— Если бы я знала, то не стала бы говорить об этом пятне. Во всяком случае, было еще холодно.
Я знаю, то, что я совершила, даже в голове не укладывается.
— А что, неужели вы раньше никогда не замечали у нее этого родимого пятна?
— Нет, никогда. Я заметила его потому, что она только что по-новому постриглась и прическа оголила ей шею.
— А эта прическа, она изменила и лицо тоже или нет?
— Нет, вот лицо не изменилось.
— Кто такая была Мария-Тереза Буске?
— Это была моя кузина. Глухонемая от рождения. Ей надо было найти какое-нибудь занятие. Работа по дому ей нравилась. Она была такая крепкая, сильная. И всегда всем довольна.
Мне говорили, что раз я женщина, то меня просто посадят в тюрьму до конца жизни. Выходит, все дни, что еще остались впереди, один за другим, мне придется провести в одном и том же месте — так, что ли?
— А как, по-вашему, если вас посадят в тюрьму, это будет справедливо или нет?
— Так ведь как посмотреть… Я бы сказала, скорей справедливо… А с другой стороны, вроде и не совсем справедливо…
— А почему вы считаете, что это не совсем справедливо?
— Да потому что я ведь им все рассказала, все, о чем меня спрашивали, и все равно ничего не изменилось. Теперь я поняла, что, промолчи я, результат был бы тот же самый, меня бы все равно упрятали за решетку.
— Скажите, а вы не считаете, что все это несправедливо в отношении вашего мужа? Я имею в виду, с вашей стороны…
— Да нет, вряд ли… Ведь все лучше, чем смерть. И потом…
— Что же еще?
— Я никогда особенно не любила этого мужчину, Пьера Ланна.
— Почему он пригласил к вам в дом Марию-Терезу Буске?
— Чтобы помогать по хозяйству. И еще потому, что это ему ничего не стоило.
— А разве не для того, чтобы стряпать?
— Когда он пригласил ее, нет, тогда он еще не знал, что она хорошо готовит. Потому что это ему ничего не стоило. Думаю, только позже он начал давать ей деньги.
— Вы все время говорите, будто ничего не утаили от правосудия, но это ведь не совсем так.
— Выходит, вы задаете мне вопросы чтобы выведать, чего я им не сказала?
— Нет. Вы мне верите?
— Хотелось бы. Я ведь почти все им сказала… разве что насчет головы… А когда расскажу и про голову, тогда будет совсем все.
— И когда же это будет?
— Сама не знаю. Во всяком случае, с головой я поступила так, как положено. Мне было ужасно тяжело. Похуже, чем со всем остальным. Даже не знаю, скажу ли я, где голова.
— А почему бы вам не сказать?
— Зачем?
— Закон требует, чтобы признание было полным и чистосердечным. А вовсе не потому, что, лишь обнаружив голову, можно окончательно установить личность убитой.
— Да и того, что уже нашли, должно хватить за глаза. Одни руки чего стоят, их ведь не спутаешь ни с какими другими. Если не верите, можете спросить у моего мужа. И потом, я же во всем призналась…
— Можете не говорить, где она находится, скажите хотя бы, когда вы ее спрятали?
— С головой я возилась в самую последнюю очередь, дело было ночью. Когда уже покончила со всем остальным. Я сделала все как положено. Долго прикидывала, как же мне поступить с головой. И все никак не могла придумать. Тогда поехала в Париж. Вышла у Орлеанских ворот и шла, шла, пока не придумала. Да-да, покуда не нашла решения. И только тогда я наконец успокоилась.
Не понимаю, зачем вам непременно нужна голова, будто мало всего остального.
— Я уже сказал, признание должно быть полным.
— Что-то я не пойму. А мой муж, что он говорил обо мне?
— Ничего плохого, скорее, вполне доброжелательно. Сказал, что с некоторых пор вы сильно переменились. Стали совсем молчаливы. И однажды сказали ему, будто Мария-Тереза похожа на какое-то животное.
— Неправда. Я сказала «на бычка». Со спины, это правда. Вы ошибаетесь, если думаете, будто я убила ее из-за этих слов. Я бы это знала.
— Каким образом?
— Поняла бы в тот момент, когда со мной заговорил об этом следователь.
— Вам когда-нибудь снилось, будто вы — не вы, а кто-то совсем другой?
— Да нет, ни разу. Мне снилось то, что я сделала. Но это было раньше, давным-давно. Я даже сказала об этом мужу. А он ответил, что такое и с ним тоже случается. Вечером, в кафе, я задала тот же вопрос Альфонсо и Роберу. Они сказали, что и им тоже случалось совершать во сне всякие преступления, что видеть во сне убийства — это бывает со всяким.
Это было не единственный раз, когда мне приснилось, будто я ее убиваю…
— А вы говорили на следствии, что были словно во сне, когда убивали Марию-Терезу Буске?
— Нет, никогда я этого не говорила. Мне задавали такой вопрос, а я ответила, что это было намного страшней сна.
— Почему же страшней?
— Потому что это был не сон. Что вы хотите разузнать?
— Хочу понять, почему вы убили Марию-Терезу Буске?
— Зачем вам это?