наркомата просвещения РСФСР
Сорокин
4
Издавна в Захаричах на сходки сзывали ударами колокола. Он висит на двух столбах рядом с домом бывшего волостного правления, а сейчас волостного сельского Совета. Никто даже из старожилов не знает, сколь давно этот колокол появился в Захаричах. Говорят, будто еще при татарах он подавал сигнал тревоги, а позднее оповещал о приближении панских карателей. Еще позднее, когда этот край навсегда стал частью Руси, колокол созывал людей на сходы и давал знать о пожаре.
В это воскресенье вечером тоже ударили в колокол. Его раскатистый гул поплыл над селом, вливался в открытые окна и двери хат. Бил в колокол сам председатель Булыга. Люди потянулись к сельсовету.
На улице уже стояли стол, накрытый красной материей, широкая скамья, табуретки. Это было постоянное место сходов. Чтобы присесть людям, там лежало несколько колод, толстых чурок - одному богу ведомо, кто и когда их приволок.
Первыми на сход пришли комсомольцы во главе с Анютой. Они опять держались тесной ватажкой. Были там и гармонист, и бубнач со своими инструментами. Сидели, тихонько переговаривались, бросали любопытные взгляды на Сорокина, пришедшего вместе с Булыгой и занявшего место за столом. Они уже знали, что он приехал не откуда-нибудь, а из самой Москвы. Некомсомольская молодежь (Анюта называла ее неохваченной и малосознательной), сбившись в отдельный гурт со своими гармонистом и бубначом, держала путь под вязы. Там была площадка для танцев, утрамбованная чуть ли не до твердости камня, - из вечера в вечер молотят ее пускай и босыми, зато молодыми ногами. "Неохваченные" шли и горланили:
С неба звездочка упала
Четырехугольная.
Расскажи, моя милая,
Чем ты недовольная.
Когда они поравнялись с сельсоветом, Булыга задержал их:
- А ну, молодежь, сегодня отменяю ваши пляски. Хватит вколачивать ноги в зад. Давайте на сходку. Послушайте, что вам скажут умные люди. Вникли?
Вникнуть-то они вникли, да не очень хотелось сидеть и слушать, бывали не раз на таких сходах. Однако свернули к сельсовету и уселись, образовав свою группку.
Взрослые собрались не сразу. Булыга посматривал то в одну сторону улицы, то в другую, начинал злиться. Схватился за веревку, еще несколько раз ударил в колокол.
- Соберутся. Идут вон, - успокаивал его Сорокин.
Он слегка волновался, как и всегда, когда приходилось выступать на таких собраниях. Знал, что услышит и здесь немало жалоб, попреков, не обойдется и без проклятий, угроз. Все свои обиды выскажут люди.
Подошел старик, в белых посконных портах, в свитке внакидку, босиком.
- Опять про разверстку будешь талдычить, Игнатович? - спросил у Булыги и, не дождавшись ответа, сел на колоду.
- Угадал, Сидорка, - сказал Булыга, спустя какое-то время. - Про разверстку.
Людей сошлось много. Заняли все колоды, некоторые, что жили рядом, принесли свои скамейки. Курили, гомонили. Гармонист тихонько наигрывал на хромке.
- Мужики, - обратился к сходу Булыга, - вот вы на меня со своими обидами наступаете. А некоторые несознательные элементы бранят советскую власть. Бранят - потому как темные, текущего момента не понимают. Сдать пуд хлеба для городского пролетариата - это значит ускорить мировую революцию. Так что важнее - пуд хлеба или советская власть во всем свете? У этих людей память, как у зайца хвост. Забыли, как жили при проклятом царизме.
Булыгу, который до этого казался Сорокину не очень-то разговорчивым, прорвало, занесло в высокие сферы. Он долго громил империализм, Антанту и бандитскую нечисть. А закончил так:
- И когда мина пролетарской революции наткнется на международный империализм, от него останутся одни... одни невоспоминания.
Он первым же и ударил в ладоши, подавая пример сходу, потом объявил, что слово имеет товарищ Сорокин.
- Он приехал сюда, товарищи сельчане, издалека. Из Москвы. Его прислало... - Булыга помолчал и закончил тихо и торжественно: - Наше правительство.
Повеяло тишиной, все устремили взгляды на Сорокина, который, сняв очки, очень уж старательно протирал их носовым платком - волновался. И в этой тишине послышался голос Сидорки:
- От правительства приехал, а где ж его хромовые сапоги и наган?
Пробежал смешок, но, правда, осторожный: люди еще не знали, добрые или худые вести привез этот начальник.
- Я действительно из Москвы, - начал Сорокин. - По какому именно поводу я здесь очутился, это не суть важно. Знаю, что вас интересует положение в стране, за рубежом, на фронте.
Он и рассказал об этом положении, о разрухе в стране, о нехватках и голоде в городах.
- В Белоруссии, - говорил он, - в том числе и в вашей губернии, многочисленные банды чинят кровавые расправы. Только активными усилиями всех трудящихся можно установить порядок. Землю и власть свою нужно защищать с оружием в руках. А я в уезде узнал, что из вашего села не явилось по призыву в Красную Армию девять человек. Это значит, девять дезертиров. Целое отделение!
- Мы их всех знаем, - встал Булыга. - Это двое Зуйковых, Бурбулев, Кириченки, Мозольковы...
Договорить ему не дали. Вскочил чернявый мужчина, закричал:
- Не имеешь права... Мой Евхим пошел на службу! Пошел...
- Ага, пошел, да не дошел. Сидит где-то в Вороньском болоте. Погоди, доберутся до него, - погрозил Булыга кулаком.
- Евхим бестия, - подсказал кто-то, - его и в мешке не ухватишь.
- Так вот, - продолжал Сорокин, - вышло постановление, которое и будет строго исполняться. У тех семей, где есть дезертиры, будет отнята земля, которую они получили после раздела помещичьего поля. А то что же получается? Советская власть наделяет землей, а он, дезертир, не хочет за нее сражаться.
Вопросов было много, скорее не вопросов, а жалоб, претензий: керосину нет, соли нет, гвоздей не купишь, гроб заколотить нечем. И Сорокин отвечал, что-то обещал выяснить, в чем-то помочь, куда-то написать.
Вышел вперед рыжий бородач в черном форменном кителе, с металлическими пуговицами - то ли железнодорожника, то ли телеграфиста. Остановился перед самым столом, скрестил руки на груди, спросил:
- Сказывают, в Тощицах отряд Сивака вырезал всех советчиков. Комиссар, это правда? - Спросил с ухмылочкой, явно не для того, чтобы получить ответ, а чтобы оповестить об этом сход и в первую очередь Булыгу и Сорокина.
Булыга вскочил со скамьи, впился обеими руками в край стола, лицо серое, губы дрожат - такая злость охватила его.
- А ты, Акинчик, рад? Черная твоя душа. Где твои два дезертира? Может, у того же Сивака? Может, они и резали там и тебе успели похвастать?
- А ты докажи, что мои сыны там, - сказал Акинчик, подчеркнуто спокойно повернулся и отошел, смешался с сельчанами. - Докажи! - выкрикнул уже оттуда.
- Что у тебя, контра, кулацкое нутро - тут и доказывать нечего! - не сдержался Булыга, грохнул кулаком по столу. - Докажем!
Подал голос Сидорка:
- Этые Акинчики всё умеют. И на горячей сковороде сыщут холодное местечко.
...Сход завершился принятием резолюции в поддержку советской власти с просьбой прислать в волость отряд красноармейцев для защиты от банд. Было также постановлено сдать государству дополнительно сто пудов зерна.
Расходиться не спешили. Разделившись на группки, договаривали и обсуждали то, о чем не успели сказать. Курили самосад, стреляли на закрутки бумагу - на нее был дефицит. Анюта, едва закончился сход, объявила, что будет представление. Вот многие и ждали его. Из сельсовета вынесли флаг, укрепили на стене, под флагом поставили дощатый щит, на котором был изображен красноармеец с винтовкой в руке. И надпись: "Разгромим контру!"