Он покраснел, он даже чуть потянул кверху этот локоть, но она сказала тихо:
- Вы идите, а я еще посижу.
- Здесь больница, а не театр!.. - поднял голову Илья. - Уведи ее, Ваня, ради бога!
Обхватив Наталью Львовну за прижатые локти сзади, Ваня решительно поднял ее с табурета, как подымают маленьких детей, а Илья укрылся с головою одеялом.
Был момент, когда совершенно потемнело в глазах Натальи Львовны, и она упала бы, если бы не держал ее под руку Ваня, а когда момент этот прошел и она вышла рядом с Ваней из палаты, то в коридоре ей пришлось сесть от слабости и перебоев сердца на белый диван.
- Экая вещь! - тихо басил над нею Ваня. - Может быть, воды?
Минуты две очень нехорошо билось сердце, но, оправившись, сказала Наталья Львовна то, чего не понял Ваня:
- Мой вам совет: никогда не бейте розовых лампадок.
Лицо ее было очень какое-то серое, даже глаза из черных стали сизыми, так что испугался Ваня, но она сама пошла к выходной двери и потом на лестнице и на дворе по желтым ракушкам уверенно ставила ноги.
На извозчике она спросила Ваню:
- Зачем ему пятьдесят тысяч... вашему другу?
- Его дело... не знаю, - ответил Ваня, а подумав, сказал: - На мелкие расходы, должно быть.
- Конечно... Куда же еще такую мелочь, если... большие планы!.. А что такое его большие планы?
- Ну почему же я знаю!
- Он вам говорил ведь?
- Неопределенное все очень...
- Вы не хотите сказать!
- Неопределенно все... Боюсь напутать...
- Ну, хорошо... Демидов, Крупп - это все пушки... Нелепо и странно... И скучно... И мне не нужно совсем...
Ваня пожал плечом, и успели проехать два-три квартала, пока снова заговорила Наталья Львовна:
- Не понимаю, что это!.. Илья и пушки!.. Что он - артиллерист, что ли?
- И Демидов артиллеристом не был, - отозвался Ваня. - Но вы только представьте: идет вперед человечество, и что впереди его? - Пушка... Однако нужно же идти вперед, а не назад... Приятнее идти вперед... Вот почему, если большие планы...
- То в них завернута пушка?.. Большие планы!.. Илья и... пушки!..
И она вдруг засмеялась неудержимо, чем очень обеспокоила Ваню.
Однако, пересилив себя, она зажалась в угол фаэтона под поднятый верх, и так сидела остальную дорогу молча.
Когда же доехали до гостиницы "Бристоль", подавая на прощанье руку Ване, сказала Наталья Львовна:
- Ему большие планы, - я не хочу их знать, - что-то скучное и... длинное, наверно... А вот сцену он бросил по причине... по причине мне более понятной... Не было у него настоящего большого таланта, у вашего друга, - не было, и все он хотел, чтобы вот так сразу ни с того ни с сего появился талант, но тут хотеть мало... Это - не пушки!.. До свиданья, мой дорогой!
Она не заметила даже, как сказала по-актерски "мой дорогой", но Ваня отметил это.
И когда Алексей Иваныч, случайно стоявший у окна, когда он вернулся домой, бросился к нему на двор узнать, как здоровье Ильи, Ваня сказал ему, приглядевшись:
- Да он-то ничего... бодр... А вот ваша знакомая, - та мне показалась гораздо хуже...
- Как хуже?.. Что это вы сказали?.. Почему хуже? - растерялся Алексей Иваныч.
- Ничего, ничего... Вот какой вы беспокойный!.. Рикошет, просто, от ваших выстрелов... только и всего...
- Вы меня осуждаете? Скажите!.. - вспомнил Алексей Иваныч, что этот дюжий художник дружен с Ильей.
- Ну, какой же я вам судья! Что вы! - улыбнулся Ваня. - Дело ваше.
И поднялся к себе наверх.
А в гостинице "Бристоль", в своем номере, Наталья Львовна так же, как и Илья, легла в постель и натянула на себя одеяло.
Так она пролежала до вечера, пока не услышала за стеною шагов пришедшего Макухина.
На ее стук в стену он пришел, как всегда, встревожился, что она больна, сел около, и долго было так:
За окнами номера внизу на улице визжал и звенел трамвай, мерно били о камни лошадиные подковы, стоял предночной гул городского центра, а перед Натальей Львовной торчала чужая ей рыжеволосая, тугая, простонародного склада, плотная, освещенная снаружи электричеством, а изнутри парой сметливых серых глаз голова Макухина.
- Федор Петрович, - сказала, наконец, с видным усилием Наталья Львовна. - А что, пятьдесят тысяч - это большая для нас с вами сумма или не очень?
Макухин покачал золотой головой:
- Цены деньгам не знаете, - э-эх!.. Пятьдесят тысяч - это капитал, а не сумма!
- Значит, у нас его нет, этого капитала?
- Пока что - нет!
- Надо, чтобы был!
Тут Наталья Львовна сбросила одеяло и встала.
- Человеку ведь не позвонишь, чтобы принес, - попробовал улыбнуться Макухин.
- Мы будем работать, и чтобы он был!
Очень значительно это было сказано, и очень серьезно было у нее лицо, так что даже Макухин повеселел.