- Какое слово?
Но Дивеева занимали теперь только руки молодого, и он вспомнил, наконец, почему занимали, и сказал ему с большой укоризной:
- Я видел в руках у вас мой кошелек!.. Видел!.. Да, видел!..
На это молодой чмыхнул носом, повел головой, снял пенсне, протер его и сказал:
- Ну что ж, Дмитрий Иваныч... Возьмите его пока в больницу, а там видно будет.
И красноносый спрятал свою зубочистку, сказал Дивееву:
- Оденьтесь! - встал и добавил: - Придется взять... Закатим ему вероналу, посмотрим... Оденьтесь же, вам говорят!..
Дивеев медленно натянул на себя рубашку воротом назад и так сидя смотрел, как они уходили из камеры, - впереди молодой, талия стянута поясом, за ним лысый - без талии.
В тюремной больнице в сумеречный час полагалось быть полнейшему покою, так как старый тюремный фельдшер Дмитрий Иваныч уходил в это время на практику. Но покоя в этот день не было там: Дивеев как раз в этот час начинал приходить к разным тревожным подозрениям и делился ими с длиннобородым лет за пятьдесят больным на соседней койке.
Всех коек было шесть, и только на одной еще лежал кто-то, с головой закутавшись в рыжее одеяло, а бородатый уже успел показать Дивееву язву на ноге, спустив для этого перевязку:
- Видал, какая?.. Почитай что до самой кости!.. Так, братец ты мой, и жгет!.. Та-ак и жгет!..
Может быть, вид этой действительно искусно растравляемой раны подействовал на Дивеева: сумерки, тихо (только кто-то топтался за дверью), густая длинная борода с проседью перед глазами и там, внизу, подо всем этим и под тряпками какими-то рана... От этого начало щемить сердце... То отпускало на время, то опять зажимало в тиски, и Дивеев прикладывал к сердцу руки, обе, сгибался как можно ниже и так сидел... Но, может быть, это действовало на него лекарство, данное фельдшером?.. Дивеев видел эту белую кружку на столе, из которой он пил что-то... Он и тогда очень недоверчиво смотрел на лысого, он подозревал и тогда... Рана бородатого его убедила... Он посмотрел на него вдруг с большой тоскою и спросил шепотом:
- А того... убили?..
И мигнул на закутанного в одеяло.
- Живот!.. Животом мается...
Бородатый начал тереть зачесавшееся переносье, но Дивеев схватил уже нужное ему слово. Он понимающе отозвался:
- В живот!.. И в ногу!.. И в сердце!..
Потом чаще:
- В ногу, в сердце, в живот!..
Потом скороговоркой раза четыре подряд:
- В сердце, в ногу, в живот!.. В ногу, в сердце, в живот!..
И вдруг с большой решимостью в глазах и громко:
- Но я не поддамся, нет!.. Я не поддамся!..
И новая догадка вполголоса:
- А этот, - пальцы красные, в шапочке, - молодой, это - главный грабитель... Мой кошелек у него: я видел!..
Потом громко и даже торжественно:
- Ага!.. Шубы волчьи, а зубы золотые?.. Нет, не поддамся!.. Ха!.. Павлинов везде насажали... На каждой тумбе павлин!.. На каждом окне павлин!.. Но шпионы, шпионы!.. И они говорят!.. И они потом говорят!.. И дьякона с курицей тоже!.. Новая хитрость... И... уничтожают!.. Кто это сказал, что был за границей?.. Не верю!.. Ложь!.. Вздор!.. Но черного, черного этого надо обрить!.. За двугривенный... И напудрить!.. И непременно напудрить!.. На Васильевском, Пятая линия, у мадам Габель столик такой, подзеркальник, и шесть пудрениц рядом... А Элинька напрасно взяла мой рейсфедер: ведь он мне нужен сейчас!..
Тот, под одеялом рыжим, закашлялся глухо, а бородатый собрал морщины на лбу удивленной гармоникой, оглянулся на дверь и перебил Дивеева убежденно:
- Называется это: болезнь!
- Нет, я не болен, нет! - остановил его рукой Дивеев. - Только сердце... они мне пробили... Нет, я отравлен... Это лысый с носом, - это он... Белая чашка!.. Вот она!.. (Тут чашку он бросил на пол.) Очень тянет сердце.
- Куда же все-таки тянет? - спросил бородатый.
- Куда?.. Как куда?.. К спине, разумеется... к позвоночному столбу... К столбу, а там - на цепь!.. На железную цепь... Где это был дом из стекла и железа?.. Недавно... Очень светлый, - необычайно!.. Из стекла и железа... Как в Америке... Это вечно!.. Это почти вечно... А здесь паутина кругом, и никто не снимет... Даже летает перед глазами... Вот!.. Вот она... Вот!..
Он сделал рукой свой привычный хватательный жест и руку, сжатую в кулак, протянул бородатому. Тот встал опасливо и показался похожим на пристава вчерашнего, когда встал, и, только теперь заметив это, Дивеев протянул немного грустно и несколько насмешливо:
- Ах, та-ак!.. Вот это кто?.. Пристав?.. Поздравляю!.. А где же ваш перстень-печатка?.. (Он схватил его за руку.) Нет?.. Сняли?.. Это он!.. Молодой, в шапочке!..
- Ишь, что болезнь делает! (Бородатый вырвал руку.) А почему все-таки начальство к этому без внимания?.. Такой и убить может! Эй!.. И убьет - не дорого возьмет!..
- Может убить? - подхватил Дивеев испуганно. - Неужели?.. Но я не поддамся, нет!..
Но остановился пораженный и безмолвный, когда отворилась дверь и увидал он освещенную косым лучом сзади рукоять револьвера в открытой кобуре, а около нее кого-то... кого-то очень длинного в черном.
Он прошептал ошеломленно:
- Конечно... Они - везде...
И сел бессильно на койку.
А вошедший спросил зловеще:
- Это кто тут сейчас издавал крики?.. А?..
И даже больной животом стянул с головы одеяло и открыл мутное в сумерках безбровое бабье лицо.
- Как можно такого чтобы в больницу?.. - горячо сказал длинному в черном бородатый, как пристав. - Такой и убьет - не дорого возьмет!.. Ходуном ходит!..
- Тты!.. Тты что это? - приблизил к лицу Дивеева сверкнувшие белые руки длинный в черном, и Дивееву стало трудно дышать, и он упал поперек койки.
- Чашку разбил! - протянул бородатый.
- Чашки казенные би-ить!..
И вдруг откуда-то мальчишечье:
- А вы как смеете больного бить?