Потом кок принес крепкого чаю.
Фома Матвеевич снял с гвоздя веточку с тремя лимонами, протянул Кирову:
- Собирался сам тебе принести. Возьми!
- Спасибо, Фома Матвеевич. Пусть у тебя пока повисят. Все равно мне их некуда девать.
- Возьми, возьми, Мироныч. Таких лимонов ты еще не видел.
- У тебя все необыкновенное!
- С моего сада лимоны, вот почему они необыкновенные. Камень, не земля, а все растет! - оживился багермейстер. - Помнишь лимонное деревце? Тогда лимончики были зеленые. А теперь, видишь, какие они! А пахнут как!
- Запомнил мой первый визит? Тогда тоже, кажется, была уха...
- Память у тебя хорошая. Я на веточке этой даже узелок сделал, чтобы с другими не спутать. Вчера еще хотел принести тебе лимоны, да знаю, что тебе не до них сейчас. Думаю: "Вот потушат фонтан, тогда понесу как премию".
Сергей Миронович взял лимоны, понюхал.
- Хорошие, удивительно какие хорошие лимоны!
- Еще бы! Своими руками растил. Землю подходящую черт знает откуда на себе таскал. И ведь камень, не земля, а все растет!
- Растет, - согласился Сергей Миронович. - Потушим с тобой фонтан, тогда лимоны возьму... как премию! Буду чай пить и тебя вспоминать.
- Почему это со мной?
- А очень просто. Все перепробовали свои силы, теперь наша очередь.
- Что-то непонятное говоришь, Мироныч.
Испытующе глядя багермейстеру в глаза, Киров закусил кончик карандаша.
- Как думаешь: не попробовать ли нам в ход пустить твой землесос?
- Не понимаю, Мироныч. Такой пожар - и землесос. Это же не пожарная машина!
- Ну, я пошутил. - Киров зевнул. - Я у тебя часок-другой сосну, а там посмотрим.
Он лег на койку, накрылся пальто.
Багермейстер в раздумье вышел из каюты, прошелся по палубе, потом вызвал помощника Грицко.
- Останови машину. Прикажи всем, чтоб тихо было. На цыпочках у меня ходить! - вдруг рассердился он. - Не дадут человеку часок поспать!
Горящая скважина находилась примерно в двадцати метрах от берега. Никто еще не понимал, зачем это вдруг пришла целая артель каменщиков и начала делать какой-то проход в молу. Потом два прокопченных буксира с пронзительными гудками притащили к берегу огромный, пятидесятитонный кран, единственный на Каспии, и железное чудовище стало сдирать с цементного основания тысячепудовые камни.
Вот каменщики засвистели, замахали шапками, сигнализируя Фоме Крылову, и те же два прокопченных буксира вывели землесос в море, а потом, описав полукруг, понесли его прямо на проход, сделанный в молу. С землесоса на берег бросили трос, десяток рук потянули его на себя, буксиры резко повернули вправо, и широкий, неуклюжий, похожий на огромного уродливого жука землесос плавно причалил к молу.
- Поливай! - закричали со всех сторон. - Давай! Качай!
Заработали насосы, и пожарные в дымящихся брезентовых костюмах начали из брандспойтов поливать корпус землесоса. Вслед за этим десятка два рабочих бросились к горящей буровой класть параллельно друг к другу трехметровые трубы, после чего покатили по ним огромную двадцатиметровую трубу, направив ее конец прямо на жерло горящего фонтана. Устье рефулера поднялось над молом, и группа слесарей стала наращивать трубу, подведенную к жерлу фонтана.
Помощник багермейстера встал за машинное управление. Фома Матвеевич с берега деловито осмотрел землесос, потом махнул шапкой:
- Давай, Грицко!
Грицко дал команду в машинное отделение, и трубчатый хобот землесоса, с шумом, треском, обдавая брызгами, опустился в воду.
Рефулер - труба, пронизывающая нутро землесоса, - вскоре потянул со дна моря вместе с водой песок, ил, и все толпившиеся вокруг фонтана увидели, как устье наращенной трубы заполнилось мутью, как затем эта муть стала поливать жерло горящего фонтана.
Фонтан, казалось, ударил сильнее.
Вокруг все стояли бледные, в каком-то томительном ожидании, с чувством удивления и недоверия наблюдая за работой землесоса.
Это были видавшие виды нефтяники. Не такие пожары они видели на своем веку, не таких пожарных, не такие мудреные способы тушения огненных фонтанов.
А землесос все работал, и все большей струей шла муть со дна моря...
Фома Матвеевич наклонился над самым ухом Кирова, крикнул:
- Ничего не замечаешь?
- Пока ничего.
- Видишь, как цвет огня меняется? Видишь розовые полосы?
- Теперь вижу.
- Грицко! Давай качай веселей!..
Огонь бушевал, бросался из стороны в сторону, менял цвет, стихал, снова разгорался и вдруг, словно измотавшись в неравной борьбе, как-то осел, затих, потом вдруг снова разгорелся и забушевал, но ненадолго: это были последние, предсмертные судороги - двадцатиметровый столб огня осел наполовину, и началось угасание огненного фонтана под непрерывным, все возрастающим потоком песка с морского дна.
Скважина вдруг перестала фонтанировать.
И сразу же прекратился этот душераздирающий рев.
Люди не верили глазам своим, напряженно прислушивались к тишине, но ничего, кроме чавканья грязи в устье рефулера, услышать не могли.
А потом все точно пробудились от долгого сна, поняли, что произошло, бросились друг другу в объятия, стали качать Фому Крылова, пожарников и всех, кто попадался под руки.
В это время загудели корабли, стоявшие на всех сорока бакинских пристанях. Гудки были прерывистые, веселые.
Рефулер прекратил работу. К землесосу подошли буксиры, потянули его в море. Фома Крылов в последнюю минуту успел спрыгнуть на мол. В забинтованной руке он держал ветку с тремя лимонами.
- Где Мироныч? - спрашивал он у окружающих; все с уважением расступались перед славным багермейстером - героем бухты.