- Сенька! - и хотел даже выскочить в дверь, но ее плотно заняла во весь просвет хозяйка.
Мальчик быстро развязал шапку и снял ее и оказался таким же рыжим, как Иртышов, но так как Павел Кузьмич уже стянул губы в настороженный присосок и паправил на него по-школьному строгий глаз, то он поклонился ему очень вежливо и проговорил, в сторону Иртышова мотнув шапкой:
- Извиняюсь за беспокойство!.. Это мой папашка родный... Искал-искал, насилу нашел!
Ничего извиняющего не появилось в лице Павла Кузьмича, напротив, явное высокомерие и строгость.
- Сенька... Ты как же это?.. Из Москвы? - бормотал между тем Иртышов, ухватясь за спинку стула.
Он стоял в углу около этажерки и бросал беспокойный взгляд на толстуху: когда же она уйдет.
Но та была сама очень изумлена: как же могла она уйти?.. Она была женщина с мягким сердцем, как все почти толстухи, и ей уже безотчетно жаль было мальчика: промок под мозглым туманом и есть хочет, конечно, - такой худой!
- Хватился!.. Из Москвы!.. - отвечал отцу мальчик. - Из Москвы я уж месяца полтора будет...
И тут же к Павлу Кузьмичу очень вежливо:
- Присесть позволите?
- Присядьте! - нашел, наконец, голос - но очень строгий - Павел Кузьмич и, чтобы чем-нибудь заняться еще, начал наливать ему чай, цедя сквозь ситечко.
Должно быть, в то же время успел он сделать какой-нибудь знак своей хозяйке, потому что, вздохнувши шумно, ушла она и дверь притворила.
К этой двери тут же подскочил было Иртышов и даже тронул было за ручку, но горестно, совсем обреченно обернулся, закрутил кончик бороды на указательный палец левой руки (знак большого волнения при неизбежности) и сел к столу, но не закидывая ногу за ногу, а съежившись и постаревши сразу.
Зато очень ясно глядел желтыми глазами - не отцовскими, но с похожим выражением - Сенька.
При лампе ли, или так показалось бы и днем, лицо у него было вялое, дряблое, без кровинки, с длинным носом и с косицами красными, опущенными на лоб; губы же у него были коротки, может быть и во сне не закрывали зубов, а теперь эти зубы, все сплошь открытые, очень заняли Павла Кузьмича: так они были разнообразны, точно нарочно насовал он себе желтых прокуренных костяшек в рот как попало, вкривь и вкось, маленьких и больших, широких и острых - и чем-то прилепил их к деснам...
- Да... вот как оказалось... Сын... Семен...
Сконфуженно и исподлобья поднял глаза Иртышов, нащупывая ими некосящий глаз учителя.
Павел Кузьмич отозвался на это, болтая в своем чаю ложечкой:
- А я думал, вы холостой...
И тут же Сеньке строго:
- Вы где-нибудь учитесь?
- Выключили, - ухмыльнулся Сенька; взялся было за стакан, погрел об него пальцы рук и поставил.
Все пощипывая бороду, повторил зачем-то Иртышов очень глухо:
- Выключили... да... Меня не было тогда, - я в ссылке был... Конечно, за мальчишкой некому было присмотреть...
И вдруг с большой тоской:
- Как же ты меня здесь нашел?.. Я ведь никому не сказал, что сюда пойду!.. Сам на ходу только этот адрес вспомнил!..
- Да я не спрашивал... Думаешь, спрашивал?.. Нико-го!.. На улице тебя встрел...
- Где встрел?
- Встрел, а потом пошел следом.
- А-а... А сюда как попал, - в город?
- Ну, это уж я в Крым отогреваться приехал, - захолодел. - И опять взял в руки стакан погреть пальцы.
- Как это так "приехал отогреваться"?
- Как наш брат ездит вообще, так и я. Зайчиком, конечно, а то как же еще?
- Значит, в полицию тебя уж приводили? - ожил было Иртышов и даже потянулся к нему длинной рукой, привставши.
Но Сенька только метнул в его сторону снисходительный желтый взгляд с ухмылкой.
- В полицию... Скажет тоже!.. Чудило-мученик!..
Очень встревоженно начал вглядываться Павел Кузьмич и в Иртышова и в Сеньку.
Шел уже седьмой час, когда он начинал обыкновенно править тетради, и если один Иртышов, как он думал, особенно помешать ему не мог, то теперь ему уж ясно было: помешают.
- Вы, собственно, куда же теперь, после чаю? - начал он, дернув головою, чтобы установить на Сеньке глаз.
- Как это куда? - с ухмылкой удивился Сенька, кстати хлебнув из стакана. - К нему... к папаше...
- Ну да... конечно, к папаше... Я только вот хотел выяснить...
Поглядел еще раз на часы, на две стопки тетрадок и докончил:
- У папаши вашего сейчас ведь тоже нет квартиры!
- Ты давно у нас тут?.. Где ночуешь? - опять усиленно задергал бороду Иртышов.
- А где ты ночуешь, там и я буду ночевать, - ухмыльнулся Сенька и допил, не отрываясь, горячий чай.
Павел Кузьмич нахмуренно отвернулся к окнам, а Иртышов встал, и сразу стало заметно, как он взволнован.
- Сенька!.. Брось штуки свои!.. Брось!.. Понял?
- Мм... конечно, я и в гостинице "Бристоль" ночевать могу, была бы мелочь!
- Не накрал! - крикнул Иртышов запальчиво.