Она открыла на кухне кран с горячей водой, подставила руку и ойкнула. Я научил ее управляться с двумя кранами. Она подержала ладонь под теплой струей, потом, присев на корточки, потрогала батареи, коснулась паркета, погладила его, спросила недоверчиво:
— Это насовсем нам дали или еще отобрать могут?
— Насовсем.
— Не погонят отсюда, значит?
— Кто ж вас гнать будет? Пропишем, и площадь ваша навсегда. Как собственная.
— Земной рай... А я, дура старая, сомневалась, не хотела сюда никак, упиралась. Старый человек упрям, его надо насильно с места сдвинуть, сам он осторожничает, продешевить боится. Кому без своего угла доживать хочется?
— Вам здесь хорошо будет,— пообещал я.
— Я уж и сама это вижу.
— Закончилась наша с вами война! — засмеялся я.
— Закончилась,— согласилась она, улыбнувшись.
До получения квартиры мы с бабушкой вели себя
как Добчинский и Бобчинский, наперебой уступая раскладушку между двумя кроватями в комнате. Победивший отправлялся спать на кухню: там на двух табуретках устраивали щит, клали на пего матрац, но мне приходилось ноги засовывать в духовку: спать калачиком, как бабушка, я не мог.
За ужином бабушка отодвинула свою тарелку на середину стола, встала, прижала к себе какой-то узелок скрещенными на груди руками, обвела всех радостно-встревоженным взглядом и положила узелок на стол.
— Вот. Берите... На что мне деньги? Угол теплый есть, в куске хлеба вы мне не откажете. А большего мне и не надо. Мебель купите, а то квартирка у нас —■ загляденье, а меблишка худая. Не годится. Берите, дети, берите без всякого стеснения!
Теща резко наклонилась к ее руке, видно, хотела поцеловать, но бабушка спрятала руку под стол, сказала смущенно:
— Что ты, что ты, господь с тобой!
— Спасибо вам, мама,— теща всхлипнула. — Не думала, не гадала. А вы-то как? Надо бы копейку на черный день... Но правда, квартира хорошая, а мебель... Утиль какой-то. Спасибо вам, мама, от души спасибо.
Сын не сказал ни слова: он читал свежую газету и тыкал вилкой в другую газету, исполняющую сегодня роль скатерти.
Теща разволновалась, разрумянилась до самой шеи, гадала, кому в первую очередь купить мебель, то и дело обращалась к бабушке:
— А вы, мама, что скажете?
Бабушка сияла:
— Мне-то что? Сами решайте, вы больше меня в этом разбираетесь, моды там какие-то есть.
Остановились на том, что мебель в первую очередь купят нам: Клавочке и мне то есть.
— К молодым ходить будут, из соседей кто, с работы, пускай не думают, что мы хуже других живем,— пзволнованно рассуждала теща. — Спешить только не будем, походим, выберем, чтоб по цвету, по моде...— Она развязала узелок, слюнявя палец, пересчитала деньги и (‘нова завязала: — Э, тут па все три комнаты хватит. Может, и гарнитур на кухню... И на ковер наскребем...
Мне только оставалось жить да радоваться.
Я и пытался радоваться. Но Клавочкино бегство от чемоданной возни не давало мне покоя. Чем можно объяснить такой странный, даже противоестественный поступок? Сидеть в кино, отдыхать, потом идти в ресторан обедать в то время, когда твои уже немолодые родители штурмуют девятиэтажную крепость с чемоданами, узлами, сумками. Хорошо, что мои друзья помогли перетащить все тяжелое.
Три фильма и обед в ресторане.
Страшный суд...
Глава четвертая НОВОСЕЛЫ
Я лежу рядом с Клавочкой, наши плечи соприкасаются, я чувствую тепло ее тела и знаю: стоит лишь протянуть руку, как она тут же повернется ко мне, обнимет, заговорит. Но если мы заговорим, то снова поссоримся, а такая каждая ссора что-то отщипывает от нашей любви, и она, как шагреневая кожа, уменьшается катастрофически.
Лежать неподвижно, напряженно становится невмоготу: то рука вдруг заноет, го мучительно хочется шевельнуть ногой, но я же притворяюсь крепко спящим, поэтому играю роль подушки, на которой удобно устроился человек.
Одуряющий запах цветочного одеколона кляпом лезет в ноздри. Тещина забота! Каждый вечер она ходит с пульверизатором у нашей постели и опрыскивает ее, как парикмахер головы своим клиентам.
Но если нам теща служит с назойливым вниманием, то бабушку она просто тиранит. И тирания-то у нее какая-то особенная, изощренная, на первый взгляд может показаться, что в этом доме берегут старого человека и только поэтому ничего не разрешают делать — не хотят, чтоб утомлялся. Посуду мыть нельзя: «Разобьете!» К мебели, чтоб пыль вытереть, прикоснуться ей нельзя: «Тряпку какую вы взяли! Да она ж следы оставит, надо бархатку. Не трожьте!» И это с двух сторон, от тещи и дочери ее. Или: «Куда вы столько порошка наперли? Не напасешься, лучше уж сидите и не рыпайтесь!»
Человека, который с малых лет приучен к работе и не может сидеть сложа руки, вынуждают томиться в безделье. Не доверяют. Бабушка живет у нас на положении гостьи, которой ежечасно дают понять, что она здесь надоела, не нужна.
Она понимает это и старается не мешать: часами сидит на кухне у окна и, точно сквозь тюремную решетку, смотрйт на людей у трамвайной остановки.
Страшный суд...
И поесть она не может сколько хочет. Каждый раз за столом теща нависает над нами:
— Ешьте вволю, досыта! И чтоб потом не шныряли в холодильник. Не люблю я этого. А то за столом ломаются, привередничают, а потом шарят...
Бабушка однажды пожаловалась мне:
— Не могу я, Витя, помногу кушать. Клюну маленько — и сыта. Погодя и поела бы еще, так ведь... Ну да бог с ней!
Я сказал об этом Клавочке, она поморщилась:
— Слушай ты ее больше, ест, ест, а потом еще и в холодильнике роется, когда дома никого. Мама засекла. Так что лучше помолчи.
В тот день я сделал открытие: моя Клавочка жестока.
Помню, с какой радостью бабушка отдавала нам свои деньги: берите, пользуйтесь, «меблишка у вас худая...». А теперь же она сама страдает от своей доброты. Новая мебель вытеснила ее из спальни: теперь там обосновались теща и тесть. А бабушку, считается, облагодетельствовали — перевели «в самую большую, красивую залу: тут вам и телевизор, и радиола, и ковер!».
Бабушкин чемодан переместился из-под ее кровати, которую я вынес на свалку, в коридор за ящик с обувью, она ходит туда как в камеру хранения — одно возьмет, другое положит. Веселого мало...
Денег хватило, как и предполагала теща, на всю квартиру: купили две спальни — нам и родителям, столовый и кухонный гарнитуры. Я узнал, что пеналы существуют не только школьные, но и кухонные. Обогатился.
Квартиру загромоздили полированными шкафами, столами, диванами, креслами, и теперь хоть по воздуху летай: не дай бог до чего-то дотронуться или сесть на незачехленную мебель.
Бабушка теперь спит в гостиной на узкой красной кушетке. Постель ей готовит сама невестка, собственноручно, приговаривая каждый раз:
— Вы, мама, сроду в такой квартире не жили! Сроду на таких простынях не спали, послушайте, хрумтят как!