобную добродетель в стихах и в прозе. И забывают, что это простая порядочность.
- Отдать кошелек с деньгами или кусок своей собственной кожи - все же разные вещи, - пробурчал както после Вадим.
- Но кошелек ты бы отдал, а кожу отдать побоялся.
- И без меня было много желающих...
Я знаю: он никогда не лег бы на стол рядом с товарищем, истекающим кровью, чтобы отдать ему свою кровь!
А отец - он ложился. Во время войны. Тогда размышлять было некогда. Кровь срочно нужна была Подоконникову, командиру торпедного катера. Умирающему другу. Подоконников сам мне рассказывал: "Сергей после, как муха, ходил. Шатался. Но наша морская дружба всегда была, есть и будет сильнее смерти".