- Собачьи дети стреляли.
- Какие собачьи дети?
- Щенки Абу Имрана.
- Где они, где?
- Увидели вас - улизнули.
- Садись на коня, догоним их.
- Гарагашга ранен.
- Ладно. Мы поскакали, ты подожди тут!
Юные всадники перевалили через холм и вскоре воротились:
- Ушли. А жаль!
Ребята увидели деревца, вырванные с корнями:
- Кто это сделал?
Бабек промолчал. Все поняли и поразились, какая сила в руках Бабека!
- Ладно уж, пошли! Муавия коснулся плеча брата:
- Не горюй, рана коня через день затянется. Мать снадобье приготовит, подмешает в него молоко, у какой-нибудь из кормящих женщин добудет.
Прохладный ветерок не мог остудить горячих, жаждущих мести сердец. Все раскаивались, что прошли в ночное. Ребята, погоняя скот, возвращались в деревню. Муавия не знал, как утешить брата: "А еще говорил, дескать, когда нахожу четырехлепестковый клевер, мне везет!.."
Бабек с соколом на плече шагал, держа за гриву Гарагашгу: "Подлецы!.. Коня ранили!.."
Когда они дошли до родника Новлу, облака на горизонте налились гранатовым цветом...
Х
КРОВАВОЕ ПОЛЕ
Земля, замешанная на крови, омывается слезами.
Обижать землю - грех, она священна, как мать.
С великим трудом, как говорится из камня, добывали свой хлеб билалабадцы. Каждый день петляющими тропинками, поднимающимися к полям, уходили люди в тысячи направлений. Давно увяли бы посевы и сады вокруг села, если бы их не оживляло дыхание крестьян. В Билалабаде говорили, что великий творец создал человека для украшения земли.
Солнце еще не вошло в созвездие Льва66. Со стороны Аракса тянуло прохладой. Весенние цветы обдавали друг друга ароматом. Бабек добрался до Кровавого поля раньше матери - хотел до ее прихода привести в порядок, очистить от камней свою полоску. И вот крупные камни он уже удалил с поля и теперь ждал прихода матери. Солнце поднялось высоко, а матери все еще не было. Бабек не находил себе места в ожидании, вообще он стал очень нетерпеливым. Сокрушенно вздыхал: "Эх, был бы отец жив, вместе с ним засеяли бы баштан. Пахота не женское занятие. Бедная мама...
Может, салманов пастух волов потерял. Если б Салман вернулся из Базза, я бы сам пошел к нему и выбрал бы лучших волов".
Велико Кровавое поле. Нет ему ни конца и ни края. Все билал-абадцы, и взрослые и дети, хлопотали здесь. Муавия пахал на ближнем склоне. Очень ему хотелось к Бабеку, но кто же позволит отлучиться батрачонку, когда работа в разгаре.
Бабек, заскучав, достал из переметной сумы и несколько раз невысоко подбросил и поймал большой красный гранат, перекинул его с ладони на ладонь, поиграл им и подумал про себя: "Смотри, какая запасливая у нас мама, этот гранат хранила с осени до весны, чтоб на баштане стало столько же завязей, сколько зерен в гранате. Истинная огнепоклонница. Но где же она?"
Вдруг возле Родника слез показались головы волов. Бабек, привстал на носки, всмотрелся. Мать гнала четырех остророгих волов. Бабек положил гранат в сумку и радостно побежал навстречу матери. Баруменд, увидев сына, приободрилась:
- Скорее, сынок, я с ними совсем измаялась. То и знай разбегаются.
- Ничего, мама, сейчас я утихомирю их, тише коров станут.
Бабек взял у нее хворостину и сам погнал волов. Их, отъевшихся, необъезженных трудно было запрячь в соху. Ни один из них не поддавался. Их шеи, давно не знавшие ярма, покрылись складками жира, а рога торчали острые, как шила. Бабек изловчился, запряг. Но волы тянули в разные стороны, казалось, вот-вот сломают дышло. Осерчав, Бабек надавал тумаков упрямцу. Один из них рухнул на колени. Баруменд вздохнула: "Великий Ормузд, сохрани силу моего сына!"
Наконец волы смирились с ярмом.
Баруменд встала впереди за поводыря, Бабек же взялся за ручки сохи:
- Го!..
Время от времени Баруменд, глядя на солнце, шептала:
- Великий Ормузд! Придай силу рукам моего сына! Пошли урожай нашему баштану...
Волы двигались тяжело. Несколько дней назад Бабек с братьями выбросили отсюда целую кучу вырванных с корнями колючих кустов. Но и оставалось их изрядно, они-то и мешали пахать. Медленно шла работа, но небольшой участок Кровавого поля был все же вспахан. Свежие борозды лоснились под солнцем. Соха Бабека выворачивала из-под земли ржавые шлемы, а порой натыкалась "а ржавые мечи и щиты. Бабек же с головой ушел в работу и ничего не замечал, ему казалось - это камни, или корни кустов. Не останавливал его и могильный смрад, время от времени тошнотворно ударявший в нос. Его вела одна мысль: как можно скорее распахать участок.
На ближней поляне поводыри напевали:
У вола звезда бела,
В поле вывел я вола.
Вол один - дела не пляшут,
Два вола - пойдут дела...
Работящему хвала,
А ленивому - хула.
В лоб, где звездочка белеет,
Бьют упрямого вола...
Радости Баруменд не было предела. Она время от времени оборачивалась и любовалась сыном. "Даю новое обещание: принести пожертвование атешгяху. Загадала - если рана Гарагашги заживет скоро, отвезу целый конский вьюк хворосту, передам атешбо-ту... Сыночек мой дорогой, как повязал шерстяной пояс, так прямо во льва превратился. За любое трудное дело берется. Вот и пашет - поглядеть любо-дорого. Будто бы сто лет уже в землеробах ходит..."
Баруменд снова обратилась к солнцу, что пылало у нее над головой, и зашептала: "Великий Ормузд, сохрани и помилуй Бабека для меня!" А потом обернулась к Бабеку:
- Сынок, тьфу-тьфу, не сглазить, ты один сотне сыновей равен! Бабек не любил когда его хвалили.