В том же году и также перед Пасхой быль похищен евреями мальчик в Варшаве. К счастью родители мальчика скоро напали на след и нашли его еще живым в доме еврея, но уже запертым в сундук. Еврей, впрочем, по его словам, пошутил только [107]...
В 1833 году евреями была замучена христианская 12-ти летняя девочка в с. Пилтганах Борисовского уезда, Минской губернии [108].
16-го февраля 1840 года было совершено ужасное злодеяние в г. Дамаске [109]. Один Доминиканский священник по имени Томас (Фома), был приглашен в дом “почтенного” и набожного еврея, которого он считал в числе своих друзей, привить оспу ребенку. Но вместо ребенка он нашел в доме 9 человек евреев, которые бросились на него, крепко связали его и оттащили в комнату, отдаленную от улицы. Там они продержали его до вечера. Ночью явился раввин и привел с собою цирульника. Фому повалили на пол, а под голову его поставили большую чашу. Сначала хотел перерезать священнику горло сам набожный хозяин дома, но руки его дрогнули. Дали нож цирюльнику. Начал резать цирюльник, но докончил брат домохозяина. Кровь была собрана в чашу до последней капли. Затем труп мученика евреи перетащили в другую комнату. Платье, снятое с него, сожгли; тело разрезали на части; кости и голову столкли в ступе, вместе с кусками мяса сложили в мешок и бросили в помойную яму. После умерщвления о. Фомы евреи решили покончить и с его слугою Ибрагимом, который мог безпокоить их розысками своего хозяина. Он вошел во двор еврея спросить: где о. Фома? Евреи ему ответили, что о. Фома в доме прививает оспу ребенку: “если хочешь его видеть, подожди здесь”. После этого, заперев засовом ворота двора, евреи, в числе семи человек, бросились на Ибрагима и связали ему назад руки, а полотенцем заткнули рот. Принесли медный таз, на край которого положили голову несчастного. Два еврея резали его шею, а остальные крепко держали его руки и ноги, чтобы он не мог двигаться, пока не истекла из него вся кровь. Сцена эта происходила среди двора и длилась только четверть часа. Труп замученного, изрезанного также в куски, как и труп о. Фомы, вместе с костьми быль брошен в отхожее место. Убийство о. Фомы и его слуги взволновало даже турецкое правительство. Начались розыски. Злодеев выдал берет (шапка) или скуфья о. Фомы, которая незаметно осталась в доме еврея и почти случайно была найдена следователями. Отысканы были и жалкие останки трупов. После долгого запирательства, виновные, наконец, сознались в совершенном ими злодеянии и со всеми подробностями рассказали, кто, что и как делали. Мы умертвили о. Фому, говорили евреи, потому, что кровь его нам была необходима для отправления наших религиозных обрядов, так как ее употребляют для опресноков и раздают верующим. Мы собрали ее Khalabiets (белую бутылку) и послали к хахаму (т. е. раввину), так как обычай, требует, чтобы кровь хранилась у хахама. Из Багдада приходили письма с просьбою на счет крови, и хахам уведомил нас, что он должен был отослать кровь в Багдад. Хахам сказал, и нам всем было известно, что нужно достать крови и для опресноков, и что надо позвать, под какимъ-нибудь предлогом, отца Фому, так как он живет по соседству, убить и добыть его кровь. Интересно показание дамасского раввина. “По нашему обычаю, – сказал он, – опресноки с кровью раздаются не всему народу, а лишь ревностным последователям закона. Накануне праздника опресноков хахам стоит у хлебной печи. Туда ревностные евреи присылают ему муку, из которой он приготовляет хлебы. Он сам месит их, так что никто не знает, что он в них примешивает кровь, и рассылает эти хлебы тем, от кого присылается мука”... На вопрос следователя: “каким образом употребление крови считается у вас позволительным?” раввин ответил: “это – тайна великих хахамов; они знают это дело и способ употребления крови. Что же касается нас, то мы знаем только то, что употребление крови чрезвычайно разнообразно и имеет обширное применение. Кроме того, мы знаем еще, что кровь в опресноках не всегда смешивается с тестом, а иногда ограничиваются тем, что намазывают хлеб только сверху, как будто бы для того чтобы позолотить его”. Злодеи не были подвергнуты наказанию, но не по решению турецкого суда, а по причинам иного рода. Вот что писал султан Мегемет в своем фирмане: “Из представленного нам от лица всех европейцев, исповедующих закон Моисея, их представителями, г.г. Монтефиори и Кремье, прошения мы усматриваем, что они желают освобождения заключенных и обеспечения безопасности евреев, бежавших от суда по делу о.Фомы, монаха, пропавшего из Дамаска, и его слуги Ибрагима. А так как, в виду их многочисленности, неудобно будет отказать их просьбе, то и повелеваем: освободить еврейских узников, и дозволить бежавшим свободный въезд обратно”. Драх, старейший из раввинов, вернее султана указал причину, почему убийцы о. Фомы остались ненаказанными. “Убийцы о. Фомы сознавшиеся в своем преступлении, – сказал он, – были освобождены от преследования законов при посредстве усилий евреев всех государств. Золото играло важнейшую роль в этом деле”. То же утверждает и Лоран, основательно изучивши это дело.
1-го Июня 1860 года, в день Вознесения Христова, крестьянин деревни Чалы, Горийского уезда, Датиха Джапарошвили отправился с женою и двумя сыновьями в гости к своему другу Датику Ломидзе, в соседнее село Гвердисубани, предместье Сурама, где, по случаю храмового праздника, была обычная сельская ярмарка, на которой торговали и приехавшие из Сурама евреи. Когда Джапарошвили с женою и старшим сыном находились в доме Ломидзе, младший сын Алексей, имевший от роду только 21/2 года, оставленный родителями на арбе (телеге), неизвестно куда девался. Только на 5-й день он случайно был найден крестьянином Гогнадзе в лесу, в трех верстах от Гвердисубани, еще живым, но тотчас скончавшимся. В 18-ти шагах от места, где лежало дитя, найдены его штаны, распоротые по шву, и куски ситца и хлопчатой бумаги из его архалука. В ту местность он сам зайти не мог “по причине трудностей, представляемых общими дорогами”. Родители его высказали подозрение на евреев. Всем бросилось в глаза, что в этом году на ярмарке в Гвердисубани, сверх обыквовения, много было евреев из разных мест, но после пропажи мальчика, они в тот же день скрылись, тогда как в прежние годы они оставались там для торговли по три дня. Двадцать человек, под присягою, утверждали, что до 4-го Июня они несколько раз были на том месте, где отыскан потом труп ребенка, но его там не было. Родители и семнадцать человек (последние под присягою) показали, что, осматривая тело ребенка, они видели на нем внутри носа, на груди, коленях и ногах ранки, сделанные как бы булавкою. Уездный врач Мориц и сурамский участковый заседатель Тюбукин вели себя в этом деле странно, и народная молва, быть может, не без основания, утверждала, что оба они были подкуплены евреями. Начальству поведение их также казалось настолько подозрительным, что их скоро и в связи с этим делом лишили мест, по представлению Тифлисской судебной палаты. Получив заявление от Джапарошвили об исчезновении его сына, Тюбукин не принял никаких мер и ничего не сделал и только 8-го Июня т. е., 8 дней спустя после исчезновения мальчика и три дня спустя уже после нахождения его трупа, он ограничился лишь донесением уездному начальнику о происшествии, зная, как сам он пишет, всю важность этого дела, равно как и то, что подозрение пало на евреев; а к производству следствия он приступил только 14 Июня. Врач явился для осмотра трупа 13-го Июня, и, вопреки требованию закона, осмотр произвел без присутствия уездного прокурора и понятых. По причине кавказской жары, пролежавший две недели под открытым небом труп сильно разложился, а потому и неудивительно, что врач мог заметить на нем только “на бедрах его, выше колен, три царапины, происшедшие по-видимому, от оцарапания твердым острым телом”. По заключению врача, ребенок умер от голода. Но скоро свидетельские показания представили иную картину его смерти. Дочь сурамского еврея Давида Джанашвили, Лия, 6-ти лет от роду, рассказывала в школе, в которой она училась, своей воспитательнице, при свидетельницах, что Карельский еврей Абрам днем привез в дом ее отца малолетнего ребенка-мальчика, в красном архалуке, что отец ее был тогда в отлучке, а в доме оставалась одна мать, что Абрам ночевал с ребенком в морани, где навещали его сурамские евреи – Макано (он же и Михаил) Кожияшвили, Ело Пичхадзе и дядя ее Рафаил Хахам, что, наконец, по истечении трех дней, Абрам отвез куда то ребенка, завязав ему платком рот. Это показание девочка подтвердила и на следствии. Вторая дочь сурамского еврея Абрама Магалашвили, Мариама, 10 лет, говорила жене священника Николая Бебеяшвили, Маги что евреи держали мальчика Алексея в доме хахама Давида Джанашвили под корзиною и что отец ее говорил евреям, что за такое дело их расстреляют. Мариама подтвердила это при следствии, добавив, что когда мальчик Алексей был приведен Абрамом в дом Давида Джанашвили, в то время находились там евреи – Исраил и Рафаил Джанашвили, еврейки Ело Пичхадзе и Михаил (Микано) Кожияшвили, что после умерщвления Алексея, как говорил отец ее, из дома Давида что-то раздавали в дома сурамских евреев, и что, по словам отца ее, хахам Давид и брат его Гавриил были дома, когда принесли мальчика. Сурамский еврей Сосия Гигулашвили, 10 лет, рассказывал дворянину Якову Батияшвили, Датико Ломидзе и Георгию Цвериани, что какой-то родственник его пришел к Давиду Джанашвили с сумкою, и когда Сосия дотронулся до нее, то бывший в ней мальчик заплакал. Тот же Сосия Гигулашвили говорил крестьянину Гиголо Какалашвили, что мальчик Алексей находится у Давида Джанашвили. Были и другие свидетели. Так, сурамский нацвал (старшина) Акапов, дворянин Чинчаладзе и три крестьянина показали, что они слышали разговор обвиняемых евреев, доказывающий участие их в похищении и мучении мальчика, именно евреи (Рафаил, Исраил, Гавриил, Ело и Михаил) говорили, что несчастие их в том, что они пустили у мальчика кровь из носа в излишестве; дело это они считают общим для всех евреев. И действительно, как и всегда это было, дело горячо приняли к сердцу евреи всего мира: против него поднялся страшный гвалт и шум в Европе, Азии, Америке. Протестовали газеты, профессора, врачи, юристы, политические деятели, устраивавшие многочисленные митинги. На русское правительство лгали, клеветали; осуждали его за его веру в “средневековые предрассудки”, за его ненависть к “бедным” евреям, которых в России будто бы угнетают, мучат на пытках и т. п. Евреи втянули в это дело и своего могущественного покровителя-единоверца, защитника убийц о. Фомы, английского министра Монтефиори, который писал к кавказскому наместнику князю Воронцову, что он “глубоко убежден в невинности его несчастных единоверцев”, его “злополучных и угнетаемых братьев в Сураме”, а между тем, по сведениям, полученным им от раввинов и представителей еврейской общины в Константинополе, русские судебные власти относятся к ним крайне враждебно и несправедливо: врачей обвиняют в том, что они подкуплены евреями, тогда как сами успели подкупить маленькую еврейскую девочку (это 6-летнюю Лию-то!), чтобы она оклеветала своего отца и его единоверцев, “восемь самых ученых евреев Суража брошены каждый в отдельную темницу и подвергнуты пыткам, что-бы вынудить у них сознание”, “жители вламываются в дома евреев и подвергают их разным истязаниям, так что они не могут более заниматься своими делами, и даже подать в Тифлис жалобу” и т. д. Воронцов отвечал Монтефиори с полным достоинством, приличествующим высокому сановнику, но уверял его в том, что сведения, сообщенные ему константинопольскими раввинами о деле и об отношении властей к обвиняемым ложны: “Никакая пытка не была и не могла быть употреблена относительно обвиняемых. Долг истины обязывает меня торжественно протестовать против этого обвинения. Пытка не только совершенно противна нашим теперешним законам, но была уничтожена еще при Императрице Екатерине, еще прежде, чем она была отменена во Франции Людовиком XVI”, и “никакая власть в России не может думать о пытке при следствии. Наши законы о судопроизводстве полны снисхождения к обвиняемым” и т. д. Между тем в Сенат князь Воронцов писал: “По внимательному рассмотрению всех обстоятельств этого дела, равно как и по всем непреложным сведениям, для меня по оному дошедших, я совершенно убежден в виновности сурамских евреев в похищении мальчика Алексея Джапарошвили и умерщвлении его для исполнения религиозных обрядов христианскою кровью. Убеждение это во мне еще усилилось по двукратному моему пребыванию на водах в окрестности Сурама, где я имел случай удостовериться в несомненности учиненного евреями этого преступления”. Такую же уверенность высказали Сенату Тифлисский военный генерал-губернатор и министр внутренних дел. Дело тянулось три года. Чем же оно кончилось? 18-го Мая 1858 года Сенат постановил: “Подсудимых евреев (7 человек) по похищению ими ребенка Алексея Джапарошвили, для исполнения религиозных обрядов, оставить, согласно (!!) с заключением г. министра внутренних дел, в сильном подозрении, предоставив князю наместнику (право, которое он имел и без Сената) разослать их поодиночке в отдаленнейшие места, по собственному его усмотрению, с учреждением над ними, в местах их жительств, строжайшего полицейского надзора” [110].
Часть 8
Еще не окончилось Суражское дело, как началось Саратовское [111]. В Декабре 1852 года сын саратовского цехового, 10-летний мальчик Феофан Шерстобитов отправился утром в школу и с тех пор домой не возвращался. Не прошло после этого и месяца, как в Саратове пропал другой мальчик, сын крестьянина, 11-летний Михаил Маслов. Розыски остались тщетными. Впрочем, 28 Января 1853 г., товарищ и сверстник Маслова, сын мещанина, Степан Канин сказал сначала своим родным, а потом и саратовскому полициймейсеру Вестману, что в день исчезновения Миши Маслова, после обеда, когда они играли на улице, к ним подошел какой-то неизвестный человек и приглашал их с собою таскать аспидные доски на берегу реки Волги, за что обещал им платить деньги. Оба мальчика пошли было за ним, но дорогою Канин раздумал и вернулся домой, а Миша Маслов пошел и уже больше Канин его не видел. По этому общему указанию, сделанному Каниным, конечно, еще трудно было найти похитителя. Прошло около полутора месяца, 4-го Марта совершенно случайно на реке Волге, недалеко от берега, под кормою лодки, найдено было тело Миши Маслова. Оно было прикрыто рогожею. На шее трупа видно было вдавление и рубцы от наложенного на всю шею шерстяного кушака; на голове две раны, происшедшие, повидимому, одна от удара тупым, а другая – острым орудием; на правом плече была вырезана кругообразная часть кожи величиною в серебряный пятачек; на руках и ногах – синие пятна; кроме того были обнаружены несомненные следы еврейского обрезания. По заключению врача, смерть ребенка последовала от удара тупым орудием по голове, от чего лопнули темянные и височные кости поперечно от одного уха до другого. К этому врач присовокупил, что мальчик быль удавлен кушаком еще при признаках жизни, после удара по голове, и что обрезание крайней плоти и вырезание кожи на плече произведены незадолго до убиения, а синие пятна на руках и ногах произошли или от перевязок или от сильного держания мальчика руками во время обрезания его и вырезки кожи на плече. Явные следы еврейского обрезания на трупе естественно заставили следователя Волохова обратить внимание на проживавших тогда в Саратове евреев. В гарнизонном саратовском батальоне состояло 44 еврея. Их показали Степану Канину, который, увидав рядового, цирюльника Михеля Шлиффермана, сказал как-бы не совсем уверенно: “он ровно тот, кто сманил”. Это показание имело однако, же большое значение потому, что, по заявлению самого Шлиффермана, в Саратове он только один делал обрезание у евреев. На очной ставке Канин сказал Шлифферману: “Ты лицом такой же, как и тот, кто сманивал меня; но тот не картавил, как ты, а как-бы хрипел: верно простудил себе горло, и если бы этого не было, то он говорил бы по-русски чище”. Потом Канину были представлены солдаты-евреи и выкресты, вместе с Шлифферманом, переодетые в дубленые желтого цвета тулупы с поднятыми воротниками и в картузах, как одет был, по словам Канина, похититель. Канин подошел к Шлифферману и, долго всматриваясь в него, сказал: “не узнаю”. При этом Канин объяснил, что хотя Шлифферман и похож на похитителя, но не узнает его только потому, что тот уже сидит в части (тогда Шлифферман, действительно, был уже заарестован). К этому Канин прибавил еще: “У этого, кажется усы длиннее”. Затем когда из предъявленных евреев и выкрестов были скинуты тулупы и картузы, Канин опять указал на Шлиффермана и сказал: “Он, словно, тот, кто сманивал”. Шлифферман, конечно, упорно не сознавался. Евреи же, чтобы сбить следствие с прямого пути и отвлечь внимание следователя от действительных виновников, старались запутать дело ссылкою на магометан, которые также совершают обрезание над детьми... И следователь взялся за татар, теряя попусту время и давая возможность евреям прятать концы...
Когда вскрылась Волга, на Беклемишевом острове, против Саратова, в тальнике, был обнаружен и труп мальчика Феофана Шерстобитова. На трупе были солдатские холщевые подтяжки, сцепленные петля в петлю, два раза обвернутые вокруг шеи и связанные узлом, и шаровары, а близ трупа лежала не принадлежавшая мальчику рубашка взрослого человека и солдатская фуражка. Труп уже сильно разложился: но и на нем найдены были несомненные следы еврейского обрезания, а над мускулом правого виска и в самом мускуле значительный подтек темной крови, в виде краснобагрового пятна в 21/2 дюйма от нанесенного удара; ногти на пальцах ног и рук были обрезаны вплоть до мякоти. Больше ничего нельзя было на трупе рассмотреть: так он разложился. Врачебная управа дала заключение, что мальчик Шерстобитов сначала был ударен по правому виску каким-либо тупым орудием, от чего он мгновенно впал в бесчувствие и уже после был удавлен подтяжками. Солдатские подтяжки и фуражка с следами еврейского обрезания еще более усилили подозрение на евреев – солдат. У последних был произведен обыск. Между прочим у рядового Ицки Берлинского был найден лоскут синей клетчатой сарпинки, в аршин длины и пол аршина ширины. Отец Шерстобитова заявил, что пропавший сын его был в рубашке, сшитой именно из такой материи; это заявление было подтверждено под присягою соседями Шерстобитова – мужем и женою Быковыми и братом Шерстобитова Зиновием. Но улика эта не могла иметь решающего значения, так как Берлинский объяснил, что лоскут этот остался от изношенной рубашки, сшитой ему пять лет тому назад женою рядового Фрейдою Фогельфельд. Фрейда подтвердила это заявление, присовокупив, что у нее остался лоскут той же сарпинки, вшитый ею в большое одеяло. В одеяле, действительно, оказалось два лоскутка из одинаковой сарпинки, как и на рубашке Шеретобитова, только совершенно новые... Других улик не было. Оставалось сдать дело в архив или считать его в числе нерешенных на всегда. Но Император Николай Павлович пожелала, чтобы виновные были найдены. В Саратов быль прислан из Петербурга в качестве следователя молодой чиновник Дурново. И правда вскоре открылась необъяснимо для человеческих соображений.
В Мае месяце, по не дознанным побуждениям, к следователю явился рядовой, из поляков, Антон Богданов, пожелавший “открыть еврейское дело”, и не только называет всех виновников, но раскрывает и все подробности совершенных злодеяний. Твердо установившееся показание его состояло в следующем. Летом 1852 года, вскоре после своего поступления в саратовский гарнизонный батальон, он познакомился с выкрестом из евреев Федором Юрловым, ходившим тогда по городу с шарманкой. Еще на родине, в Витебской губернии, находясь в частных сношениях с евреями и понимая их язык, он сошелся и подружился и в Саратове с товарищами-евреями по батальону, в особенности с рядовым портным Ицкою Берлинским, который приходил к нему в роту и к которому он ходил в швальню. Между прочим, Богданов вошел к евреям в доверие еще и потому, что таскал к ним в моленную краденные дрова, за что получал деньги от жившего при моленной сторожа, рядового Бермана. С наступлением зимы Юрлов познакомил его с отцом своим могилевским мещанином Янкелем Юшкевичером, к которому ходили многие батальонные солдаты-евреи. Угощая Богданова, Янкель говорил ему: “приходи к нам при всякой нужде”. После Николина дня Юрлов и Берлинский, придя однажды к нему, когда он стоял в карауле при рабочем доме, приглашали его вечером в моленную, сказав: “ты нам будешь нужен” Придя вечером туда и нашедши ворота запертыми, Богданов перелез через забор. На дворе увидел он людей, бегавших взад и вперед. Вскоре несколько человек, в том числе Берлинскй, Шлифферман, Зайдман и Юрлов, вышли с фонарем к моленной и положили что-то в сани, стоявшие недалеко от ворот. Сани, из которых Богданов услышал жалобный человеческий визг, выехали из ворот в сопровождении двух или трех евреев. Когда после этого он подошел к оставшимся на дворе евреям, то Берлинский уговаривал его идти за санями на квартиру к Янкелю Юшкевичеру. Дней за десять до праздника Рождества Христова, когда Богданов быль опять в карауле при рабочем доме, Юрлов, придя к нему пред сумерками, позвал его в кабак, а потом просил придти к нему на квартиру. Часу в 11-м ночи, отправясь с Юрловым из караула, он пришел с ним к Янкелю Юшкевичеру, у которого были уже евреи – рядовые: Фогельфельд, Зайдман и двое ему неизвестных, один – в халате, с бритою бородою и в высокой грузинской шапке, а другой – с рыжею бородою и в чапане. В передней Юрлов подчивал его водкой, в то время, как евреи, бывшие в комнате, то выходили по-одиночке на двор, то возвращались назад. Когда уже от выпитой водки стало клонить его к сну, Юрлов повел его в подвал под домом С.-Петербургской гостинницы, во дворе которой квартировал Янкель. В подвале находились уже Янкель, Берлинский и Зайдман, на полу стояли горевшие две стеариновые свечи. От входа налево, ближе к стене, лежал на полу мальчик в ситцевой рубашке. Юрлов принес откуда-то деревянную скамейку и поставил ее вдоль стены, налево от входа, близ свечей. На скамейку положили мальчика, который стал вертеться и мычать. Янкель, вынув из какого-то красного футляра инструмент, сел на мальчика верхом и совершил над ним обрезание. После того мальчика повернули навзничь и сделали ему раны на спине или шее (этого Богданов с испуга не разглядел). Из ран текла кровь, которую евреи собирали в медный таз, принесенный заблаговременно. Когда Янкель делал обрезание мальчику, то порезал себе какой-то палец на левой руке и, не найдя чем-бы его завернуть, оторвал лоскут от полы рубашки Юрлова. Когда начали резать мальчика, Богданов хотел было уйти из подвала и, упав на колени пред Юрловым, просил выпустить его, но Юрлов назвал его трусом и угрозами принудил остаться. Что еще происходило при нем в подвале, он совершенно не помнит; но в последствии он узнал, что мальчику нанесен был удар по левому виску, но чем именно и кем, – не знает. Очнувшись после испуга, он посмотрел на мальчика и увидел, что он уже умер и не шевелился. После этого из подвала все пошли в квартиру Янкеля, где его опять поили водкой. В это время евреи просили его снести тогда же труп мальчика куда нибудь подальше; но будучи очень пьяным и не помня себя от испуга, он тогда сделать этого не согласился, пообещав придти для этого в другой раз, – и, дейcтвительно, чрез несколько дней, отлучаясь, как и прежде, самовольно из караула, он пришел к Янкелю, у которого нашел Юрлова, Берлинского и Зайдмана. Тотчас все они пошли в подвал, связали труп по ногам и за шею подтяжками; в таком виде евреи положили труп мальчика Богданову на плечи и велели нести. Поднимаясь из подвала по лестнице, Богданов споткнулся и полетел на землю вместе с трупом. Тогда труп взяли сами евреи и отнесли на стоявшие на дворе сани. В сани село четверо – Юрлов, Берлинский, Зайдма и Богданов, а лошадью правил мещанин Дьячков. Проехав Казанский мост, они остановились у берега Волги. Богданов слез с саней, и Юрлов положил ему на плечи труп. Спускаясь с крутого берега, Богданов опять полетел вниз с трупом и начал кричать. Поспешивший на крик Юрлов стал помогать Богданову разрывать ногами снег, чтобы прикрыть труп. Но так как, по причине сильного мороза, для них оказалось непосильным это сделать, а проруби вблизи не было, то по льду они отправились на остров и там положили труп. Здесь Богданов потерял свою фуражку и возвратился к Янкелю с открытою головою. Янкель заплатил ему за его труд 8 р. с.
Показание Богданова, вполне согласное с обстоятельствами дела, подтверждено было многими свидетелями даже в частностях.
Относительно истязания другого мальчика – Маслова – дал показание отставной губернский секретарь Иван Иванов Крюгер. Оставшись без должности, он терпел крайнюю нужду. Этим воспользовались саратовские евреи. Чрез 3айдмана они предложили ему “принять еврейскую веру”, при чем обещались платить ему на его содержание ежемесячно по 25 руб. Крюгер согласился и с тех пор стал посещать еврейскую молельню. Так как он знал древне-еврейский язык, то евреи готовили его даже в раввины. 7-го Мая 1863 года он подал надворному советнику Дурново заявление о том, что 19-го Февраля того же года цирюльник, рядовой, Мигель Шлифферман привел в еврейскую моленную мальчика, лет 13-ти или 14-ти, над которым сделал обрезание в присутствии Зайдмана, сторожа моленной Бермана, Фогельфельда и Янкеля Юшкевичера и что после того мальчик, оставленный на несколько дней под надзором сторожа, был убит и отвезен Берманом и Шлифферманом на Волгу. Янкель, убеждая Крюгера в том, что еврейская вера есть единственно истинная, после обрезания мальчика и собрания крови из раны, сделанной у мальчика ниже правого плеча, говорил, что “мальчик через кровоистечение представил собою жертву искупления. Выпущенная кровь этого мальчика, как кровь жертвы, принесенной Богу, святая и употребляется в праздники. Женщины могут пользоваться ею во время родов, слабые зрением – мажут ею глаза, и она помогает не только в этих случаях, но и от всех других болезней”. На следствии Крюгер рассказал со всеми подробностями, как евреи истязали несчастного мальчика, – и его показание было подтверждено другими свидетелями, а также осмотрами трупа и квартиры Янкеля.
Интересно показание крестьянина Пензенской губернии Авксентия Локоткова. Еще при самом начале следствия он явился в полицию и заявил, что мальчика Маслова убил он; но на формальном следствии отрекся от этого показания, заявив, что он говорил на себя “спьяну”. Следователь однако же задержал его и чрез некоторое время привлек снова к допросу. Тогда Локотков показал следующее. С Юрловым, Шлифферманом и Юшкевичером он познакомился еще в 1851 году, когда был сидельцем в кабаке на Театральной площади. Высланный за просрочку паспорта на родину, он в 1863 году снова прибыл в Саратов за неделю или дня за три до масляницы и жил на квартире в доме Филатова. Во вторник, на первой неделе великогo поста, часов в 9 утра, он пошел на Волгу погулять, и для естественной надобности влез чрез окошко в старый пустой каменный лабаз, находящийся на Московском взвозе. В лабазе он увидел мертвого мальчика, лежавшего на спине, по левую сторону от входа; подойдя к нему, он заметил, что мальчик был одет в красную изорванную рубашку и в сапоги с бураками; на шее у него был затянут пестрый шерстяной кушак и на трупе были штаны. (Представленные на суде кушак и рубаху он признал за виденные на трупе). Открытое лицо мальчика было окровавлено и руки обнажены выше кисти. В тот же день Локотков был в кабаке на Московском взвозе. Выходя из кабака, он увидел цирюльника Михеля, вылезавшего из окна того же лабаза, одетым в партикулярное платье, но не показал вида, что заметил его. Между тем Михель, догнав его, пригласил с собою в гостинницу Столбова, куда вскоре пришел и Юрлов. Когда здесь все они сидели и пили водку, пришел старик Янкель; отворив дверь, он взглянул на них и ушел, не сказав ни с кем ни слова. Угостив Локоткова, уже вечером Шлифферман и Юрлов уговорили его за 15 руб. вытащить из лабаза тело мальчика на Волгу. Шлифферман остался в гостинице, а Юрлов и Локотков пошли в лабаз. Указав Локоткову место, где лежал мальчик, Юрлов вылез из лабаза, сказав Локоткову, чтобы он передал ему труп. Тогда он взял труп поперек и подал его Юрлову в отверстие головою вперед. Юрлов принял труп от него. Тогда вылез из лабаза и он. Юрлов взял труп за голову, а он – за ноги, и вдвоем понесли его прямо на Волгу, против Шапошникова взвоза, и там положили его под досчаник. На другой день, встретясь с Шлифферманом и Юрловым в гостинице, Локотков просил Юрлова дать ему обещанные деньги, но Юрлов сказал ему: “погоди, еще подойдет случай, тогда заодно и отдам”. Затем, угощая Локоткова в среду (4-го Марта), когда уже найдено было на Волге тело мальчика Маслова, Шлифферман и Юрлов уговаривали его принять на себя убийство этого мальчика, за что обещали ему 100 р. с., причем сказали, что убийство мальчика – их дело и что хотя не может быть доказано, но в городе уже носится слух, что подозрение падает на евреев. Не имея ни квартиры, ни денег, ни одежды, Локотков согласился на их предложение, явился в 1-ю полицейскую часть и объявил квартальному Долгову, что мальчика Маслова убил он.
Во время производства следствия была отобрана у евреев интересная книга “Чин устного предания о Пасхе”. Между прочим, в этой книге находится гравюра, изображающая обнаженного человека, но с венцом на голове; он стоит в купели и указывает протянутой рукой на кровь, текущую из закалываемого пред ним младенца. Ссылаясь на то, что на голове этого человека – корона, евреи объясняли следователям, что на гравюре нарисован фараон, купающийся для излечения своей болезни в крови израильских детей. Но не нужно забывать, что у евреев “князьями” и “царями” называются все еврейские богачи и авторитетные хахамы. По Библии (Быт. 23, 6) уже Авраам именуется “князем Божиим”; в притчах Спасителя богачи называются “царями”. – Ради краткости, не приводим множества свидетельских показаний, освещающих детальные части совершенного в Саратове злодеяния.
Когда следственное дело было закончено, его отправили в сенат, и сенат постановил: Богданова и Локоткова, по лишении всех прав состояния, сослать в каторжные работы в крепостях, первого на 10 лет, а второго – на 5 лет; губернского секретаря Ивана Крюгера разжаловать в рядовые до выслуги, евреев же – Янкеля Юшкевичера, Михеля Шлиффермана, Ицку Берлинского, Эздру 3айдмана и Феодора Юрлова – оставить в подозрении, при чем Зайдмана – даже не за участие в убийстве несчастных мальчиков, а “по взиманию лихвенных процентов при отдаче под залог денег”... К счастью, по силе Высочайше утвержденного положения комитета министров, дело это, по рассмотрении в Правительствующем Сенате, было внесено в Государственный Совет, который посмотрел иначе на него и вынес такое постановление: 1) Янкеля Юшкевичера, Михеля Шлиффермана и Федора Юрлова, лишив всех прав состояния, сослать в каторжные работы в рудниках: первого и второго – на 20 лет, а третьего – на 18 лет; 2) Богданова, Локоткова и Крюгера повергнуть Монаршему милосердию, не благоугодно ли будет Его Императорскому Величеству, во внимание к чистосердечному сих подсудимых сознанию, чрез что обнаружены главные преступники в настоящем деле, Высочайше повелеть: Богданова отослать для исправления в поведении в арестантские роты инженерного ведомства на два года. Локоткова заключить на то же время в рабочем доме, а Крюгера, не лишая прав и преимуществ, службою приобретенных, отослать на жительство в одну из отдаленных губерний. по усмотрению министра внутренних дел, подчинив его там строгому полицейскому надзору; 3) Ицку Берлинского, Эздру Зайдмана и Янкеля Бермана оставить в подозрении и отослать для водворения в места Сибири не столь отдаленные. Мнение Государственного Совета было утверждено Государем Императором.
25-го Января 1861 года без вести пропала девочка 4-х лет от роду, дочь крестьянина Антона Гелажиса, в деревне Дерванишках, Шавельского уезда, Ковенской губернии. Так как в тот день через деревню Дерванишки проезжали евреи Зундел Липс и Сруль Блох, то естественно, что подозрение прежде всего пало на них. Впрочем, полицейское дознание и произведенные два обыска ничего не выяснили. Ни похитители, ни похищенная девочка не были найдены. Только спустя месяц, именно 3-го Марта, когда начал таять снег, случайно был обнаружен в снегу труп девочки. Повреждения оказались на голове и шее ребенка. Врач, осматривавший труп, дал заключение, что смерть девочки последовала от причиненных ей при жизни истязаний. Местный еврей Липман Ицикзон сделал самое категорическое заявление, что девочка была похищена, замучена и умерщвлена евреями Липсом и Блохом при чем он показал, что в Шавлянской корчме Блох при свидетелях продал кровь ее датновскому сборщику-еврею Хану, что местный раввин даже в моленной говорил открыто, при всех присутствовавших, что труп ребенка был спрятан в его доме; наконец, он уверял, что и он сам неоднократно видел у евреев этот труп. Ковенским губернатором была назначена по этому делу следственная комиссия, состоявшая из трех лиц: судебного следователя Яхимовича, чиновника губернского правления Войцеховского и жандармского капитана Крайского. Евреи остались недовольны действиями этой комиссии и подали жалобу губернатору. Тогда был командирован еще адъютант капитан Толстой, но евреи не были удовлетворены и этим назначением, и потребовали, чтобы в состав следственной комиссии, в качестве депутата с их стороны, вошел “ученый” раввин – Леванд. В ход били пущены евреями всевозможные ухищрения и интрига, чтобы затормозить дело и скрыть следы преступления. Евреи добились даже того, что был отвергнуть акт медицинского осмотра на том только основании, что он был составлен не коронным, а частным врачем. Они радовались этой победе уже потому, что ко времени производства следствия труп девочки совершенно разложился и никакого медицинского осмотра сделать было нельзя. Впрочем, еврей Ицикзон не только подтвердил свое первоначальное показание, но и дополнил его многими частностями. Он сообщил, что Блох и Липс, похитив девочку, тогда же заехали к его отцу. Девочка лежала в санях, покрытая сеном; глаза ее были открыты, но она почему то не кричала. На его вопрос: “куда вы везете это дитя?” евреи отвечали: “к родным”. Вскоре после этого Ицикзон был в Шидове у раввина. Раввин послал его на чердак принести дров. С ним отправился и бывший у раввина еврей Гецель Тодресович Левинзон, который показал ему там ребенка. Когда Ицикзон спросил: “откуда это дитя”, Левинзон ответил ему: “это то дитя, которое евреи украли в Дерванишках”. Любопытный Ицикзон завел речь о ребенке и с самим раввином. Расспросы его смутили раввина, и раввин, не отпуская его домой, продержал у себя “под арестом” целых три дня: среду, четверг и пятницу. В субботу Ицикзон пошел в синагогу. Раввин был очень расстроен, не позволил даже вынимать из кивота десяти заповедей и кричал на бывших в синагоге евреев: “отчего вы не убираете дитяти?” Евреи отвечали: “нужно постараться найти для него место”. В другую субботу отец послал Ицикзона к Сролю Блоху за водкой. Блох повел его в амбар; там в углу лежало дитя. “Я бы его не заметил, – говорил Ицикзон следователям,– потому что было уже темно; но, наступив ему на палец, я увидел его лежащим на полу и покрытым соломою”. Когда он спросил Блоха: “дитя у тебя лежит?” Блох отвечал: “Сш.. сш... это не твое дело”. Возвратившись домой, Ицикзон разсказал отцу о виденном и слышанном. Отец сказал ему на это: “молчи; пусть говорят другие”. Вскоре к Ицикзону пришел Файвел Лигунский и сказал ему: “Раввин тебя уже больше не боится: дитяти уже нет у него, – Шлейме Хохум Лигунский выбросил дитя, получив за то 30 копеек”. По совету какого-то дворянина, Ицикзон хотел донести обо всем изложенном начальству, но отец строго запретил ему делать это. Бывши в корчме у Блоха, Ицикзон застал там сборщика Мане Банера и Айзика. Сам Сроль Блох держал в руках красную бутылку; но, увидев Ицикзона, он спрятал ее под подушки; мальчик Шлема Айзикович Лонсин объяснил однако же Ицикзону, что Сроль Блох продал Датновскому сборщику крови на 10 рублей. Раввин очень боялся погрома со стороны населения, которое сильно возбуждено было похищением девочки, и решил ехать в Шавли, “чтобы попросить у полковника (т. е. у исправника) солдат для того, чтобы не было разбоя”. Услышав это от него, Ицикзон сказал ему: “у тебя же на чердаке было дитя, а теперь ты едешь в Шавли просить у полковника солдат”. Раввин рассердился, пошел к отцу Ицикзона и сказал: “убей твоего сына, потому что он – доносчик”. И отец отчасти исполнил приказание раввина. “Он держал меня за волосы, – рассказывал Ицикзон следователям, – а Сроль Блох бил меня шестом так,что я был избит, как яблоко, – и обещали меня убить”. После этого он уже отправился к комисару и рассказал ему все, что было ему известно о похищении и умерщвлении несчастной девочки. По требованию следователей, Ицикзон собственноручно написал все свое показание и удостоверил его собственною подписью. На вопрос следователей: “употребляют ли вообще евреи кровь при своих религиозных обрядах?” Ицикзон дал следующий, также собственноручно написанный, ответ: “В заключение истинного моего показания и с полным убеждением удостоверяю, что евреи употребляют христианскую кровь по существующему издревле обычаю, в чем имеют книги, как о крови, так и о проклятии христиан; есть таковые и у Шавлянских евреев. Я сам читал у школьника Шмуйла Лейбовича странную книгу под заглавием “Хумес”, изданную назад тому 600 лет. Тоже могу указать и прочие противозаконные книги в злобной закоснелости, если таковых не успели скрыть”. В частности, по заявлению Ицикзона, евреи оправдывают свой бесчеловечный обычай ссылкою на Исход гл. 17, ст. 16; Исход гл. 12, ст. 23 – 28; Исход гл. 17 в комментарии Раши от 13 – 17; “Ценаурена” лист 65, “Гагада” – рассказ о выходе евреев из Египта, первый пасаж, “Галаха”, “Слиход” на 3-й день пасаж, “Мелахе-рахшим”, Исход гл. 12–25, “Иисус Навин”, гл. 8, ст. 27–28, “Исаи” гл. 13, ст. 23 – 25. Указанные книги Ицикзон представил и в следственную комиссию, прибавив, что евреи относят к христианам все, что в Библии говорится об амаликитянах, аморреях, аммонитянах и вообще идолопоклонниках. В особенности же раввины оправдывают употребление христианской крови в день пасхи перетолкованием слов Библии (Исх. 12, 22. 24. 26. 27): “Возьмите пучек иссопа и обмочите в кровь, которая в сосуде, и помажьте перекладину и оба косяка дверей кровью, которая в сосуде... Храните сие, как закон для себя и для сынов своих на веки... И когда скажут вам дети ваши: что это за служение? скажите им: это – пасхальная жертва Господу”... Показание Ицикзона было убийственно для евреев, и они употребили с своей стороны все, чтобы уничтожить его значение. Что же они сделали и чего они достигли? Во всей России они назначили своим единоверцам пост, совершали особые богослужения, прекратили на три дня даже свою торговлю, вызвали со всех сторон протесты, добились арестования Ицикзона, произвели по всем синагогам на это дело денежный сбор.. Ицикзон явился в следственную комиссию и отказался от своего, им собственноручно написанного, показания, заявив, что он ничего не знает и ничего не видел. Немного времени спустя после этого, его нашли мертвым со вбитым в голову гвоздем... Впрочем, смерть его уже никого не интересовала. Евреи исполнили свою угрозу [112]...
Часть 9
4-го Апреля 1878 года, за день до еврейской пасхи, в селении Перевисах Шаропанского уезда, в 15-ти верстах от местечка Сачхеры, около трех часов пополудни, без вести пропала малолетняя девочка, дочь крестьянина Сарра Модебадзе. После обеда, вместе с старшею своею сестрою Майей, она ушла из дома родителей в дом соседа, крестьянина Павла Цхададзе, чтобы присутствовать при выжигании белил. Выжигание белил происходило не далеко от дома Павла Цхададзе в лесу, до такой степени мелком и редком, что с места выжигания белил можно было видеть не только так называемую Садзалиховскую дорогу, проходившую в 66 саженях от этого места, но и каждого человека, как проходившего, так и проезжавшего по ней. Дорога эта вела чрез селение Перевисы в местечко Сачхеры. В три часа пополудни, в то время, когда Майя Модебадзе и Елисавета Цхададзе стали в лесу собирать валежник для поддержания огня, малютка Сарра ушла от места выжигания белил и направилась по дороге к своему дому. Возвратившись из лесу и не видя своей сестры, а между тем как бы предчувствуя нечто недоброе, Майя тотчас же отправилась домой. Но, к ужасу своему, она не нашла ее и дома. Тогда вся семья Модебадзе и соседи Павел и Дата Цхададзе и Иван Капанадзе отправились искать Сарру как по дороге, так и в стороне от нее, при чем два раза прошли без успеха в поисках путь, по которому Сарра должна была возвратиться домой. Такие поиски продолжались до наступления темноты. На следующий день, 5-го Апреля, об исчезновении своей дочери Иосиф Модебадзе заявил Перевисскому старшине. Старшина снарядил для розыска Сарры 80 человек крестьян. Они осмотрели каждый кустик, каждое ущелье, каждую тропинку. Искали они до полуночи, но не напали даже и на след пропавшей девочки. С раннего утра поиски продолжались и на следующий день. Убитый горем отец после этого заявил становому приставу об исчезновении своей дочери, причем высказал предположение, что девочка могла быть только похищена, так как заблудиться она не могла, потому что ей нередко приходилось одной ходить из дому к Павлу Цхададзе и дорога ей была хорошо известна, и что похитить ее могли только Сачхерские евреи, которые, по свидетельству многих очевидцев, проезжали по Садзаглихевской дороге мимо того места, где Цходадзе выжигали белила, и при том в тот самый момент, когда Сарра вышла на дорогу. Когда Модебадзе возвратился из Сачхер, где жил становой пристав, домой, любимая дочь его Сарра была уже найдена, но только... мертвой и зверски замученной. 6-го Апреля, днем, подростки-пастухи совершенно неожиданно наткнулись у каменной ограды двора местного старшины на труп девочки и в испуге закричали. Услышав их крик, работавший в лесу крестьянин Соломон Добраидзе отправился к ним и, к крайнему удивлению своему, увидел, что труп находился на том месте, мимо которого накануне вечером он проходил, розыскивая именно Сарру, и ничего не видел. Осматривая труп он заметил, что на руках между пальцами была вырезана мякоть. Мать несчастной девочки, осмотрев труп своей дочери, увидела на обеих руках значительные порезы; полюбопытствовала поднять ножку ребенка и под коленками усмотрела очень глубокие порезы. Платье и рубаха на девочке были те же, в которых она ушла из дому; они были совершенно сухи, только на трупе они оказались разорванными пополам. Кроме матери, еще 9 свидетелей показали, что на пальцах обеих рук девочки было вырезано мясо и под коленками обеих ног были “порядочные” (глубокие) порезанные раны, так что снаружи видны были даже жилы. По показанию 11-ти свидетелей, на трупе была рубаха и платье сухие, чистые, без всяких следов крови, грязи или песку. В разрез с этими показаниями на суде пошел только школьный учитель Филимон Микадзе, утверждавший, что труп Сарры в момент его нахождения, был обнаженный, а на руках и ногах были следы песку, тогда как на предварительном следствии он утверждал противное, именно, что ни на трупе, ни на платье следов песку или наносной земли не было. На вопрос прокурора: “чем свидетель может объяснить противоречие в своих показаниях?” Микадзе отвечал, что на предварительном следствии он допрашивался без присяги, а потому и счел возможным дать показание заведомо ложное с целью отвлечь подозрение от бедных (!!) евреев, на суде же показывает одну только правду (?), так как принимал присягу.
Уездный врач Берно для осмотра трупа явился 27-го Апреля. т. е. три недели (кавказской жары) спустя после его нахождения. Акт осмотра он составил не на месте самого осмотра трупа, как требует закон, а у себя на квартире спустя три дня после осмотра, по одной своей памяти. Он нашел, что на обеих руках, между большим и указательным пальцами заметна значительная потеря мягких частей, величиной около трех дюймов. На правой руке рана доходила до обнажения сухожилия большого пальца. Раны эти имели вид рвано-укушенных, с неровными, ушибленными бескровными краями, как будто нанесенных каким нибудь рвущим орудием. По мнению врача, эти раны причинены после смерти и произошли от нападения на труп мелких зверей и хищных птиц. По исследовании внутренностей, врач нашел: а) “переполнение кровью мозга, б) нахождение в гортани избитой беловатой жидкости, в) налитие слизистой оболочки гортани, г) вздутость легких, из которых при разрезах выступало обильное количество темной пенистой крови, д) переполнение правой и пустоту левой половины сердца и е) обильное количество мутноватой воды в желудке”. Поэтому врач дал заключение, что смерть Сарры Модебадзе произошла от несчастного случая утопления во время проливного дождя. Но так как в день исчезновения Сарры никакого дождя не было и платье на трупе было совершенно сухое, то следователь не нашел заключение врача соответствующим действительности. 16-го Мая произведено было переосвидетельствование трупа губернским врачом Голубинским, при чем оказалось, “на тыльной стороне левой руки, на месте первого сустава указательного пальца, кругловатое отверстие величиною в гривенник; сухожилия и мышцы были целы; на правой руке, с тыльной же стороны был виден недостаток кожи, между большим и указательным пальцами, без повреждения мышц и сухожилий”. По гнилости трупа, врач отказался дать заключение о времени нанесения этих ран и о причине смерти. Но, основываясь на данных первого свидетельства и вскрытии трупа, он нашел, что признаки утопления в нем недостаточны и что смерть Сарры Модебадзе, по его мнению, произошла от задушения. Общее присутствие управления медицинскою частью гражданского ведомства на Кавказе и в Закавказском крае, по недостаточности данных вскрытия трупа, не могло определить, произошла ли смерть Сарры от задушения, или утопления, но признало несомненным, что причиною ее было воспрепятствование доступа воздуха к легким.
Между тем обстоятельствами дела и свидетельскими показаниями было установлено, что девочка Сарра Модебадзе 4-го апреля, за день до еврейской пасхи, была похищена евреями, проезжавшими по Садзаглихевской дороге, – Исхаком Яковом и Мовшею Абрамовыми Цвениашвили, Шамуэлем Ароновым и его сыном Бичиею, Исхаком Мордаховым и его сыном Мордахом Хундиашвили, при чем они, желая скрыть Сарру от глаз посторонних, насильно посадили ее в переметную сумку, прикрыв ее вещами, и несмотря на сопротивление и крики девочки, увезли ее за 15 верст в местечко Сачхеры, откуда труп этой девочки, с признаками задушения, был вывезен и подброшен к селению Дорбандзе в двух с половиною верстах от селения Перевисы. Как ни интересны в частностях показания отдельных свидетелей, но пределы нашего рассуждения не дозволяют нам привести их здесь полностью.
Процесс этот, как и предшествующие, поднял на ноги все еврейство. Запротестовали какие-то западно-европейские профессора; зашумели лже-либеральные газеты. Во всем мире евреи установили пост и общественные моления. Русское правительство и суд были заброшены грязью и незаслуженными упреками “за веру в средневековые предрассудки” и религиозную нетерпимость; на защиту подсудимых наехало множество знаменитых адвокатов еврейских с Александровым и Куперником во главе и с Кикадзе и Лолуа в хвосте. Корреспонденты из евреев дурачили публику извращенными и самоизмышленными отчетами о судебном разбирательстве... Картина знакомая и неизменно повторяющаяся при каждом случае обвинения евреев в умерщвлении христианских детей!.. Время было тогда либерально-нигилистическое; атмосфера была насыщена идеями беспочвенного космополитизма... И обвиняемые были оправданы...
В 1882 году, в Венгрии, в небольшом городке Тисса-Эсларе, раннею весною, без вести пропала 14-летняя девочка-христианка Эсфирь Сольмосси. Только 18-го Июня из реки Тиссы, возле местечка Дада, случайно был вытащен сильно разложившийся труп девочки. – Медицинским освидетельствованием было установлено однако же совершенно точно, что тело было покрыто целым рядом уколов и порезов, указывавших на то, что девочка была умерщвлена обдуманно и планомерно и что она уже не была живою, когда была брошена в реку. Подозрение пало на евреев. Вся Венгрия была охвачена негодованием. Евреи, по обычаю, подняли гвалт на всю Европу: шумные собрания с выражением протестов были устраиваемы – в Вене, Праге, Берлине, Париже и Лондоне. Между тем когда началось следствие, 11-летний пасынок ритуального еврейского резника Мориц Шарф показал, что он видел, как ночью его отчим Соломон Шварц, с тремя другими евреями, многочисленными ударами ножа убил Эсфирь Сольмосси, кровь которой была затем собрана в несколько сосудов. Убийство было совершено в уединенном сарае, и Мориц видел чрез щель всю ужасную картину его совершения. Соучастниками в злодеяни были: Авраам Буксбаум, Леопольд Браун и Эммануил Таубе. Известный хирург Севастьянн Ковач дал заключение, что особенность ран и способ их нанесения являются достаточным доказательством ритуальности убийства. Когда начался суд, виновность подсудимых была вне всякого сомнения. Вдруг совершенно неожиданно председатель суда и прокурор были вызваны в Будапешт к министру-президенту Тиссе и министру юстиции. По возвращении из Будапешта, прокурор Зейферт заявил в суде, что он отказывается от дальнейшего обвинения подсудимых, и просит суд освободить их. Впоследствии граф Андраша объяснил, что венгерское правительство нисколько не сомневалось в виновности евреев, совершивших ритуальное убийство христианской девочки, но еврейские банкиры принудили его прекратить дело [113].
В 1809 году в Венгрии снова была обескровлена и умерщвлена христианская девушка. Главный виновник этого злодеяния еврей Гильснер дважды был осужден на смертную казнь. На этот раз уже ничего не могли поделать и еврейские деньги.
2-го Марта 1900 года евреи чуть было не зарезали христианской девицы, крестьянки Винценты Грудзинской в Вильне, в доме реформатского синода, на Татарской улице. Около 2 часов ночи один еврей схватил ее за голову, а другой ножом или бритвой ударил ее по горлу и по левой руке, вследствие чего на левой стороне шеи у нее образовалась поперечная рана длиною в вершок, а глубиною до самого хряща шеи, другая рана таких же размеров – на плече. Раздавшийся в это мгновение на улице громкий крик привел евреев в сильное замешательство, воспользовавшись которым девушка вырвалась из рук убийц и выбежала на улицу, чем только и спасла себя от смерти. На вопрос: “какими побуждениями было вызвано это злодеяние?” Грудзинская ответила, что не знает, но для нас эти побуждения станут ясными, если мы примем во внимание, что злодеяние было совершено 2-го Марта 1900 года, т. е., за два дня до еврейской пасхи и в самый день еврейского праздника Пурим. Следствие по этому делу было ведено без надлежащей энергии. Хотя, по словам девушки, в совершении злодеяния участвовали два еврея, но она могла назвать только одного – парикмахера Блондеса. Поэтому и суду был предан только один Блондес; другой злодей остался неразысканным (!). Суд происходил при открытых дверях в Декабре 1900 года. Присяжные заседатели признали Блондеса виновным в нанесении Грудзинской двух ран острым режущим орудием, но без намерения лишить ее жизни (!). Суд нашел, что к деянию Блондеса должна бы быть применена ст. 1482 Ул. о Нак., но он понизил наказание по этой статье на одну степень, в виду невежества подсудимого (!) и потому приговорил его только к лишению всех особенных и лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и заключению в тюрьму на один год и четыре месяца.
Мартиролог замученных евреями христианских детей пока заканчивается обескровлением и умерщвлением Андрюши Ющинского. Дело это еще слишком свежо в памяти всех русских людей; а обстоятельства его однородны с обстоятельствами всех других совершенных евреями убийств. Как сказано в обвинительном акте, 20 марта 1911 года, на окраине города Киева, в покрытой зарослями усадьбе Бернера, выходящей неотгороженной стороною на Нагорную улицу, вдали от построек, в одной из находящихся там неглубоких пещер, на расстоянии 150 сажен от этой улицы, был обнаружен труп мальчика. Труп находился в сидячем положении, упираясь спиною и головою в одну и раздвинутыми в коленях ногами в другую, противоположную стенку одной из ниш пещеры. Руки были подогнуты за спину и в кистях туго связаны бичевкою. На трупе оказались только рубаха, кальсоны и один чулок. На голове и теле трупа видны поранения, но следов крови в пещере обнаружено не было. Убитый оказался 13-летним внебрачным сыном мещанки Александры Приходько – Андреем Ющинским, учеником приготовительного класса Киево-Софийского духовного училища. При судебно-медицинском исследовании и вскрытии трупа, на теле его были обнаружены следующие повреждения: 1) на коже рук, в тех местах, где они были перевязаны бичевкою, оказались борозды с точечными кровоизлияниями под кожу. Такого же рода кровоизлияния были на соединительной оболочке век и глаз, а на внутренней поверхности губ заметны были следы от надавливания зубов, с ссаднениями слизистой оболочки. Кроме ссадин на голове, в теменной и затылочной областях оказалось семь колотых ран, пять из которых проникли в черепные кости, при чем два из этих повреждений прошли глубже – одно в твердую мозговую оболочку, а другое в пазуху ее, вызвав кровоизлияние на левом полушарии мозга, под мягкую оболочку. На висках оказались такого же вида раны: на левом одна и на правом – тринадцать. Шесть ран из числа имевшихся на правом виске и рана на левом – проникли в кости. На правой стороне шеи обнаружено семь ран, на кадыке две и под нижней челюстью – одна рана. На правом боку, по подмышечной линии, оказалось четыре раны; на правой половине спины, по лопаточной линии, между подреберьем и тазом – также четыре раны; на левой половине груди, ниже соска, – семь ран и на мечевидном отростке – одна рана; 2) Соответственно ранам на теле обнаружены повреждения внутренних органов. На правом легком и на печени – по три ранения; на левом легком и на правой почке – по одной ране и на сердце – четыре раны, из которых одна нанесена была через легкое. Вокруг одной из ран, проникших в сердце, на коже осталось соединение кольцевидной формы. 3) Раны на теле частью были в виде уколов, частью – щелевидной, овальной и трехугольной формы, от двух до девяти миллиметров длиною. Также щелевидные повреждения оказались на костях черепа в тех местах, где не было прободения кости, сквозные же повреждения имели ромбовидную форму. 4) Раны на голове, левом виске и шее дали обильное кровотечение. Потеря крови от полученных повреждений была столь значительна, что тело оказалось почти обескровленным. На основании сказанного профессор Киевского университета по кафедре судебной медицины Оболонский и прозектор по той же кафедре Туфанов дали следующее заключение: раны на голове и на шее были причинены при полной, а остальные – при значительно ослабленной деятельности сердца. При жизни Ющинского были связаны у него руки и зажимался с надавливанием на зубы рот его. Во время нанесения ему повреждений он находился в вертикальном, склоненном несколько влево, положении. Орудием причинения повреждений был колющий предмет вроде швайки или стилета сплющенно-четырехугольной формы с долотообразно-отшлифованным с двух сторон концом. Первые удары были нанесены в голову и шею, а последние – в сердце. Повреждения были наносимы несколькими лицами. Стремлением их было причинить Ющинскому возможно сильные мучения. В теле его осталось не более трети всего количества крови. Ющинский был убит не в пещере, где найден его труп, а где то в другом месте, и затем втащен в пещеру головой вперед, в состоянии трупного окоченения. Член Медицинского Совета профессор Косоротов, вполне соглашаясь с заключением Оболонского и Туфанова, прибавил только, что по его убеждению, злодеи, умертвившие Ющинского, имели намерение получить возможно большее количество крови для каких то целей. Профессор Киевского университета врач-психиатр Сикорский дал заключение, что убийство Ющинского было совершено не душевно-больными, а лицами, привыкшими к убою животных, с целью, быть может, расовой мстительности, а еще вернее – в виде религиозного акта. Профессоры духовных академий: киевской – Глаголев и петербургской – Троицкий на вопрос: “допустимо ли предположение, что Ющинский пал жертвою религиозного фанатизма со стороны изуверской части еврейства?”, ответили двусмысленно со склоном к отрицанию. Утвердительно и научно-обоснованно ответил на этот вопрос бывший профессор Императорской Римско-Католической духовной академии, в С.-Петербурге, по кафедре еврейского языка и литературы, магистр богословия, куратор всего Туркестанского края Пранайтис...
Как только стало известно заключение экспертов, еврейство всполошилось во всем мире. Гвалт и шум были подняты уже в большем размере, чем это бывало прежде в таких же случаях. За тысячами подписей появились в различных европейских государствах протесты знаменитых, до того времени никому, впрочем, неизвестных профессоров, ученых, писателей, адвокатов, государственных деятелей... Не обошлось без забастовок в университетах и среди заводских рабочих. Вся европейская периодическая печать, захваченная евреями или только закупленная ими, энергично и неустанно стала нападать на русское правительство за его религиозную нетерпимость к “угнетенному племени”, к “бедным евреям”, за его веру в “средневековые сказки” и т. д. Тактика обычная! Как и всегда, подкуплены были полицейские чины и сыщики. На сцену явились Мищуки и Красовские. Сотрудники “Киевской Мысли” евреи Борщевские, Ордынские, Бразули-Брушковские оказались вдохновителями полицейских сыщиков и руководителями следователей. Как и всегда, они удачно направили следствие на ложный путь и в сторону от еврейства; сначала, по их указанию, к обвинению были привлечены родная мать Ющинского и его отчим, затем киевские профессиональные воры. Тех и других арестовывали, сажали в тюрьму, допрашивали, освобождали... А время шло. Действительные злодеи заметали свои следы. Правительство переменило следователя, и только тогда увидели, что злодеяние совершено евреями. Пять свидетелей указали, что управляющий кирпичным заводом Зайцева еврей Бейлис, 12-го Марта, в день умерщвления Ющинского, тащил его в помещение кирпичной печи, откуда он уже не возвращался более. Явилось и компрометтирующее письмо Бейлиса к жене. Но судьба покровительствует евреям. Двое из самых важных свидетелей-очевидцев – Женя Чеберяк и его сестра Людмила, бывшие вместе с Ющинским в день его похищения, быстро умирают друг за другом. Остальные свидетели не говорят всего, что знают, потому что им “еще жизнь мила”... На суд, в качестве новых экспертов прибыли новые лица: знаменитые ученые и медики, на основании своей науки утверждающие, не краснея, что Андрюше были причинены поранения не только незначительные, а даже “забавные”, что рубашка-предмет одушевленный и может двигаться сама, куда захочет, что злодеяние могло быть совершено не по религиозным побуждениям, а по половой извращенности убийц и т. д. Защиту еврейского изуверства приняли на себя знаменитые адвокаты Карабчевский, Маклаков и друг. Пошли опять забастовки студентов, рабочих, протесты даже присяжных поверенных всего округа петербургской судебной палаты, возмутительное лганье корреспондентов... При таких обстоятельствах присяжные заседатели вынесли свое решение: Бейлис невиновен в обескровлении и зверском убийстве мальчика Ющинского, а злодеяние совершено на заводе Зайцева, где жило семь еврейских семейств и где, даже по заявлению защитника Бейлиса, еврея Грузенберга, русских убийц не могло быть...
Мы привели далеко не все случаи совершенных евреями убийств христианских детей. Мы останавливались только на тех, которые оффициально засвидетельствованы и не могут вызвать никаких сомнений и возражений. Но и приведенных нами случаев, по нашему убеждению, совершенно достаточно для того, чтобы самый упорный скептик мог видеть, что евреями были совершаемы обескровления и умерщвления христианских детей с целью употребления их крови при религиозных обрядах и при суеверном лечении различных болезней. Правда, евреи и их защитники возражают, указывая на то, что обвиняемые сами не сознавались, а в средние века они сознавались под пытками и клеветали на себя, чтобы только избавиться от пыток. Что многие обвиняемые не сознавались – это верно и совершенно естественно: преступники ведь вообще не сознаются. Не сознаются часто и воры, и разбойники, и даже хулиганы... Но в приведенных нами делах есть случаи, когда добровольно сознавались и виновные евреи. Ссылка на пытки неосновательна и этот прием опровержения исторических фактов – устарелый. Даже английский министр Монтефиори, как мы видели, в письме к Наместнику Кавказа князю Воронцову не устыдился клеветать на русских следователей, будто бы они подвергают пыткам подсудимых, чтобы вынудить у них “сознание” и что “вследствие этой пытки двое из них умерли”; но Воронцов с достоинством и основательно опроверг эту клевету. Пытки в средние века, да и потом практиковались во всех судебных процессах в западно-европейских государствах; но по этой причине еще нельзя отвергать достоверности средневековой истории. Как в других делах, так и в приведенных нами случаях судьи признавали заслуживающими доверия только те показания из-под пыток, которые не заключали в себе противоречий, были согласны с обстоятельствами дел и были даны подсудимыми, которые находились в тюрьмах в отдельных камерах, изолированно от других подсудимых. Да, наконец, и из-под пыток, как мы видели только немного было случаев, когда виновные сознавались... Но и без сознания виновников, без свидетельских показаний, для беспристрастного исследователя есть много оснований с прискорбием признать, что обвинение евреев в умерщвлении христианских детей – не пустой предрассудок. На это остроумно указал еще В. И. Даль. “Не подлежит никакому сомнению, – говорит он (стр. 4), – что от времени до времени находимы были трупы без вести пропавших младенцев в таком искаженном виде и с такими признаками наружных насилий, кои вполне согласуются с образом мученической смерти и того рода убийства, в коем обвиняются евреи; во вторых, происшествия эти были исключительно в таких только местах, где живут евреи; спрашивается затем, какому же обстоятельству приписать возобновляющиеся по временам случаи мученической смерти младенца, рассудительно и осторожно замученного до смерти, – если обвинение несправедливо? Какую можно придумать причину или повод для такого злодейского истязания ребенка, если это не изуверство? Наружные признаки трупа показывали каждый раз положительно, что смерть никак не могла быть случайная, а умышленная и притом – обдуманная и продолжительная: все тело истыкано или исколото, иногда клочки кожи вырезаны, язык и детородные части отрезаны, или сделано, у мальчиков, еврейское обрезание; иногда некоторые члены обрезаны, или ладони проколоты насквозь; нередко знаки и синяки от тугих перевязок, наложенных и опять снятых; вся кожа в ссадинах, будто обожжена или сильно терта; наконец, труп даже обмыт; на нем нет крови, равно как и на белье и на платье, которое было снято на время убийства и после опять надето. Чем ребенок или родители его могут подать повод к такому злодейству? Без цели это не могло быть сделано нигде никогда, а тем менее еще повторяться в разных местах почти одинаково. Простой убийца во всяком случае удовольствовался бы одним убийством”... В конце своей книги, останавливая на этом обстоятельстве свое внимание снова, Даль говорит (стр. 122): “Тут не одно убийство, а преднамеренное мученическое истязание невинного младенца и, следовательно, или наслаждение этими муками, или особенная цель, с ними соединенная... Откуда же эти одинаковым образом и умышленно искаженные трупы невинных ребят? Почему находят их там только, где есть жиды? Почему это всегда дети христиане? И, наконец, почему случаи эти всегда бывали исключительно во время или около самой пасхи?..
Евреи и их нанятые защитники часто высказывают предположение, что подобные злодейства совершаются христианами с целью “подделаться” под евреев из-за вражды к ним и ненависти. Предположение это было известно также еще Далю, и он представляет основательное его опровержение, указывая на его бессмысленность и уверяя, что “прямее, естественнее, проще и вернее такому неразумному антисемиту мстить непосредственно жиду или жидам, убивая, вместо невинного христианского младенца, любого еврея, или даже нескольких”. Мы к этому замечанию Даля прибавим только, что высказывающие приведенное предположение лишь подтверждают, что евреи, действительно, умерщвляют христианских детей, ибо “подделываться” можно лишь под то, что существует.
Евреи и еврейские писатели указывают, наконец, на то, что в первые века христианства римляне-язычники также ложно обвиняли христиан в умерщвлении младенцев и в ритуальном употреблении их крови. Да, такая сплетня была и она осталась только сплетнею, ибо и из римских язычников, крайне ненавидевших христиан, никто никогда не указал ни одного конкретного случая, который дал бы повод обвинять христиан в столь ужасном злодеянии. Об евреях, к сожалению, этого сказать нельзя...
В Талмуде есть два слова для обозначения мацы: “мосса” (mossa) и “мосса гезира” (mossa gesira). На суде в Киеве, по делу Ющинского, было оглашено показание Бондырева, который у следователя сказал: “Я не говорил студенту Голубеву, что маца, которую пек Бейлис, называется хакир (gesira), т. е. такая, к которой примешана христианская кровь”. (“Раннее Утро” № 227, “Земщина” № 1465). Но если есть название, то есть конечно, и предмет, который им обозначается.
Беспристрастные исследователи, к числу которых, несомненно, должен быть отнесен и Даль, приходят к заключению, которое высказал еще император Николай I, а именно: что изуверный обычай умерщвления христианских детей ради их обескровления не принадлежит всем евреям, а существует только в еврейской секте хасидов или хасидим, но и тут он составляет большую тайну и не всегда всеми исполняется [114].
Такой же взгляд высказал и преосвященный епископ Порфирий Успенский. На запрос бывшего директора департамента иностранных исповеданий, Хрущова, по саратовскому делу он писал от 2-го Августа 1855 года: “Некогда я занимался ученым исследованием изуверства евреев, о новом проявлении которого вы писали мне в 30-й день Июля, и совершенно убежден в том, что оно есть печальный остаток того ревностного служения их Молоху и Ремфану (Сатурну), каким они заклеймили себя еще за 1500 лет до Рождества Христова. Как христианские народы удержали многие языческие суеверия, так и евреи (разумеется не все) продолжают проливать кровь младенцев и отроков не их племени по древнейшему преданию, указывающему искупление целого рода их в кровавой человеческой жертве”.
Взгляд, высказанный преосвященным Порфирием, мы разделяем всецело и безусловно. Но для нас непонятно только то, почему не разделяют его евреи? Мы недоумеваем отчего каждый раз, когда возникает дело об умерщвлении христианского ребенка одним или несколькими изуверными евреями, все безусловно евреи считают это дело своим, общим всему еврейству и употребляют все средства к тому, чтобы такое дело не было раскрыто во всей его наготе?
С этим недоумением, мы остаемся и теперь...
Проф.- Прот, Т.И. Буткевич.
Доклад, прочитанный 18 октября 1913 г. в Русском Собрании в С.-Петербурге, по поводу дела Бейлиса. производившегося в Киевском Окружном Суде в сентябре и октябре месяцах 1913 г. Еврей Бейлис был предан суду по обвинению в соучастии в yбийстве ученика Kиeвo-Coфийcкогo духовного училища, вне брака рожденного, Андрея Ющинского, 13 лет от роду, по религиозным мотивам.
Древн. иуд. Перев. Самуилова. ч. III. Спб. 1795, Стр. 62.
Срав. Фаррара “Жизнь Иисуса Христа”. Перев. Лопухина. Спб., 1885, стр. 374.
Некоторые экзегеты понимают, впрочем, этот текст иначе. “Заклятие, говорят они (напр. еп. Хрисанф “Религии древнего мира”, Спб., 1878, III. стр. 261), не есть обет вообще, а особый вид обета (anathema, devotio internecioni vel perditioni), имевший значение в особых обстоятельствах. Такие обеты давал Израиль относительно народов и городов, которые ему предстояло завоевать (Числ. 21. 2). Заклятие в этом роде могло быть произносимо целым обществом, а не отдельными лицами, и так как оно было выражением ревности о законе Божием, то относилось только к лицам, которых жизнь враждебна закону и назначалось только против идолопоклонников. (Втор. 2. 34; 13, 12-17; Иис. Нав. 6, 16). Это был скорее суд Самого Бога над чуждыми богопознания народами – Трудно удовлетвориться этим объяснением: 1) в приведенном тексте речь идет не об обществах или народах, а просто о человеке, а 2) под понятие анафемы (anathema) нельзя подводить того, что называется “великою святынею Господнею”.
Творения т. 1, кн. 1. Спб. 1895, стр. 678
Срв. там же стр. 615, 617, 626, 632, 639, 644, 647, 655, 662, 675, 677-678, 703-704, 721-722, 723-725 и др.
О войне иуд. Ч. П. Перев. Алексеева. Спб. 1787. Стр. 156.
Древн. иуд. Прот. Aппиона. ч. III. Пepeв. Самуилова. Спб. 1795. Стр. 369.
Неофит указывает еще одну причину молчания евреев, обратившихся к христианству. “По моему мнению, – говорит он, причина, препятствующая иудеям даже обратившимся в христианство, дать ясные разоблачения по этому поводу (употребления христианской крови), кроется или в том, что они действительно не были посвящены в тайну, или в том, что, сохраняя безрассудную жалость к нашему несчастному народу, они боятся навлечь на него сильную месть христианских народов”
В. И. Даль пишет (стр. 8-9): “В печатных талмудах на еврейском языке сделаны пропуски, означенные иногда пробелами, скобками или словом: “ведал”, т.е., догадывайся, доискивайся смысла. В еврейской книге “Сейдер-Годайдойс” объяснены и причины этих пропусков: там сказано, что частый переход евреев к христианству, в течение первых веков его, заставил раввинов принять и включить в талмуд особенно строгие и жестокие меры против назарян. Постановления эти обратили однако на себя в IX веке внимание правительств, последовало гонение на евреев почти во всей Европе, почему места эти и были частью исключены из талмуда, а частью отнесены не к христианам (гои), а к идолопоклонникам (акум), хотя евреи в этом отношении не делают никакого различия и подразумевают и тут и там, даже преимущественно, христиан”.
Срв. Даль, стр. 10.
Монах Неофит пишет: “Жиды, как бы с молоком матери, внедряют в сыновей своих с самого раннего детства ненависть к христианству. Получив такие наставления от своих отцов на протяжении целого ряда поколений, они, действительно, искренно убеждены, что ненавидеть христиан и даже убивать их – дело наиболее приятное Богу”.
Срв. В.И. Даль “Записки о ритуальных убийствах” СПБ. 1913. Стр. 33-35; Лютостанский “Об употреблении евреями (талмудистскими сектаторами) христианской крови для религиозных целей”. СПБ. 1880. т. 1, Стр. 379-380.
Срв. И.О. Кузьмин Материалы к вопросу об обвинениях евреев в ритуальных преступлениях. СПБ. 1913. стр. 186-215; Даль, стр. 22.
Неофит также пишет: “Если иногда попадает в руки христиан какая нибудь (еврейская) книга, намекающая на эту тайну, и они делают на нее ссылку, то жиды никогда не отвечают на это иначе, как, притворными насмешками или увертками, вроде следующей: “Как же убивали бы мы христиан, если закон запрещает нам есть кровь?”.
Материалы к вoпрoсу об обвинениях евреев в ритуальных преступлениях. Изд. И. О. Кузьмина. Спб. 1913. Стр. 264.