Философ аль-Кинди повеселел, покачивал в такт звукам тамбура плечами. Время от времени Бабек переставал петь и играть, восхвалял дары Страны Огней. Говорил, что в Азербайджане изготовляют такие вкусные и ароматные вина, что равных во всем мире не сыщешь. На Мугани, в Мили и Ширване произрастает такой виноград, что когда девушки осенью собирают его, то пьянеют только от запаха. Глянешь, а девушки в винограднике, взяв чашки-ложки, играют и пляшут. Стороннему человеку может показаться, что они с ума сошли.
Философ рассмеялся:
- Полководец, я так охмелел от муганского вина, что хочу сплясать, как те девушки.
-Послушайте, спою вам еще одно стихотворение Абу Нувваса.
- Спой, я люблю Абу Нувваса.
Проникновенные звуки тамбура слились с нежными строчками поэта:
Как солнце, на закат идущее,
как восходящая луна.
Такой неизъяснимой прелестью
ты, юная, озарена!
А с белыми твоими пальцами
И венценосной головой
Не маки ль поделились вешние
своей расцветкой огневой?!
- Ну как, нравится?
- Конечно, я ведь сказал, что люблю Абу Нувваса. И завидую ему. Он был необыкновенным поэтом и человеком.
- Как?
- Ни в черта не верил, ни в бога. Иногда клялся именем аллаха, но веры у него не было. К тому же был дерзок. Однажды имам в мечети читал коран. Когда он произнес: "Нет аллаха, кроме аллаха", Абу Нуввас прервал его: "Нет аллаха, кроме хлеба!"
- Мудро сказано.
Аль-Кинди продолжал:
- Находчивость несколько раз спасала Абу Нувваса от гнева Гаруна ар-Рашида. Поэт был большим шутником и больше всего от него доставалось духовенству. Однажды опять при чтении корана в мечети, в одном месте текста имам воскликнул: "Эй, гяуры!" Не успел имам произнести: "Эй, гяуры!", как Абу Нувас встал и откликнулся: "Мы здесь!.."
Бабек спросил:
- А каково ваше мнение о старом поэте Абуль Атахийе? Нравятся ли вам его стихи?
- Нет, поэт Абуль Атахийя пишет о жизни в загробном мире. Духовенство перетянуло его на свою сторону.
- Я слышал, что прежде Абуль Атахийя, так же, как и Абу Нуввас, был весельчаком. Отчего же потом стал аскетом?
- Когда я еще был наместником, Абуль Атахийя был стольником халифа Мехти, - возвратился философ в прошлое. - Он приобрел во дворце большое влияние, к тому же халиф Мехти никому, кроме него, не доверял своих тайн... И во времена халифа Гаруна Абуль Атахийя был на виду и считался одним из любимых поэтов халифа. Главный визирь Гаджи Джафар тоже пригрел Абуль Ата-хийю. Сочинял музыку на его стихи. Эти песни облетели весь халифат. Певицы на больших пирах сначала исполняли стихи Абуль Атахийи, а затем уж Абу Нувваса. Увы, Абуль Атахийя стал вздыхать о рабыне, которую звали Отбану. Стрела любви Абуль Атахийи угодила в камень. Отбану даже видеть его не хотела. Поэт предался скорби. Стал соблюдать орудж - пост, прилежно совершать намаз. Халиф Гарун бросил Абуля Атахийю в темницу, чтобы тот одумался и вновь писал стихи. Однако, выйдя на волю, поэт примкнул к духовенству. Решил посредством религиозно-мистических стихов освятить жизнь, очиститься от скверны.
- Вероятно, сейчас Абуль Атахийя совсем обеднел? Халиф Мамун ведь не любит тех, кто пишет о загробном мире.
- Конечно... Хоть вы и враги, но я должен сказать, что халиф Мамун мудрый государь. Хорошим поэтам, хорошим ученым оказывает большие почести.
По обычаю хуррамитов нельзя было обижать гостя, Бабек промолчал, хотя ему и не понравилось, что в его присутствии хвалят Мамуна, подумал: "Еще бы не мудрый государь! Скупил таких, как ты, и засадил в клетки. Во дворце халифа вы подобны четкам у него в кармане. Когда ему вздумается достает и заставляет щелкать. Жаль, что ваши дарования служат таким деспотам!"
Бабек, не вступая в спор с гостем, сказал:
- Многие стихи Абуль Атахийи мне тоже не нравятся. Вот послушайте, о чем он пишет:
Пусть тот, кто жив еще,
слова мои услышит
И в памяти своей
их мысленно запишет.
Заложник смерти я,
живу на белом свете,
Не тратя сил на то,
чтобы избегнуть смерти.
За семь десятков лет,
придя к черте конечной,
Я, смертный, обрету
приют последний, вечный.
Живому каждый миг
готовит перемены,
Сегодня-завтра пасть
любые могут стены.
- По мнению этого поэта, выходит, что надо, пока живешь, не выпускать из рук платка, чтоб вытирать слезы. Сам себе руки-ноги должен связать и сидеть, ожидая смерти... Но ведь человек до последнего дыхания не должен отказываться от жизни.
Прислонив тамбур к кувшину с вином, Бабек подвинул поближе к философу свой пенек, покрытый овчиной: