— Пытаюсь. Да нет, пожалуй, и вправду ничего такого не было.
— А как она о ней говорила?
— Нормально. Помнится, как-то раз она позвала меня и показала на нее пальцем издалека, из дверей кухни. Ее разбирал смех. Сказала: «Глянь-ка, со спины она точь-в-точь молодой бычок». Мы посмеялись, но вполне добродушно, без всякого злого умысла. Это была чистая правда. Мне это тоже часто приходило в голову, когда я смотрел на Марию-Терезу.
Порой, когда они были помоложе, я частенько заставал их вдвоем за столом, они играли в карты. Особенно зимой. Да нет, думаю, они отлично ладили друг с другом. Никаких ссор… Да иначе и быть не могло… Ведь для моей жены все всегда было лучше не придумаешь. Если бы между ними случились хоть какие-то разногласия, пусть даже давным-давно, сами понимаете, это было бы первое, что я сообщил бы на следствии.
— Но, согласитесь, такие отношения между людьми, живущими в одном доме, случаются довольно редко.
— Знаю. Может, было бы даже лучше, если бы они все-таки время от времени ссорились, что ли…
— Вы действительно так думаете?
— Да. Но знали бы вы, как трудно повздорить с Клер, вызвать ее на ссору, изобразить, будто вы вне себя от злости… она сразу все чувствует и только смеется, вот и все.
— А как по-вашему, можно было что-нибудь сделать, чтобы предотвратить случившееся?
— Вряд ли. Да и какой смысл теперь думать об этом? Все равно уже ничего не вернешь.
— Выходит, у вас в доме царило безмятежное спокойствие?
— Между этими двумя женщинами, которые так хорошо ладили между собой, я, наверное, чувствовал себя словно в тихой колыбели. Повсюду, кроме собственного дома, я дурно спал, мне казалось, будто там слишком много говорят, что там грязно. Казалось, в доме не было ни одной живой души. И в то же время все было в порядке — прибрано, еда на столе. Я привык к ним двоим. У меня такое ощущение, будто я только что пробудился от какого-то долгого-долгого сна.
— Вы вот тут сказали, что Мария-Тереза присматривала за Клер, и добавили: деликатно, по-хорошему.
— Да, особенно в последнее время, без этого было не обойтись. Клер делала глупости, совершала какие-то несуразные поступки, это становилось опасно. Мария-Тереза сообщала мне обо всем. Когда я приходил домой, то отправлял ее к себе в комнату или в сад — и все сразу становилось на свои места. Самое лучшее было оставить ее одну.
— А когда вас не было дома?
— Это делала Мария-Тереза.
— И все это никак не нарушало покоя в доме?
— Нет. Мы считали, что он бы нарушился, если бы мы не пресекали ее причуд.
— Каких, например?
— То что-то испортит, сломает, то сделает какую-нибудь глупость. Разом сожжет в камине целую кипу газет… Ломала вещи, часто била посуду или просто выбрасывала в мусор. Иногда прятала какие-нибудь вещи по углам, закапывала в саду — например, свои часики, свое обручальное кольцо, — хоть она и клялась, будто потеряла, уверен, они где-то в саду. Потом могла что-нибудь разрезать. Помню, один раз она раскромсала свои одеяла, каждое на три лоскутка одинаковой длины. Правда, достаточно было не оставлять без присмотра спички и ножницы, и все было в порядке.
— А если Марии-Терезы не было в доме?
— Если не было меня, она никогда не оставляла ее в доме без присмотра. Некоторые комнаты запирались на ключ — кухня и наши спальни. Она могла рыться повсюду. Но стоило принять все меры предосторожности — и все шло спокойно. Я сказал вам правду: в доме царил покой, и они отлично ладили друг с другом. Клер никогда не возражала, если ее отсылали в сад, тут же послушно уходила.
— А что она искала, когда рылась у вас в комнатах?
— Вот это было настоящим безумием. Она искала то, что называла «особыми следами», якобы их нужно было непременно уничтожить. Это была полная загадка.
— Спокойней всего вы чувствовали себя тогда, когда она была в саду, не так ли?
— Да, разумеется.
— А по ночам ничего не запиралось на ключ?
— Думаю, иногда, особенно в последнее время, Мария-Тереза запирала кухню. Но не уверен. Может, она просто запирала ее, когда проводила ночи с португальцами.
— А она когда-нибудь приводила их к себе в спальню?
— Думаю, бывало и такое. Стоило мне подняться к себе в комнату, и меня уже не интересовало, что происходит там, внизу. Я считал, что Мария-Тереза вольна приводить к себе кого захочет и когда захочет.
— Вы ничего не слышали в ночь убийства?
— Во всяком случае, никаких криков. Мне только послышалось, будто где-то скрипнула дверь. Кажется, я тогда подумал, что, должно быть, это вернулась Мария-Тереза или кто-то из них двоих бродит по дому. И снова заснул. Моя комната на третьем этаже. Так что снизу до меня не доносилось почти никаких звуков.
— Теперь вы оставили свой дом?
— Да. Живу в гостинице. Взял номер в доме для приезжих, что неподалеку от вокзала.
— Вы по-прежнему заходите в «Балто»?
— Нет, мне вполне хватает бара гостиницы.
— А почему вы там больше не показываетесь?
— Хочу порвать с прошлым, даже с тем, что в нем было хорошего, даже с Робером Лами.
— Вы думали о том, как будете жить дальше?
— Продам дом. И уеду жить куда-нибудь в другое место.
— А как складывались у Клер Ланн отношения с местными жителями, скажем, владельцами лавок, продавцами, с ними она тоже ладила?
— Да, вполне. Здесь тоже никогда не было никаких осложнений. Я уж говорил вам, через день Клер ходила за покупками. Нет, все было спокойно.
— Она сама решала, что нужно покупать?
— Нет, Мария-Тереза составляла ей список.
— Робер с Альфонсо были вашими лучшими друзьями?
— Вернее сказать, это были люди, которых мы предпочитали всем остальным. Л сама она особенно выделяла Альфонсо.
— Не припоминается ли вам за последние годы ничего такого, что бы пусть отдаленно, но могло служить предвестником этого преступления?
— Да нет, абсолютно ничего, я и сам уже пытался вспомнить. Ничего такого не было.
— Скажите, а вам ни разу не приходило в голову, что она способна совершить то, что совершила?