— Вряд ли, хоть и не берусь утверждать наверняка.
— Если бы вас спросили, какую роль сыграли вы в жизни Клер Буске, что бы вы на это ответили?
— Признаться, никогда не задавал себе подобного вопроса.
— Конечно, этот вопрос не имеет большого смысла. Но все равно ответить-то можно.
— Я не знаю, какую роль играл в ее жизни. Понятия не имею.
— А что бы с ней стало, если бы вы на ней не женились?
— О, не я, так нашелся бы кто-нибудь другой. Она ведь и вправду была на редкость мила. И жила бы точно так же. Уж в чем в чем, а в этом-то я абсолютно уверен. И точно так же охладила бы пыл любого мужчины, который бы оказался на моем месте. Скорее всего, рано или поздно ее бы бросали, но она быстро находила бы замену. Это уж точно. Помните, я говорил вам, что она солгала мне насчет кое-каких фактов своего прошлого?
— Да, помню.
— Так вот, я имел в виду именно это: что до нашего знакомства у нее было полно любовников.
— Сразу после того, как она пыталась наложить на себя руки?
— Да, это продолжалось два года. Я понятия об этом не имел, узнал только после женитьбы.
— Она солгала вам? Или просто никогда не заговаривала об этом?
— Разумеется, она никогда не заговаривала со мной об этом, с чего бы ей затевать такой разговор, но потом я как-то сам задал ей вопрос, но она все отрицала. Понятия не имею, почему…
— Выходит, вам случалось говорить с ней о ее прошлом?
— В тот раз да. Это случилось пару недель спустя после нашей женитьбы. А потом… больше уже никогда.
Так вот, отвечу на ваш вопрос: кто-нибудь другой… да что там, многие другие на моем месте думали бы, будто, женясь на ней, выступают в роли этаких спасителей и якобы именно в этом-то и заключается их роль в ее жизни… Само собой, единственная, какую им суждено в ней сыграть…
— А самому вам такие мысли никогда не приходили в голову?
— В худшие минуты — да. Я даже делился этим с другими женщинами. Но я лукавил. Знал, что нет никакого смысла спасать человека, которому глубоко наплевать, спасут его или нет. И потом, от чего бы, интересно, я мог ее спасти? Что мог бы дать ей? Я без всякого предубеждения отношусь к шлюхам или женщинам, зарабатывающим себе на жизнь как придется.
Даже если бы на ней так никто и не женился, она бы до самой старости продолжала спать с кем попало и до одури работать в своей молочной лавке. Ну, и что бы от этого изменилось в ее жизни? Теперь мне кажется, что хуже бы ей не стало.
— А может, так для нее было бы даже лучше?
— Ах, знаете, такая жизнь или любая другая, какая ей разница, она всем была довольна. Ничто не могло ее изменить — и рано или поздно все закончилось бы этим кошмаром, жила бы она со мной или с кем-то другим, все равно преступление было неминуемо, в этом я абсолютно уверен.
Даже с этим полицейским из Кагора, уверен, у нее не было ни малейшего представления, как именно ей хотелось бы жить вместе с ним, иначе говоря, какой образ жизни она предпочла бы всем остальным.
— Виорнцы, местные лавочники, соседи, все в один голос говорят, что между вами никогда не было никаких размолвок или ссор.
— Это правда, ничего такого между нами и близко не было. А что они еще говорили?
— Говорили, что у вас действительно были связи с другими женщинами, даже здесь, в Виорне. Но что ваша жена относилась к этому совершенно спокойно.
Скажите, а до того, как в доме появилась Мария-Тереза Буске, она все-таки хоть что-то делала по хозяйству?
— Делала, но, понимаете, без всякой охоты. Убиралась она очень чисто. Но стряпуха из нее всегда была никудышная.
— А после приезда Марии-Терезы она уже вообще ничего не делала по дому?
— С каждым годом все меньше и меньше.
— Но все-таки что именно?
— Через день ходила за покупками. Убирала свою комнату. Только свою. Всю жизнь, каждый день, старательно, до малейшей пылинки. Даже чересчур. Долго приводила себя в порядок, мылась, одевалась, причесывалась. Это занимало у нее каждое утро никак не меньше часа.
Многие годы любила подолгу гулять — здесь, в Виорне, или в Париже. Ходила в Париже в кино. Или отправлялась поглядеть, как Альфонсо рубит дрова. Смотрела телевизор. Стирала свои вещи, не хотела, чтобы это делала Мария-Тереза.
Кто знает, чем она еще занималась? Сидела в саду, а потом… Мы ведь ее почти не видели. Все выходные я проводил за домом, в огороде, а сад, он у нас по другую сторону, ближе к улице, Мария-Тереза, та вечно или на кухне, или шатается по Виорну. Встречались мы только по вечерам, за ужином. Клер приходилось звать раз по десять, не меньше, пока она наконец соблаговолит выйти к столу. Правда, последние годы, особенно последние месяцы, с весны, она вообще почти не выходила из сада, сидит себе там на лавочке целые дни напролет и ничего не делает, ровным счетом ничего. Знаю, в это трудно поверить, но так оно и было.
— А Мария-Тереза, она хорошо готовила?
— На мой вкус, она была отменной стряпухой.
— И что же, ее кухня нравилась вам больше, чем где-нибудь на стороне?
— Да, мне часто приходилось есть в ресторанах, так что было с чем сравнивать. Дома меня кормили лучше всего.
— Ваша жена, она тоже была довольна стряпней кузины?
— Думаю, да. Во всяком случае, она ни разу не выразила ни малейшего неудовольствия.
— Ни малейшего? Вы в этом уверены?
— Уверен. А почему вы об этом спрашиваете?
— Мария-Тереза Буске никогда не брала отпуска?
— Вы неправильно поняли, она ведь жила у нас в доме не в прислугах, и, приди ей охота уехать на пару недель, она была вольна делать все, что хочет.
— Однако она никогда этого не делала?
— Нет, никогда. Ведь это она была у нас настоящей хозяйкой. Дом был в полном ее распоряжении. Она решала, что подавать на стол, что починить по дому. Уехать значило для нее оставить свой дом на попечение этой неряхи Клер.
— Выходит, ваша жена Клер двадцать один год питалась стряпней Марии-Терезы Буске?
— Да. А почему вы об этом спрашиваете? Она действительно хорошо готовила, просто отлично, это была отменная кухня, разнообразная и здоровая.
— И что, неужели между двумя женщинами тоже никогда не возникало никаких ссор?
— Похоже, нет. Само собой, я не могу утверждать это наверняка, они ведь целыми днями оставались вдвоем, а иногда, как я уже говорил, и по несколько дней кряду, но, честное слово, не думаю, чтобы между ними возникали хоть какие-то размолвки.