- Да замолчи ты! - Тонкие губы Сапежки сжались в ровную черточку. - Он погреб чистит, а те, кого мы поджидаем, церковь обшарили и очистили. Кто они такие, ты можешь сказать?
- Кто такие? - повторил старик Сапежкин вопрос. - Комиссары, начальники.
- Документы проверял?
- А то как же. Сами показали.
- Внимательно смотрел документы? Мандат читал?
- А что его читать?.. Без этих мандатов начальники сюда не едут. Попросили отвести к попу, я и отвел. А уж с ним пошли в церковь.
- Во, видали? А? Ну и фрукт. - Черные глаза Сапежки вспыхнули гневом. - Откуда они тут объявились? Приехали или пришли?
- Не спрашивал. Может, и пришли. А может, приехали.
- Попа видел после этого?
- Он сам ко мне заходил, сказал, что церковь всю осмотрели и ничего не взяли. Да в нашей церкви и брать-то нечего. Что было, давно забрали комиссары из уезда и сами попы. За три года в приходе четвертый поп. А у попа взяли золотые часы.
- В какое село они от вас пошли?
- Кто их знает. Я спрятался, чтоб подводу не попросили. А то каждому начальнику выделяй коня. Вот они и обошлись без подводы.
Сапежка резко крутнулся на каблуках, шагнул к столу и грохнул кулаком:
- Да тебя же гнать надо в шею с этой должности! Ты же пустое место, дырка от бублика.
Старик ощетинился. Достал из кармана печать в просиненном чернилами мешочке, швырнул на стол:
- И гоните. Я не по своей воле ношу ее. Денег за это не получаю. Мой черед был. Три дня осталось, чтоб отбыть.
- Какой еще черед? Тебя выбрали председателем?
- Никто меня не выбирал - просто черед подошел. Нема охотников выбираться.
- Не понимаю, что ты плетешь!
Сапежка умолк, в отчаянье безвольно махнул рукой, сел на скамью. Тут старик и рассказал про эту председательскую очередь, как он говорил, черед. Прежде в селе были председатели сельсовета выборные. Но одного повесили легионеры из корпуса Довбор-Мусницкого, второго застрелили дезертиры. Тогда выбрали председателем женщину, вдову, она сколько-то в городе на фабрике проработала. Думали, женщину пожалеют, не тронут. Однако и ее не миновала беда: бандиты отняли корову, лошадь, припугнули, что убьют, если не бросит председательство. Женщина струхнула - двое детей малых - и отказалась. Вот после этого на сходе крестьяне и постановили: исполнять обязанности председателя будут по очереди все грамотные мужчины. Срок такого дежурства - две недели.
- Мне всего три дня осталось ходить с печатью, - закончил свой рассказ старик. - А потом Ахрема Земцова черед.
О положении на селе Сапежка и Иванчиков знали хорошо. В этом лесном уезде хозяевами пока что были бандиты. Уездной милиции и чоновцам не хватало сил с ними совладать, а армейские отряды своих операций здесь еще не проводили.
Сапежка встал и нервно заметался по хате.
- Ну что тут делать? Что? - вопрошал, хлопая себя по лбу. - Как их застать? Как увидеть? - Остановился возле стола, оперся о него локтями как раз напротив председателя. - Спрашиваю, как нам их теперь увидеть? Может, подскажешь?
Старик какое-то время смотрел на Сапежку испуганно, потом перевел взгляд на Иванчикова, как бы обращаясь к нему за советом и подмогой.
- А что тут подсказывать? - проговорил наконец. - Те комиссары церкви осматривают. Так ступайте по селам, куда они еще не заходили.
- А мы не так делаем? Вот и в твое село пришли... - Сапежка подсел к председателю и уже спокойно стал выспрашивать приметы.
- Один длинный, второй потолще и покороче, - уставившись в потолок, вспоминал старик. - Хром на обоих да пушки по бокам.
- Какие пушки? Револьверы?
- Ну, леворверы.
- В очках кто-нибудь из них был?
- Не-а.
- А что-нибудь матросское было хоть у одного?
- Может, и было, да они же при мне штаны не снимали. В хроме были.
Старика отпустили, и тот, обрадованный, что легко отделался, пожелал всем доброго здоровьечка и поспешил выйти.
- Ну, кое-что выяснили, - сказал Сапежка. - А по правде, так ничего. Вы, гражданка, - обратился он к Катерине, - как полагаете: не похожи эти на Сорокина и Булыгу?
Катерина неопределенно пожала плечами.
- Видно, не он. - Сапежка повернулся к Иванчикову. - Вот что, я пойду в уезд. Оттуда свяжусь с губчека, пусть они предупредят другие уезды насчет этого Сорокина. А ты двигай по селам с церквями. Какие тут ближайшие села?
- Ласки. Грибовцы.
- Вот и жми туда. А вдруг повезет.
Все вышли из дому.
Дождь перестал. Прямо перед ними на западе туча разорвалась, и луч небесной синевы как бы прожег ее мережу. Синева эта стала расходиться от центра, и выглянуло солнце.
Из протокола допроса Пастревича Г.К.
Учитель, 46 лет, беспартийный, советскую власть признал в 1917 г., прежде учил в Могилевской гимназии. Женат, имеет пятерых детей.
...В эту среду меня вызвали из школы в волостной Совет. Там были председатель Хохлов, секретарь Письмен-ков и двое незнакомых мне мужчин. Хохлов сказал, что мною заинтересовались эти товарищи, они из Москвы и выполняют важное задание - конфискуют в пользу государства ценности...
Я остался с этими мужчинами. Оба они были вооружены, оба в кожаных куртках. Один из них назвался Сорокиным и сказал мне: "Вы служили в гимназии, ваша жена из купеческого сословия. Нам известно, что до революции вы жили богато". Он дал мне бумагу и приказал написать, какие в семье имеются золотые вещи и драгоценности. Я записал, что у нас с женой есть по золотому кольцу, по крестику, а у жены, кроме того, и золотые серьги. По их приказу добавил серебряный портсигар и позолоченные часы. После этого они пришли вместе со мною ко мне в дом и приказали предъявить все перечисленные вещи, что я и сделал. Они составили опись, выдали мне расписку, а все вещи изъяли... Потом приказали товарищу Хохлову взять меня под арест и держать, пока не пришлют за мною конвой. Я сидел в волостном Совете двое суток, а потом товарищ Хохлов своею властью меня освободил, ибо конвой не прибыл...
Таким же образом Шилин и Михальцевич выманили ценные вещи у бывшего чиновника Лякина и у инженера-железнодорожника Шестина, недавно переехавших из городов на жительство в местечки.
12
День был на исходе. Штаб-ротмистр Шилин и поручик Михальцевич прилегли отдохнуть на опушке леса, подложив под головы заплечные мешки. Ветерок трепал чубы деревьям, и с них стекал желтый и багряный лист. Лето отступало, сгорало, поджигая своим последним огнем лес и травы. С вечера и до утра плакали травы росою, мочили ноги каждому, кто шел по ним в эту пору. И за день не поспевала трава обсохнуть.