Далекий потолок все еще хрипел под негритянский тамтам. Хрипели что-то совсем другое, но Андрейке слышится прежнее: "Четыреста лет... слышал?.. четыреста лет... слышал?.."
-- Ты потерялся, парень? -- спросили его миролюбиво.
Андрейка и головы не поднял, сердце его стучало в такт барабанам, которые отбивали ему свое...
Наконец, он поднял глаза. "Ой, бабушка!" Гигант с огромной пряжкой и револьвером на боку.
-- Нет! Нет!! -- вскричал Андрейка. -- Я сам по себе. Мне туда надо. -Он показал в сторону таблички "Rome".
-- Вы летите один? Не будете ли вы так любезны показать билет?.. Только билет!
Андрейка вдруг почувствовал, что не понимает ничего, ни слова. А ведь учился в английской школе, считал, что английский ему -- на один зубок.
-- Билет, пожалуйста... -- Гигант повернул обрывок посадочного талона и сказал удивленно:
-- Так вы же прилетели!
-- Я прилетел не туда! -- Андрейка изо всех сил старался не разреветься. Я прилетел не туда! Мне нужно к своим...
Гигант долго молчит, глядя на растерянного скуластого крепыша в новом твидовом костюме и размочаленных кедах. Щеки, губы паренька припухлые, детские. Рыжие веснушки на длинном носище горят, как пожар. А глаза, озабоченные, в тревоге, углубленные в свои, похоже, не детские думы.
Гигант спрашивает, положив руки на свой широкий ремень:
-- Есть ли у тебя в Канаде родственники, парень?
Андрейка втиснулся в кресло поглубже и не ответил.
-- Так. Что будем делать, господин пассажир?
Андрейка вынимает большой -- настоящий мужской носовой платок, вытирает лицо, шею, руки. Долго молчит. Но лицо его красноречиво: "Надо подумать!" -Острый, жгучий стыд за самого себя, за отца сковал его. Как он произнесет эти ужасные слова: его бросили?
Гигант с револьвером на боку ждет терпеливо.
-- О чем подумать? -- наконец спрашивает он с улыбкой.
Андрейка от стыда, от невозможности сказать прямо: "Меня бросили", -выпаливает:
-- На Луну высадили. Без скафандра. И живи... -- Андрейка стал багровым. Обида округлила его серые глаза, на которых предательски повисли слезы.
-- Ты, парень, из России, -- говорит гигант уверенным тоном, -- Акцент у тебя русский. Сколько тебе лет?
-- А кто вы? -- настороженно спрашивает Андрейка.
-- Ар си эм пи... Королевская конная полиция...
Андрейка схватил свой чемодан, рванулся в сторону дверей.
-- Ну-ну! Куда ты, хлопец! -- воскликнул полицейский, положив руку на костлявое плечо Андрейки, и добавил с улыбкой, по-украински. -- Мабуть, ты не слыхал, что на Луне нельзя делать резких движений?
Гигант берет вещички Андрея, спускается с ним в лифте куда-то вниз; усадив Андрея, звонит в иммиграционное агентство и еще куда-то, чтоб прислали за новым иммигрантом. Но там, видно, ответили, что прислать некого...
Гигант резко, в досаде, вешает трубку и передает Андрейку двум молодым людям в широкополых ковбойских шляпах. Объясняет:
-- Они тоже из королевской конной полиции. Можешь не беспокоиться!
Вышли на улицу.
-- А где ваши кони? -- спросил любопытный Андрейка.
Двое не ответили. Даже не улыбнулись.
Отправились на сияющей черным лаком машине, такой же длинной, как стоявшая рядом, в которую вносили прилетевший откуда-то гроб.
-- Хоронить едем! -- сказал Андрейка зло.
Полицейские покосились в его сторону и промолчали.
Навстречу мчится желтая машина с прыгающими белыми и красными огнями и нарастающим воем. На ней надпись: "Полиция".
-- А мы почему едем без адских звуков? -- не унимается Андрейка -- Вы ведь тоже полиция.
-- Там что-то случилось, -- ответил сидевший рядом с ним. -- А у нас ничего не случилось...
"Ничего не случилось... Конечно!" -- думает Андрейка. -- Человек попал на Луну. Кого этим удивишь!.." Машина идет по многоэтажным развилкам дорог. В глазах Андрейки почти изумление. Небоскребы такие, что приходится задирать голову.
-- Так сколько тебе лет, парень? -- "Конник" помоложе, с усами, посмотрел на Андрейку сочувственно.
-- Я вполне самостоятельный человек... -- произнес Андрейка как мог уверенно. Я буду жить один... Сам! Совершенно!.. Точнее?.. Пятнадцать с половиной.
-- С половиной?! -- повторил усач, и переглянулся со вторым "конником", сидевшим за рулем. Тот включил приемник. Снова зазвучали чужие ритмы аэропорта, с барабанами и электрогитарами. Хрипатый голос тянул речитативом свою панихиду. К Андрейке вернулась тоска. Он даже всплакнул от этого острого, режущего как пилой речитатива, который отныне стал для него голосом потери, обиды, бесприютности...
-- Ты ел ланч? -- спросил усач.
Андрейка кивнул неопределенно: не то да, не то нет...
-- Вот самый известный ресторан в Торонто, -- продолжал усатый, когда машина свернула с дороги. -- Мой сын сюда ходит со своей герл-френд.
-- "McDonald's", -- прочитал Андрейка.
-- Поланчуем, парень, и дальше. О'кей?
В самом известном ресторане остро пахло жареной картошкой, кофе и дымком.
Андрейке принесли hamburger -- большую котлету с булкой.
-- Не торопись, Эндрю, всего-навсего пятнадцать тебе, а ты все время спешишь... Родителям сообщили, что ты пропал...