— Это вы что, по долгу службы?
— Да нет…
— Выходит, вы не каждый день этим занимаетесь? И не для всех без разбору?
— Нет, не для всех.
— В таком случае, послушайте, что я вам скажу. Тут есть две совсем разные вещи. Первая — это когда мне снилось, будто я ее убила. А вторая — это когда я убила ее, и это мне вовсе не снилось.
Вам ведь это хотелось узнать, да?
— Нет, совсем другое.
— Знала бы я, как ответить на ваш вопрос, так бы и ответила. Просто мне никак не удается привести в порядок мысли, чтобы объяснить вам… и следователю тоже… что со мной случилось, как все произошло на самом деле.
— Кто знает, давайте попробуем вместе, а вдруг нам все-таки удастся.
— Кто знает… А если это мне удастся, если все станет ясно, тогда мне что сделают?
— Все будет зависеть от ваших мотивов.
— Я знаю, что чем откровенней говорят преступники, тем чаще их убивают. Интересно, что вы мне на это ответите?
— Что, несмотря на эту опасность, вам все равно хочется докопаться до сути, внести ясность во все, что случилось.
— Пожалуй, так оно и есть.
Должна признаться, что во сне я убивала всякого, с кем мне доводилось вместе жить, даже того полицейского из Кагора, он был моим первым мужчиной, и я никого в жизни не любила так, как любила его. И каждого из них я убивала помногу раз. Так что все равно рано или поздно должен был наступить день, когда мне пришлось бы сделать это на самом деле. Теперь, когда все позади, я знаю, что просто должна была хоть раз совершить это наяву, а не во сне.
— Ваш муж говорил, будто у вас не было никаких причин ненавидеть Марию-Терезу Буске, что она отлично справлялась с работой по дому и главное — отменно стряпала, была чистоплотна, добросовестна, великодушна и заботилась о вас лучше нельзя. Что, насколько ему известно, за все семнадцать лет между вами ни разу не было ни малейших размолвок.
— С ней было трудно поссориться, она ведь была глухонемая.
— А не будь она глухонемой, скажите, вы могли бы в чем-нибудь ее упрекнуть?
— Откуда мне знать?
— Но вы ведь разделяли мнение мужа, не так ли?
— Весь дом был в ее распоряжении. Она делала все, что хотела. Мне и в голову не приходило судить, хорошо это или плохо.
— А потом, когда ее не стало в доме?
— Вот тогда-то я и заметила разницу. Весь дом был в грязи, повсюду пыль.
— Вам что, больше нравится, когда в доме пыль?
— Но ведь лучше, когда чисто, разве нет?
— А вам как больше нравилось?
— Понимаете, чистота занимает много места в доме, даже чересчур много…
— Вы хотите сказать, что чистота занимала место чего-то другого?
— Кто знает, может, и так…
— Чего же именно? Назовите первое слово, какое придет вам на ум.
— Может, времени?
— Выходит, чистота занимала место времени, вы это хотели сказать?
— Пожалуй…
— А вкусная еда?
— Еще больше, чем чистота в доме.
Теперь там все так запущено. Плита совсем холодная. Весь стол в жирных пятнах, а поверх жира пыль, повсюду пыль. Окна такие грязные, что через них уже ничего не увидишь. А едва выглянет солнце — так сразу же все видно: застывший жир и пыль. Теперь там уже не осталось ничего чистого, ни единого стакана. Вся посуда из буфета грязная.
— Вы сказали: теперь — но ведь вас-то уже нет больше в доме…
— Мне ли не знать, во что превратился теперь наш дом.
— Как чердак?
— Не понимаю…
— Я хотел сказать, он стал таким же грязным, как чердак?
— Да нет, почему именно чердак?
— А если бы все продолжалось и дальше, к чему бы это привело?
— Но это ведь и в самом деле продолжается. Все началось, когда я еще была там. Целую неделю никто не мыл посуду.
— И если бы это продолжалось и дальше, во что бы все превратилось?
— Если бы это продолжалось и дальше, то скоро уже вообще ничего бы нельзя было разглядеть. Меж камней бы выросла трава, а потом и ногой-то ступить было бы некуда. Если бы это и дальше продолжалось, то, если хотите знать, это был бы уже не дом, а настоящий свинарник, вот во что бы все превратилось…
— Или чердак?
— Нет-нет. Я же сказала, свинарник. Все это началось с тех самых пор, как меня арестовали.
— А вы ничего не сделали, чтобы предотвратить это бедствие?