Мама спокойно ответила:
- Ну, что ж. И пора, пожалуй. Была бы хорошая девушка.
- Тут ошибки не будет, - подмигнул весело дед.
- Да ты о ком, отец? - недоумевающе спросила мать.
- О ком, как не о Коортовой дочке! Угадал, Юрище?
Недаром она, как в Таллин приезжает, все о тебе... все о тебе, - пропел дед старческим, но еще звучным голосом. - Эх и певал я когда-то! Варвара, а?
- Да уж, певал, стены рушились, - засмеялась бабка.
Теперь в Пярну ходили большие, скоростные автобусы. Кресла в них были мягкие, откидные, как в самолетах.
По главной улице города среди магазинов передвигались ватаги курортников. В разгар сезона номеров в гостиницах не найти, и я вспомнил старушек Черкасовых.
Живы они? Или, может быть, в доме на Каштановой улице живут уже незнакомые люди?
Старушки оказались живы-здоровы. Не сразу, правда, они узнали меня. Долго вглядывались старческими, подслеповатыми глазками:
- Да это сын профессора Строганова! Боже мой, сколько лет, сколько зим!
Начались расспросы о матери, об умершем отце. Ну, конечно, хотя у них и живут сейчас дачники, для меня всегда найдется местечко... "Входите, входите, Юрочка".
У старушек все оставалось, как тогда, в моем детстве.
Только шиповник разросся в саду у террасы. Устроили меня на диване, где я спал мальчишкой. Теперь он мне был не по росту.
Старушки охали, ахали и наперебой угощали вареньем. Они словно законсервировались: ничуть не постарели с тех пор.
Я спросил, что они знают о Лэа.
- О-о, капитан Коорт очень болен. Он лежит уже много дней, и Лэа ухаживает за ним. Вы ведь знаете, что мама ее умерла?
- Я схожу к Лэа, повидаю ее.
- А вы, Юрочка, когда видели ее?
Я рассказал, что встречал ее в Таллине.
- Ах, бедный Андрее, такой милый мальчик, и кто мог подумать. Насмерть разбился на гонках! - вздыхали старушки. - Ужас! Ужас! А была такая влюбленная пара.
Вот уж этого им не следовало говорить. Я всегда тешил себя надеждой, что с Андресом Лэа не могла быть счастливой.
На улице, где когда-то отец совершал моцион, шумели разросшиеся каштаны. То тут, то там виднелись новые домики. Только старый парк был, казалось, все тот же. Я нашел белый домик с малиновой крышей. Прошел по хрустящей дорожке, увидел приоткрытую дверь, постучал. Мне никто не ответил. Я вошел. В комнате, которую я хорошо помнил, на кровати лежал капитан Коорт, совершенно седой, с заострившимся носом, с костлявыми коричневыми руками, сложенными на впалой груди.
Стоя на коленях, прильнув белокурой головой к капитану, застыла Лэа...
Она обернулась, глаза ее полны были слез. Она сказала, нисколько, казалось, не удивившись, что видит меня:
- Он даже не сказал мне "прощай"... Юри, Юри, как хорошо, что ты здесь...
Она вскочила и горько и судорожно зарыдала.
Капитан ушел в невозвратное плавание. Я стоял в карауле вместе с молодым рыбаком, белокурым эстонцем.
Морщинистые сверстники Коорта отнесли его на суровое кладбище, овеваемое морскими ветрами.
Первые дни Лэа почти не отвечала на вопросы. Старушки заботились о ней, как о родной. Ленинградцы, снимавшие на лето дом, оказались участливыми к чужому горю людьми. Потом Лэа пошла в свою поликлинику, и в голубых глазах ее появился интерес к жизни.
Она начала оживать, как оживает поврежденное деревцо.
Я узнал, как она ходила в Атлантику: страшный шторм захлестывал их маленькое суденышко. Вспоминая отца, отворачивалась и незаметно вытирала глаза. Я рискнул повести ее в ресторан. Думал, она отвлечется от своих горестных дум. Курортники шумно ели, горланили, стараясь перекричать оркестр, пытались танцевать твист. Мы ушли.
- Что ты теперь будешь делать? - спросил я Лэа, провожая ее домой.
- Как - что? Работать. А ты? Тебе скоро пора уезжать?
- Да. Отпуск кончается.
- И я опять долго тебя не увижу.
Она незаметно перешла снова на "ты".
- Ты, если хочешь, можешь меня видеть всегда, - сказал я.
- Ты останешься здесь? - обрадовалась она. - Разве это возможно?
- Ты наивная девочка, Лэа. Что я буду тут делать?
Ты поедешь со мной...
- Я? С тобой?
- Ну да, Лэа, милая, может быть, сейчас говорить об этом не время, но я скажу тебе всё: одна мечта была у меня все эти годы - ты. Молчи, молчи, Лэа, дай все скажу. Я встречал других девушек - и вспоминал о тебе. Я приходил к себе в комнату и всегда думал: как был бы я счастлив, если бы ты была в ней хозяйкой!
Впрочем, - признался я, - комнатка у меня в Севастополе плохонькая и тесная.
- Но я стара для тебя... - услышал я в темноте.
- Стара? Почему? Мы с тобой однолетки.
Но все же она прошептала:
- Я вдова. И Андрее...