- Егор, вы любите цветы? - поинтересовалась не поднимая глаз.
- Цветы? - Непрядов пожал плечами. - Не знаю даже. А впрочем, наверно...
- Как - наверно? Разве вы их никому и никогда не дарили?
- Особенно чтобы - не приходилось, - придумал он. - Но так, по случаю, - а про себя подумал: "Несёшь, старый ты кнехт, какую-то чепуху..."
Катя искоса, мельком глянула на него и переменила тему.
- А знаете, как они все погибли? - и осторожно, с ощущением прикосновения к великой тайне, повела бровями в сторону могильной клумбы.
- Да так, в общих чертах, - вымолвил Непрядов.
- Вот и я - тоже приблизительно, - вдруг призналась она, - да и все, кто в эту страшную минуту не был вместе с ними в горящем сарае, достоверно ничего не могут сказать...
- Почему же так? - удивился Егор её максимализму.
- А вы могли бы представить горящий сарай, полный женщин и детей... и себя среди них?
- Вообразить можно всё что угодно, только вот понять такое изуверство с точки зрения нормального человека - никогда.
- Хотелось бы самой стать Жанной д'Арк и сгореть на костре, спасая других. И вот часто думаю, смогла бы я всё это вытерпеть?.. А ведь другой жизни ни для кого нет.
"Да она не так уж простодушна, если испытывает себя", - решил он и спросил напрямую, тоном бывалого моремана. - А сколько вам лет, Катя?
- Шестнадцать, - выпалила она вызывающе. - Разве это имеет какое-то значение, чтобы мне не верить?
- Собственно, никакого, - успокоил её Непрядов, чувствуя в себе всё больше уверенности. - Мне в шестнадцать тоже не терпелось кидаться с палашом "на абордаж" или с гранатами под танк.
- А сколько же вам лет, что вы так скоро состарились? - не без иронии стрельнула она быстрым взглядом.
- Против вас я уже действительно старик, - попытался он слукавить. Мне уже почти двадцать.
Девушка засмеялась, откидывая со лба непокорную прядку волос.
- Отпустите усы, - посоветовала она, - или даже бороду.
- Зачем? - не понял Непрядов.
- Скорее поверят вам.
"Опять не туда меня занесло, - страдальчески подумал Егор, снова принимаясь чесать траву граблями. - Туманю как первокурсник перед абитуриентом..."
- Папа у вас? - прервала Катя установившееся было неловкое молчание.
- С дедом разговаривает, насчёт обелиска, - отвечал Егор, догадавшись, кто был их гость.
Некоторое время они работали молча. Егор проклинал себя, что никак не может найти подходящую тему для разговора. Болтать "кабы о чём", как на танцах, ему не хотелось. Но что-либо значительное никак не шло на ум.
- Ваш отец, как мне кажется, хороший спортсмен, - нашёлся-таки Егор. Он распрямился, опираясь руками на черенок граблей.
Продолжая возиться с цветами, Катя ответила:
- Ещё бы! Профессия обязывает.
- Он тренер? - оживился Непрядов. - А по какому виду?
- В известном смысле, - Катя скосила глазами в сторону Непрядова. - Он воздушный гимнаст и руководитель номера. Но вы правы, цирковое искусство без спорта немыслимо.
Вдохновляясь, Егор хотел было заговорить о боксе: уж где-где, а здесь-то можно блеснуть своей эрудицией. Только перейти на на эту тему не удалось. С косогора лёгким пружинистым шагом спустился Тимофей Фёдорович.
- Вот молодцы, - похвалил он. - Да вы всё и без меня сделали как надо.
Катин отец прихватил с собой сколоченные из досок носилки. Весь сграбленный мусор они в несколько ходок оттащили в овражек, а потом уселись на лавочке передохнуть.
- Интересно, как переплетаются всё же узоры судеб человеческих, говорил Тимофей Фёдорович, глядя на высокую, искусно сработанную деревенским столяром стелу. - Ведь твоя бабка и моя мать тоже ведь всю жизнь самыми близкими подругами были. Вместе и в огонь пошли...
- Неужели их партизаны не могли спасти? - с болью и досадой высказал Егор.
- Могли бы, да не успели, - пояснил Катин отец. - Хорошо ещё, Фрола Гавриловича удалось им отбить. А ведь немцы вешали его.
- Как вешали! - изумился Егор. - Он об этом ничего не говорил.
- Кому ж такое хочется вспоминать? Заговорённый он какой-то что ли... Первый раз верёвка лопнула, а второй раз сук над ним обломился. Впрочем, это не удивительно: вон какой Фрол Гаврилович могучий, - как Васька Буслаев. А эсэсовский начальник оказался человеком суеверным, в третий раз судьбу испытывать не стал и приказал "партизанского попа" тут же расстрелять. Повели деда к оврагу, а из кустов партизаны автоматами ударили. Так вот и отбили деда.
20
Счастливое время настало для Егора. Все дни проводил он с Катей. О чём только не переговорили они, бродя по всей округе. Егор жил в каком-то чудном сне. Его не покидало ожидание чего-то необыкновенного, что неминуемо должно было с ним произойти. Он всё ещё боялся заговорить о переполнявших его чувствах. Думалось, так ли всё поймёт, не рассмеётся ли в ответ?
Каждый вечер, провожая Катю до калитки, давал себе зарок, что вот именно сейчас, сию минуту он откроет перед ней всю свою моряцкую душу, а там - будь что будет. Но он стоял, держа Катину руку в своих ладонях, и всё медлил, говорил что-то совсем не то.
Потом на крыльцо выходила Лукерья Прохоровна, неродная Катина бабка, на которой вот уже долгие годы дед Фёдор был женат вторым браком, и начинала зазывать внучку домой. Они наспех прощались, договариваясь встретиться вновь.
В доме у Плетнёвых Егор стал своим человеком. Он подружился с Тимофеем Фёдоровичем, и даже Лукерья Прохоровна, обычно ворчливая и всем на свете недовольная, при Непрядове неизменно добрела. В знак особого расположения она даже давала почитать Петрушины письма, которого минувшей весной призвали в десантные войска.
Однажды Егор наведался к Плетнёвым спозаранок. Накануне он условился с Катей пойти за грибами: после благодатных тёплых ливней их повысыпало столько, что впору косой косить. Одетый в наглаженную синюю робу, с плетёным лукошком в руке, он постучал в дверь, ожидая Катю. Но вместо неё на пороге появилась бабка Лукерья. При виде Егора её смурое морщинистое лицо тотчас сделалось ласковым, строгие глаза потеплели.
- Здравствуй Егорушка, касатик ты наш, гостюшка желанный, запричитала она, вгоняя Непрядова в краску. - Как почивалось-нежилось, здоров ли батюшка Фрол Гаврилович?
Егор с любезной улыбкой отвечал, что всё нормально, на сон не жалуется и дед чувствует себя вполне нормально.
- Никак по грибы собрался? - вопросила бабка, уставившись на его корзинку.
- Точно так, Лукерья Прохоровна, - бодро отвечал Егор.
- Ох, чует моё сердушко, как бы опять не быть беде, - и она истово покрестилась.