Пересечение железнодорожных путей, они то и дело смеются над этим. А у меня ведь и в мыслях-то не было, что такое вообще существует… Была уверена, что им ни за что меня не найти.
Мне и в голову не приходило про этот виадук, просто иду себе к реке, а он оказался на пути.
Вот тут-то я и подумала… никогда… а если еще надежно зарыть где-нибудь голову… никогда, ни за что на свете… что они найдут в поездах, одному Богу известно, да что бы они там ни нашли, уж меня-то им ни за что не найти… никогда. Но, видите, я все-таки ошиблась. В газете напечатали схему пересечения железнодорожных путей: представляете, Виорн оказался в самом центре, крупнейшая узловая станция, и кто бы мог подумать, все поезда проходили через него, даже те, которые шли куда-то далеко-далеко. Выходит, любой железнодорожный состав волей-неволей должен был проходить через Виорн. А вы знали об этом? Оказывается, это самый важный железнодорожный узел во всей Франции… надо же, столько прожить в Виорне и даже не подозревать об этом. Выходит, я просто неудачно выбрала виадук.
Но другие все равно были слишком далеко, чтобы тащиться туда пешком, да еще глубокой ночью. Какой у меня еще был выход?
Так что они все нашли, все учли, все собрали, все до последнего кусочка — кроме головы…
Никогда бы не подумала, что такое возможно.
Вы опять все молчите…
— А теперь вы должны мне сказать, где же вы спрятали голову.
— Значит, вы все к этому вопросу и подбираетесь, потому и задавали мне все остальные, так, что ли?
— Да нет.
— Если это следователь попросил вас задать мне такой вопрос, можете передать ему, что я ничего не ответила.
А вот вы, что бы вы мне ответили, если бы я сказала, что они собираются отправить меня в Версальский сумасшедший дом?
— Я отвечу вам, что так оно и есть. Вот видите, я ответил на ваш вопрос.
— Выходит, я не в своем уме, так, значит? А что бы вы ответили, если бы я спросила вас, сумасшедшая я или нет?
— Ответ все тот же: да.
— Так, значит, вы разговариваете с сумасшедшей?
— Да.
— Но ведь тогда, что бы ни наговорила вам сумасшедшая, это все равно не имеет никакого значения. Зачем же тогда без конца расспрашивать меня, где голова, где голова, раз, что бы я вам ни ответила, это все равно не в счет? Может, я уже вообще не помню, куда ее запрятала, позабыла то место, и все?
— Хватило бы любого намека, пусть даже самого малого. Одного слова. Лес… Железнодорожная насыпь…
— Но зачем вам это?
— Просто из любопытства.
— Выходит, только одно это слово и имеет для вас значение, а все остальные не в счет? И вы надеетесь, что я позволю сорваться этому слову? Чтобы все остальные слова так и остались заживо погребенными… вместе со мной… в этой психушке?
Ну уж нет, этот номер не пройдет, вы должны пробыть со мной вместе долго-долго, послушать, поговорить… вы и другие, прежде чем я наконец произнесу это слово.
Вы слышите меня?
— Да, слышу.
— Есть вещи, которых я вам еще не сказала. Вы не хотите узнать, что это такое?
— Нет, не хочу.
— Тем хуже. А если я расскажу вам, куда девала голову, тогда вы еще останетесь поговорить со мной?
— Нет.
— Вижу, вы расстроены.
— Да, пожалуй.
— А если бы мне удалось объяснить вам, почему я убила эту глухую толстуху, тогда бы вы согласились поговорить со мной еще немножко?
— Да нет, вряд ли.
— Ну давайте попробуем еще, согласны? Я говорила вам, что она по любому поводу всегда звала Пьера? И что между нами никогда не было никаких скандалов, это я вам тоже говорила, ведь так? Никогда, ни малейших ссор… И догадываетесь почему? Да потому, что я всегда боялась, как бы они раньше времени не упекли меня в психушку, вот в чем все дело. А что я такого сказала, что это вас вдруг так сильно расстроило?
Думаете, теперь уже слишком поздно? Время упущено, да? Так всегда бывает, не важно, убил ты кого-нибудь или и мухи не обидел…
Эти детские иллюстрашки, они были такие симпатичные… такие интересные, жалко, что это запрещено законом. Хорошо, что Пьер вовремя предупредил меня об этом.
— И что же он вам сказал?
— Ах, вот вы и проснулись. Он сказал… уже не помню, что именно. Сказал, что это запрещено законом, вот и все.
— Что запрещено законом?
— Воровать у учеников. Нет, не читать. А читать — это уж он сам нам запретил, нам с Марией-Терезой…
А еще иногда я работала гардеробщицей на ужинах муниципальных советников, об этом я вам говорила?
На первом этаже, когда спускаешься с лестницы, три двери, первая — в столовую, вторая — в коридор, а третья — в ее комнату, они были вечно открыты, в ряд, все с одной стороны, давили на одну и ту же стенку, и тогда можно было подумать, будто весь дом накренился в ту сторону, будто она… она сама скатывается на самое дно, прямо под откос, мимо всех дверей, приходилось держаться за перила…
А вот я бы на вашем месте послушала. Выслушайте же меня.